Меч на закате, стр. 35

Одно-два бревна прогнили насквозь, и их пришлось заменить, но это могло быть просто попыткой поддерживать дорогу в более-менее приличном состоянии; и когда все было закончено, склон холма выглядел точно так же, как и раньше.

Лишнюю землю мы отнесли за деревья, используя все корзины, какие только можно было найти в Дэве.

Все было закончено, и у нас еще, может быть, оставался в запасе день.

В ту ночь мы устроились лагерем за полосой деревьев, как делали все время с тех пор, как начали эту работу, и я подозвал к себе Бедуира.

— Думаю, нужно выдать всем пива, Бедуир. Люди устали; они работали, как герои, а завтра им придется сражаться, как героям. Но, Бога ради, присмотри за тем, чтобы они не пили слишком много. Я не могу позволить, чтобы завтра в лагере оказалось полно ходячих трупов.

Я сам пошел искать Кея и, встретившись с ним у коновязей, отвел его в сторону и предъявил ему персональный ультиматум.

— Кей, я отдал приказ выдать всем пива. Не накачивайся им слишком сильно.

Его возмущение было, как обычно, смехотворным:

— Ты когда-нибудь видел меня пьяным?

— Я никогда не видел, чтобы ты показывал, что ты пьян; но, тем не менее, после этого ты становишься безрассудным.

Он посмотрел на меня, наполовину смеясь, наполовину все еще возмущаясь, а потом обхватил меня за плечи рукой, на которой зазвенели, сталкиваясь, голубые стеклянные и медные проволочные браслеты.

— Я не потеряю тебе Британию из-за рога кислого пива.

Глава десятая. Битва при Дэве

Позже той ночью еще один низкорослый смуглый горец, тоже прискакавший на косматом пони, привез нам последние новости о продвижении Хенгеста. Саксонский вождь спустился с гор в граничащую с ними холмистую низину, и его передовые разведчики устраивались лагерем на лесистых боках Черного Быка. К полудню следующего дня ожидание должно было закончиться.

Однако по-прежнему оставалась опасность, что неприятель попытается сделать ночной переход, так что на следующее утро в лагере никто не медлил. Едва забрезжил рассвет, как людям раздали завтрак, состоящий из лепешек и твердого желтого сыра, и не успело еще солнце как следует подняться над лесом, венчающим гребень противоположного склона, как мы уже были на боевых позициях — пешие воины среди густого низкого кустарника, тянущегося вдоль дороги; верховые лучники и вооруженные огромными, в рост человека, луками кимрийцы в тени деревьев по обе стороны от нее.

На дальнем левом фланге, как мне было известно, ждал со своим крылом конницы Бедуир, так же как я ждал здесь, справа, с другим крылом. За нашими спинами, среди деревьев, стоял Фульвий с резервами, а по другую сторону долины, в лесах, на солидном расстоянии от линии саксонского наступления, лежал в засаде Кей — абсолютно трезвый, потому что он сдержал данное мне обещание насчет верескового пива, — с еще одним эскадроном в пятьдесят или около того местных всадников, готовый ударить по Морским Волкам с тыла или перерезать им отступление, когда придет время.

Хенгест, по всей видимости, не стал делать ночной переход, и день медленно тянулся дальше без каких бы то ни было признаков появления саксов. Это был мягкий, теплый день, полный приглушенного солнечного света, с серебристой дымкой на дальних холмах; и молочный запах цветущего вдоль опушки леса боярышника появлялся и исчезал, словно дыхание, принесенное легким, бесцельно блуждающим ветерком, который по временам, казалось, затихал и засыпал среди молодого папоротника. День, когда как-то не верилось в алый вечер, после которого должно будет зайти солнце. Часы тянулись медленно; в придорожном кустарнике ничто не шевелилось, лишь время от времени этот слабый прерывистый ветерок серебрил ветки орешника; и только иногда позвякивание удил или тихий голос человека, успокаивающего нетерпеливую лошадь, выдавал то место, где в прозрачной тени под деревьями ждала конница — ждала…

Я поднял руку, чтобы проверить, на месте ли еще пучок цветов боярышника, засунутый за передний ремень моего шлема; у нас в Товариществе вошло в обычай всегда идти в бой с чем-нибудь в этом роде на наших доспехах — чтобы легче было отличить друг друга, но также и для украшения, как гордый росчерк. Моего старого Ариана укусил слепень, и он вскинул голову, фыркая и пытаясь взмахнуть хвостом, который перед боем был, как обычно, завязан в узлы, чтобы вражеские воины не могли, ухватившись за него, перерезать жеребцу сухожилия.

