Легионы идут за Дунай, стр. 58
– Ты узнал префекта алы?
– Еще бы! Это тот самый Домиций Януарий, который до начала войны встречал императора и преторианские когорты возле Виминация.
– Да-а, только тогда у него не было шейного отличия.
– Ничего удивительного! В летней кампании он наверняка заслужил свою награду.
Эскорт, вздымая за собой мелкую снежную пыль, тройками в десять рядов поспешал сзади широким галопом.
3
Таверна «Золотой Орфей» была одним из лучших заведений в Дуросторе. Хозяин ее – толстый Филемон – лично готовил для своих гостей тунца на вертеле, по-делосски. Помещение отличалось достаточно внушительными размерами. За десятками грубо сколоченных столов в часы пик могло поместиться шестьдесят человек. Филемону помогали двое нанятых в городе поваров и три раба-иллирийца, разносивших кушанья и убиравшие объедки. Счета посетителям предъявляла жена Филемона, необъятная (пошире мужа) фракийка Пассия. В «Орфее» не было еще случая, чтобы кто-нибудь отказался платить. Хотя туда частенько заходили такие рожи, при виде которых в ужас приходили целые подразделения городской стражи и сам префект Дуростора.
Трактирщик гордился своей супругой необычайно и, выпив с обедавшими приятелями стаканчик вина, обещал: «Видят Фортуна и Меркурий, я обязательно закажу дураку Афанасию мраморный бюст своей благоверной Пассии. В Дуросторе должны знать собственных знаменитостей!» Друзья реготали в ответ: «А надпись сделаешь такую: «Пассия, жена жулика Филемона Прощай! Ничто не потревожит твой покой – ведь деньги требовать не с кого!» Филемон разъярялся и подсылал к выпивохам жену. Те сразу съеживались и выкладывали на три-четыре дупондия больше положенного.
С началом войны дела содержателя «Золотого Орфея» пошли в гору. Филемон за бесценок скупал у пьянствующих легионеров награбленные за Данувием меха, одежду, серебряные украшения. Не гнушался и живым товаром. Мало кто знал о двух тесных каморках под чердаком, где наиболее доверенные посетители могли провести время с молоденькими дакийками, приобретенными по случаю специально для этой цели.
С началом зимы основными клиентами стали бессы и одрисы из вспомогательных фракийских когорт XI Клавдиева легиона, размещенных в Дуросторе.
...Чад из поварни проникал в зал, наполняя помещение горьковатым запахом. Одрисы в шерстяных туниках и теплых галльских штанах сидели за столом, жуя ячменный хлеб с сыром и запивая выдержанным, но изрядно разбавленным вином. В очаге гудел большой огонь, распространявший тепло до самых дальних уголков таверны.
– Филемон, проклятый кровосос! Скоро ты принесешь нам своего знаменитого тунца по-делосски? Если будешь тянуть, мы поужинаем другим блюдом: Филемоном по-дуросторски!
– Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!
Дверь широко распахнулась. Клубы морозного пара заколыхались у порога.
– Ба! Кого я вижу?! Сервилий собственной персоной! – трактирщик покинул наблюдательный пост у кухни и заспешил навстречу желанному посетителю. Направо и налево крича остальным:
– Угомонитесь, фракийские головорезы! Ваш тунец никуда не уйдет! Сию минуту будет подан! Пейте пока вино за здоровье моего дорогого Сервилия из Рациарии!
Вошедший снисходительно обнял хозяина «Орфея».
– Похоже, твои дела идут отлично, а, Филемон? Год назад у тебя на столах не было столько оловянной посуды. Все больше глина.
– А-а, – грек плутовато щурил пронзительные черные глазки. – Тебя, Сервилий, я угощу на серебряной!
– Ого! Ну вот, теперь и без расспросов вижу, что процветаешь. Кстати, как тебе мой новый раб?
Филемон придирчиво оглядел Скориба и почесал нос.
– Ты что, Сервилий, обменял эту обросшую худобу на Денци?
– Неужели я похож на идиота, Орфей? Этого дака я по дешевке взял в Рациарии у наших доблестных солдат. Были еще четырнадцать, но тех я отправил в Италию загнать подороже. Мастера на вилле обучат их ремеслам, и я перепродам бездельников через год за хорошую цену.
Губы трактирщика затряслись от жадности.
– И что, много рабов припрятали вояки?
– Да если хорошенько пошарить, то наберется не одна сотня! Ты хочешь войти к кому-нибудь в долю?
Филемон осекся. С Сервилием надо держать ухо востро. Не то перехватит товар. За ним не станется.
