Легионы идут за Дунай, стр. 28
– Сколько же ты просишь за них, лукавый скиф?
Барышник вытянул левую руку, указывая пальцем. На запястье сверкнул золотой браслет с ликом римского бога Януса.
– Трех жеребцов от того конца коновязи отдам по двадцать пять золотых статеров. Трех средних – по тридцать. Кобылы идут по сорок пять статеров.
Регебал запустил пятерню в мелкозавитую по греческому обычаю бороду.
– А какова же будет цена оставшихся? Они лучшие из всех?
– Эти кони бесценны. Ты можешь целый день не покидать седла, участвовать в любой сече, они отовсюду вынесут тебя живым и невредимым. Объездку жеребцов делал лучший знаток лошадей среди роксолан – Мадий. Конюхов, равных ему, нет.
– Цена, Агафирс!!!
– Я повторяю тебе, дак, эти кони бесценны... потому дарю их тебе.
– Я никогда не забуду такого подарка, проси у меня, что хочешь.
Торговец нахмурился.
– Видел ли ты когда-нибудь скифа просящим? Я сказал: дарю, значит – даю от сердца.
– Хорошо. Но я буду твоим должником даже против твоей воли. А теперь прошу в дом. Зови своего приятеля.
Напарник скифа, молодой сармат с лицом, обезображенным багровым рубцом от меча, без слов направился вслед за ним и хозяином.
– Здорово его отделали? Где он заработал такое украшение?
Лошадник манерно рассмеялся, но взгляд его, обращенный к товарищу, оставался серьезным.
– Поплатился за собственную глупость. По молодости соблазнился замужней девкой из языгов и украл ее. Ну, муж явился следом и потребовал оружием решить спор. Шрам достался парню вместе с женой.
– А с законным супругом что?
– Он навсегда оставил нас!
– Ну, молодец мальчишка. Я награжу его за доблесть.
За трапезой Регебал пил много вина и хохотал по любому поводу.
– Агафирс! – кричал он. – Ты думаешь, я не знаю, что ты не скиф, а сармат! Нет, приятель, я помню тебя еще по вашим торговым делам с отцом.
Собеседник испуганно откидывался на лавке.
– Регебал, я хвалю твою память, но мой отец один из потомков родовых вождей скифов-агафирсов, а мать, что правда, то правда, сарматка. Но я скиф, ясно тебе!!!
– Ого-хо-ха-ха-ха!!! Все-таки ты боишься, приятель! Пей!!! Такого вина не надоишь от скифской кобылы!
Юноша со шрамом тоже засмеялся глухим кашляющим смехом.
– Кстати, где ты раздобыл эту приятную безделушку на руке? Сознавайся, зарезал римлянина возле Транстиерны или Дробеты?
– Браслет я выменял у римлян на баранов. С ними гораздо выгоднее торговать, чем воевать. Но при случае я не против разжиться за их счет и секирой. Видел бы ты, какой городишко они выстроили на месте своего лагеря. Там, если пошарить, найдется много добра. Хочешь, я скажу тебе прямо: при покойном Диурпанее было лучше. Война, она и есть война. Сколько рабов я перегнал в Одесс тогда! А сейчас с паршивым Децебаловым миром нельзя и носа высунуть. Не римляне, так сами даки накажут. Слышал про недавний налет даков на тизийских языгов? Одни головешки от селения остались. Так-то, а ты говоришь, убил римлянина.
Приближенный дакийского царя разом оборвал смех. Кивнул виночерпию. Тот проворно наполнил чеканный ампельский кубок вином. На полированном серебре выделялись люди, несущие приношения Замолксису.
– Значит, даже сарматам худо от власти Децебала. Вот как далеко простерлось могущество Дакии! Выпьем за Децебала Дадесида. Выпьем за наследника Котизона!
Регебал, распаляясь, провозглашал здравицы, но тон свидетельствовал об обратном тому, что он говорил. Все трое осушили чаши. Хозяин дома залпом. Гости медленными частыми глотками. Агафирс совсем опьянел. Он залихватски крутил головой. Впадал в глубокую задумчивость. Проникновенно подпирал щеку рукой и, пытаясь свести глаза в одну точку, внимательно слушал речи сармизагетузского вельможи.
– Регебал, – доверительно зашептал сармат, – знаешь, что я тебе скажу? Если бы твой царь договорился с парфянами, то даки могли бы попросту плевать на римлян. Но это безнадежное предприятие. Слишком велико расстояние между царствами и чересчур строго императорские корабли охраняют побережье.
