На диете, стр. 74

ФЕВРАЛЬ (86 – ?)

На Мичиган-авеню бесновался ледяной ветер. Стоило вынырнуть из теплого нутра церкви он ударил в лицо, пригибая к земле. Я обхватила Рикки и Джейсона, и мы двинулись против ветра, торопясь завернуть за угол. Перехватывало дыхание, но я методично заглатывала крохотными порциями свежий влажный воздух. Только отвязался липкий приторный дух всех этих лосьонов, гелей и прочих притираний, которыми умащивает себя Стэнфорд.

После поминальной службы мне пришлось чмокнуть губами воздух в сантиметре от его щеки. Да вдобавок любезно кивнуть особе, вцепившейся в его рукав, как репей в собачий хвост, милое лицо – ничего хищно-кошачьего. Неужели Стэнфорда сменились вкусы? И задница у кстати сказать, оказалась далеко не сорокового размера – полноценный сорок шестой. Стэнфорда она обожала, всего целиком, с головы до ног, не рассуждая. Это бросалось в глаза даже издали. Может, хоть в этом браке ему удастся понять, что такое счастье?

Фрэнклин тоже был приглашен на церемонию. Я знала это наверняка – почта по ошибке прислала мне адресованное ему приглашение. Я переправила его по назначению, но экс-супругу хватило здравого смысла не воспользоваться им.

Держась друг за друга, мы с Рикки и Джексоном брели по негостеприимной улице к Водонапорной башне [16]. Я окинула взглядом своих сизых от холода детей и едва не выпалила командирским тоном: “А ну застегнитесь! И чтоб сию секунду надели варежки, шарфы и шапки!” Но прикусила язык.

Как-то раз дети вызвали меня на разговор и доходчиво объяснили, что если мне холодно – пожалуйста, могу кутаться во все подряд и вообще согреваться всеми доступными способами. Это мое право, я ведь взрослый человек. Но и они уже достаточно взрослые, чтобы пользоваться такими же правами. Я тогда онемела от потрясения, но, поразмыслив, признала: так и есть. Правда, предупредила, что старые привычки не сдадутся без боя. Семнадцать лет была опекающей и поучающей мамашей, объяснила я, так проявите понимание, если меня вдруг потянет на прежнее.

Со временем я оценила прелесть нашего нового договора. Мне больше не надо вникать во все и лично отвечать за любую мелочь. Конечно, порой во мне пробуждается Барбара-наседка, квохчет и хлопает крыльями. Вот как сейчас: “Простудятся. Заболеют”. Правда, зима уже кончается, а до сих пор ни насморка, ни гриппа, не говоря уже о воспалении легких и обморожениях. Приступы у меня случаются не только из-за одежды, а по любому поводу. “Почему читаете в темноте? Включите настольную лампу!”, “Почему босиком?” – и все такое прочее. Но стоит детям кинуть на меня укоризненный взгляд, и я спохватываюсь.

Взамен они больше не требуют, чтобы я носилась с ними. И никаких попреков за пустой холодильник и невыглаженное платье. Я научила их управляться с духовкой и стиральной машиной. Мы составили расписание и занимаемся домашними обязанностями все по очереди. Бывает, они принимаются ныть, не без этого. Тогда я спокойно напоминаю, что нельзя добиваться взрослого отношения к себе, когда это выгодно, а в остальном прикидываться беспомощными младенцами. Пусть выберут что-то одно. Им решать. В конце концов они предпочли права и обязанности взрослых людей.

На притирку у нас ушло несколько месяцев. В каждом засели ржавые гвозди прежних убеждений и привычек, и выдрать их оказалось нелегко.

Жилье мы искали вместе и выбрали то, что приглянулось всем троим. Это просторная – шесть комнат – уютная квартира возле парка Линкольна. Дом простоял без ремонта с самой постройки, потому-то я и потянула такие роскошные апартаменты. На деле это означает, что при северо-восточном ветре все шесть комнат продуваются насквозь. Зато прямо под боком школа, где теперь учатся дети, и до центра рукой подать. Главное, рядом оказались остановки всех полезных маршрутов, и автобусы ходят исправно. Поначалу Рикки и Джейсон едва верили, что можно жить без машины. Но они удивительно быстро приноровились подгонять свои планы под расписание общественного транспорта.