– Откуда у меня такие деньги, римлянин? Ну ладно. Пойдем наверх, устрою тебя в лучшем виде.
– Нет, Филемон! Я хочу немного посидеть здесь, внизу, среди храбрых фракийцев. А то все один да один. Подавай мне тунца и баранину прямо сюда.
– Но, Сервилий...
– Делай что тебе говорят. За деньги можешь не беспокоиться. Уплачу как за отдельный номер.
В этот вечер Филемону и его жене пришлось пережить много неприятных минут. Кто мог ожидать, что Сервилий так напьется? За десять лет знакомства муж Пассии, почитай, впервые видел агента Цезерниев в подобном состоянии. Поначалу все шло гладко. Торгаш со своим молчаливым рабом подсел к столу, за которым ели десятники и сотники фракийцев. Самому старшему из них, Сирмию, Сервилий выставил кувшин хорошего кампанского вина из запасов «Золотого Орфея». Сирмий не имел ничего против. Первую здравицу провозгласили за принцепса римского народа Цезаря Нерву Траяна Августа. Все солдаты в трактире встали и осушили свои бокалы. Через час фракийцы в зале напряженно прислушивались к пьяным разглагольствованиям Филемонова гостя:
– Кто скажет, что мы, римляне, не будем властвовать над всем миром?! Кто?! Мы уже властелины половины Ойкумены. Даки?! Какие там даки?! Плевать! Вот сидит дакийская скотина! Вчера он мычал, шляясь по своим заросшим лесам и горам, а сегодня притих, а завтра будет прилежно молоть зерно на моей мельнице! Да! Да! Клянусь Юпитером, только так!!! Вот, например, вы, фракийцы, Сирмий – вы мужественный народ, но мы, римляне, покорили вас, и теперь все одрисы и бессы, и прочие молодчики из ваших льют свою кровь за наше италийское господство в Дакии! И будете лить!!! Потому что наша римская каллига раздавит брюхо любому, кто пикнет против! Это от самих богов! От Юпитера и Юноны! Вся ваша фракийская гордость кончается там, где обещают горсть золота и права нашего великого италийского гражданства! Сколько варваров фракийцев сигают от радости, получив это право на своей собственной земле. Плевать им на какую-то вшивую Фракию! Им дорого гражданство! Да здравствует сенат и народ римский! Да здравствует Божественный император Нерва Траян Август!
Римлянин пьяно визжал и тыкал ногой в грудь хмурому рабу даку.
– Вытри сапоги, мерзкий дикарь! Дак-вонючка! Фракийцы, вытирайте об него свои ноги. Вы солдаты Траяна! Вы почти римляне! По крайней мере, в одежде! Разве мало вы убивали этих децебаловых блох за Данувием?!
Раб не проронил ни слова. Но его горящие глаза были красноречивее любых слов. Филемон в страхе ожидал погрома. Воины Сирмия сидели, сжав кулаки от ярости, готовые ко всему. Но сам Сирмий, видимо, рассудил иначе.
– Добро! – сказал он, нехорошо улыбнувшись. – Наш римский знакомый, похоже, хватил лишку, но, с другой стороны, не согласиться с ним нельзя. Да и нам пора к себе. Дандарид! Помогите рабу Сервилия втащить господина наверх! Пускай проспится! Все остальные – в казарму!
Не прощаясь с хозяином таверны, солдаты фракийского вексиллатиона гурьбой повалили на улицу.
Наверху, когда все утихло, Сервилий приподнял красные, распухшие веки и молвил лежавшему на войлоке у входа товарищу:
– Прости меня, Скориб! Так было нужно! Для нас, для Дакии.
К его удивлению, с кошмы послышался смех:
– О чем ты говоришь, Мукапор? Видел бы ты выражение лица трактирщика' А о фракийцах я вообще молчу – упаси, Замолксис, какому-нибудь римлянину попасться им на темной дороге. От Рациарии до Дуростора ты, Мукапор, даешь уже третье выступление и везде с неизменным успехом. Ручаюсь, плоды созреют довольно скоро.
Мукапор не ответил. Он вовсю сопел носом, распространяя вокруг себя горячее дыхание винных паров.
Лошади, болезненно оттопырив верхнюю губу, с недоумением взирали на своих хозяев. Никогда за все время пребывания на строевой службе люди с таким ожесточением не терли щетками их бока и бабки у копыт. Шкура горела огнем. Жеребцы лягались и кусались. Фракийцы отводили душу. Пехота драила доспехи и оружие с не меньшим рвением. Бляшки панцирей сияли, словно солнце.