– Ты плохого мнения о Децебале, мой наивный приятель, – Регебал состроил многозначительное лицо. Пьяная ухмылка должна была изобразить превосходство и осведомленность. Торговец шумно икнул и толкнул приятеля.
– Сатрак, этот муж держит нас за глупых сарматских дикарей и хочет, чтобы мы поверили, что посланцы дакийского царя умеют летать по воздуху.
Высокопоставленный шурин осоловело захохотал. Теперь уже Агафирс сделал знак кравчему налить бокалы. Регебал героически отвел локоть в сторону и торжественно выцедил сосуд до дна:
– Выпьем за благополучное возвращение наших старейшин из далекого Ктесифона! Выпьем за степную глупость!
Молодого сармата передернуло. Шурин Децебала не мог видеть, как увещевающе уперлась нога старшего товарища тому в колено под столом.
Белки дака налились кровью:
– Я никогда не врал, сарматский лошак! И если Регебал говорит, что послы костобоков побывали у Пакора, значит, так оно и есть на самом деле!
Агафирс вскочил и закричал плачущим голосом:
– Я вовсе не хотел обидеть знаменитого мужа! И если я виноват, прогневив тебя, то во искупление вины не потребую платы и за кобылиц. Пусть Регебал Храбрый возьмет их в подарок!
Негодованию хозяина не было предела. Он выхватил сверкающий гетский кинжал и заорал, багровея.
– Ты считаешь меня нищим?! Ты надеешься, что я, вождь сальдензиев в седьмом колене, приму даром паршивых кляч! Как ты мог такое помыслить?! Завтра же управитель выдаст вам не по сорок пять, а по шестьдесят статеров за жеребцов и кобыл без различия. Чтобы никто не посмел сказать, что брат царицы покупает дешевку!
Агафирс еще раз дернул напарника. Оба сармата повалились на колени.
– А-а, жалкие плуты... – плюхнувшись на покрытую ковром лавку, пробормотал знатный аристократ, – вот, теперь будете знать, как перечить мне! Но я добрый! Я вас прощаю! Сасиг! Несите еще вина и перемените блюда! Встань, Агафирс, я хочу выпить с тобой в память моего отца.
Лежавшие на полу поднялись с колен и уселись на прежние места. Грандиозный ужин завершился под утро. Уткнувшись друг другу в бороды и широко раскинув ноги, хозяин и оба гостя полнили помещение богатырским храпом. У Сатрака за пазуху была заткнута подаренная серебряная чаша. Рукав спящего Агафирса задрался. Чеканный Янус на золотом браслете по-особому, зловеще, улыбался двумя ликами.
7
Звон несся по кварталу. Маленькие молоточки выбивали на таких же крохотных наковаленках звучную веселую мелодию. Ювелиры сидели в своих мастерских-хижинах, низко склонившись над верстаками. Малиново полыхали сложенные из красного обожженного кирпича жаркие горны. Бус – начальник царских мастерских, из племени карпов, скрупулезно, по нескольку раз выверяя и взвешивая, выдавал серебряные и золотые слитки мастерам. Капал растопленный воск, визжали напильнички, крутился войлочный шлифовальный круг, и происходило чудо.
В руках простых дакийских златокузнецов бесформенные куски драгоценного металла превращались в витые серебряные гривны-змеи с бусинками глаз из рубина и сапфира, круглые и граненые кубки, искусные фибулы, формой напоминающие плывущего лебедя. Серьги, кольца, браслеты, вышедшие из-под молотка, радовали глаз изяществом, теплотой полировки, разнообразием исполнения. Готовая продукция также тщательно оценивалась, учитывалась и отправлялась на склады Бурридавы. Оттуда же непосредственно в царскую сокровищницу в Сармизагетузе.
Самородки и золотой песок давали промывальни Алутуса. Бурридава с ее мастерами жила за счет его переработки в украшения и посуду. Специально сформированный из бурров отряд охранял глубокое подземное хранилище ценностей. Рассказывали, что в давние времена, еще при Буребисте, который и положил начало добыче золота в этих местах, сензии сделали налет на копи бурров. Им удалось перебить охрану и проникнуть в комнату на первом уровне подземелья. Никто из тех, кто спустился туда, не остался в живых. Старуха Цата, завывая от страха, говорила: «Из-за каменных стен неслись только вопли обезумевших воинов и громкое шипение змей!» Так поведала ей ее мать, а той мать ее матери.