В субботу к Башне было не пробиться. Похоже, пол-Чикаго съехалось полюбоваться картинами и посмотреть на город с верхотуры. Мы ввинтились в толпу, осаждавшую эскалатор, и поплыли вверх, стиснутые со всех сторон.

– Где перекусим?

– В “Макдоналдсе”! – без раздумий ответил Джейсон.

– Там все жирное и жареное-пережареное, – возразила Рикки. – От этого толстеют.

– Можешь взять салат.

– И не подумаю. Для меня в этой забегаловке ничего съедобного нет.

Я взъерошила Джейсону волосы. Боже, да он почти с меня ростом!

– Вот что, Джейс. Пожалуй, мы с Рикки пойдем в “Рай для гурманов”. Как проглотишь свой гамбургер, дуй к нам за десертом.

В ресторане оказалось полно народу. Рикки пристроилась в хвост очереди, а я отыскала многообещающий столик у самого окна. Три делового вида дамы приканчивали послеобеденную сигарету – не первую, судя по пепельнице. Одна то и дело посматривала на меня, явно ломая голову, откуда ей знакомо мое лицо.

С тех пор как в газете “Глоб” стали печатать мою фотографию, такое случалось сплошь и рядом. Моя колонка выходила теперь четыре раза в неделю. К тому же ее перепечатывало несколько газет в других городах – тоже какой-никакой приработок. Больше того, местные общественные организации и всевозможные кружки по интересам вдруг наперебой стали зазывать меня выступить. Что их на это толкало, ума не приложу, – может, безрассудство устроителей, а скорее то, что я очень дешево обходилась.

Дебют оказался ужасен – я дико нервничала и так тараторила, что за десять минут управилась с текстом, рассчитанным на полчаса. Но дело шло лучше с каждым новым выступлением, да и деньги от них не были лишними. По крайней мере, мы нормально одевались и даже могли позволить себе обед в кафетерии Водонапорной башни. До богачей нам было далеко, но я исправно платила за квартиру, и на жизнь хватало. Кстати, теперь я поняла кое-что важное о Фрэнклине. Подонок, конечно, но в главном он прав: кормить семью – это огромная ответственность. Лишь об одном он как-то забывал упомянуть: какое прекрасное чувство независимости и свободы дарит каждый выписанный тобою чек.

Бизнес-дамы наконец затушили свои окурки, а тут подоспела и Рикки с подносом. Скользнув за стол напротив меня и заботливо пододвинув мне поднос, она вскинула встревоженные глаза:

– Все хорошо, мама?

– Прекрасно! А что?

Она в смущении пожала плечами:

– Ну, не знаю... Эта служба по Саре-Джейн... Тебе, наверное, тяжело пришлось?

Я дотянулась до ее руки и благодарно погладила пальцы. На одном поблескивал густо-синий сапфир, окруженный мелкими бриллиантами. Я все-таки подарила Рикки мамино кольцо, а она по такому торжественному случаю перестала грызть ногти. Я даже продала несколько маминых украшений, не особенно приглянувшихся мне и детям. Так и перебились, пока не встали на ноги.

– Нет, родная, вовсе не тяжело. Я давно примирилась со смертью Сары-Джейн. Сегодня для меня светлый день. Все, кто ее любил, собрались почтить ее память. Это отрадно и печально, но не тягостно. – Я ласково сжала руку дочери. – И спасибо тебе.

– За что?

– За то, что беспокоишься обо мне. Это замечательно – видеть заботу своих близких.

– А ты очень разозлилась, что папа не пришел?

Я покачала головой. Господи, какое облегчение, что поступки Фрэнклина уже не могут меня разозлить.

– Он ведь не любил Сару-Джейн. Если уж начистоту, едва ее переваривал. А главное – что бы он там ни делал, меня это больше не волнует.

Рикки задумчиво обкусывала листик салата и вдруг призналась:

– В прошлый выходной мы с папой здорово поскандалили.

Я застыла с салатом за щекой, боясь спугнуть Рикки хотя бы звуком. Не собираюсь вытягивать из нее подробности. Я же не озлобленная разведенка, которая заставляет детей шпионить за своим бывшим. (Ну же, Рикки, рассказывай!...)

– Он потащил нас в японский ресторан. А ты ведь знаешь, Джейсон обожает сырую рыбу и моченые водоросли!