Где-то среди дальних лесов несколько раз прокричала первая в этом году кукушка; звук на таком расстоянии был мягким и бархатистым. За кустами танцевали в солнечных лучах серебристые облачка мошкары. Полдень давно уже прошел, и тени на противоположном склоне собрались под деревьями в маленькие пятнышки, а наши собственные тени начали холодными полосами стекать вниз, к ручью, когда по горизонту, в том месте, где через дальний гребень переползала дорога на Эбуракум, пробежала темная рябь. Я так долго смотрел в ту сторону, что в течение какого-то мгновения не мог с уверенностью сказать, было ли это чем-то большим, чем сама линия горизонта, расплывающаяся перед моими усталыми глазами. Я поморгал, чтобы видеть яснее, и дрожь появилась вновь, более отчетливо на этот раз, более безошибочно.

Ожидание, делавшее этот день нескончаемым, было позади.

Еще несколько мгновений, и над гребнем холма словно поднялась темная кромка волны, застыла там на какое-то мгновение, а потом пролилась вниз. И вот так мы снова увидели саксонское войско.

Они спускались в долину расширяющимся потоком, колонна муравьев, как и сказал разведчик, — центр по дороге, фланги расходятся по более твердой почве в обе стороны, но не далеко, и держатся плотным строем. Почти горизонтальные лучи заходящего солнца высекали в их темной массе короткие вспышки света: широкая огненная чешуйка наконечника копья, круглая шишка щита, гребень шлема; и струящиеся белые бунчуки в их гуще, загораясь этим светом, словно сияли сами по себе, резко и ярко, как тронутые солнцем крылья чайки, кружащей на фоне грозового неба.

Разведчик не очень заблуждался в своих оценках; в неприятельском войске должно было быть около пятнадцати сотен человек. Мне казалось, что я уже чувствую легкую дрожь земли под их надвигающимися ногами. К этому времени я был уже в седле; я повернулся к своему трубачу Просперу — он, тоже верхом на лошади, ждал рядом со мной, держа в руках стянутый серебряными обручами охотничий зубровый рог, который всегда звал нас на битву, — и сказал:

— Протруби мне «По седлам и приготовиться».

Он поднес к губам серебряный мундштук, и из рога вырвались знакомые звуки, не очень громкие, но отозвавшиеся под деревьями настойчивым эхом; и немедленно справа, и слева, и сзади началось движение — это Товарищи, один за другим, вскакивали в седла.

— Теперь «Вперед».

Конница не может использовать слишком много различных сигналов; это сбивает с толку людей и лошадей, которые должны их выполнять, но я передал всем командирам и капитанам моих эскадронов, что, когда в этот день впервые прозвучит сигнал «Вперед», он будет означать просто, что Товарищи, копейщики и метальщики дротиков — но не лучники, эти должны были оставаться в укрытии у самой кромки кустарника, — должны выдвинуться из леса на открытое пространство, чтобы неприятель мог их увидеть, и там остановиться.

Под ветвями деревьев все еще тихо отдавалось эхо, когда кусты зашелестели и затрещали под напором хлынувшего через подлесок мощного потока, по прошлогодним опавшим листьям ударили копыта, зазвенели удила и сбруя — и наша боевая линия выдвинулась из-под защиты деревьев и придержала лошадей на открытом участке у опушки леса. Я нагнулся за висящим на луке моего седла щитом из пятнистой бычьей шкуры с позолоченной бронзовой шишкой в центре, вскинул его к левому плечу и снова подобрал поводья, скорее чувствуя, чем слыша, как это движение повторяется повсюду вокруг меня. В последние годы, когда у нас появились более крупные и более тяжелые лошади, мы начали вести боевые действия в новом, византийском стиле. Он был гораздо более эффективным, чем старая рубка на мечах, но мне до сих пор еще было странно скакать в бой, сжимая в руке тонкое ясеневое древко вместо привычной рукояти.