Фрейд, стр. 21

Марта. Нет никаких секретов! И быть не может.

Матильда слушает с раздражением: она тоже поворачивается к Флиссу и весело говорит.

Матильда. Да, секретов нет. Кроме одного – таинственной Сесили. Йозеф лечит ее уже полтора года.

Молчание. Фрейд ест, не поднимая глаз от тарелки.

Брейер (неизменно веселый, подхватывает разговор с наигранной наивностью). В Сесили нет ничего таинствен­ного. Это просто необычный случай, и все. (Оборачивается к. Фрейду.) Настолько необычный, что я не хотел говорить о нем до излечения больной. Я боялся ошибиться. (Фрейд, столь же мрачный, молчит. Брейер обращается к Флис­су.) Что вы скажете о больной, которая сама придумывает себе подходящее лечение?

Флисс. Необходимо, чтобы она обладала весьма незауряд­ным умом.

Брейер (с каким-то самодовольством). Весьма незауряд­ным? Вот именно, он у нее весьма незауряден! (Он заявляет о своей уверенности с какой-то смесью наивного удов­летворения и восхищения.) Я был всего лишь ее орудием. Даже сегодня мне тяжело об этом думать. К счастью, резуль­таты лечения налицо. (Пауза. Брейер украдкой взглянул на Фрейда, который, перестав есть, смотрит прямо перед собой.) Это великолепный случай истерии. Просто образцо­вый, как из учебников. Контрактуры нижних конечностей, па­раличи, парезы, нарушения зрения и слуха, невралгии, кашли, затрудненность речи —словом, полный набор.

Флисс (с иронией). Сумасшедшая из больницы Сальпетриер!

Брейер (с досадой). Пациентки Сальпетриер едва умеют читать. Эта девушка принадлежит к лучшему обществу, пре­восходно образованна и одаренна.

Флисс Какое же лечение она придумала?

Брейер увлекся, рассказывая о Сесили, и забыл о Фрейде, хотя чув­ствуется, что эта тема страстно Фрейда увлекает.

Брейер. Просто-напросто снова открыла гипнотизм, приспо­собив его к своей болезни.

Фрейд вздрагивает. Кончиками пальцев он задевает свою вилку, которая со звоном стукается о тарелку. В первый раз он оборачива­ется к Брейеру. Глаза его пылают от гнева.

Фрейд. Гипнотизм? Неужели это правда? (Брейер с изум­лением смотрит на него.) Я не желаю в это верить. (Уви­дев изумление Брейера, он прибавляет с глубоким недо­вольством.) Маленькая Дора Вассерман сказала мне, что вы гипнотизируете одну из ваших больных. Я посмеялся над ней. (Руки у него начали дрожать.) Когда шесть лет назад я вернулся из Парижа с головой, набитой всеми этими химерами, вы не защитили меня, Брейер, вы позволили Мейнерту раздавить меня, как земляного червя, и были правы.

Обе женщины, ошеломленные, слушают Фрейда. Брейер побледнел. Только Флисс, ироничный, но в меру, не потерял ни хладнокровия, ни аппетита: слуга ходит вокруг стола, по второму разу обнося гостей блюдом из рыбы, все отказываются коротким, машинальным жестом, кроме Флисса, который аккуратно взял себе обильную порцию. Он спокойно слушает и пьет белое вино. Все это не свидетельствует о плохом воспитании, но просто подчеркивает его стойкое равнодушие.

Фрейд. Я ошибался! Ошибался! А сегодня вы, кого я уважаю, как отца, вы впадаете в это шарлатанство.

Брейер (тихо). Выслушайте меня, Фрейд.

Фрейд не смотрит на Брейера. Гнев не мешает Фрейду казаться робким. Брейер, наоборот, перед резкостью Фрейда вновь обрел спокойствие и все свое хладнокровие. Он глядит на Фрейда ласково без малейшего раздражения.

Фрейд. Гипнотизм не излечивает! Это – не метод лечения, а номер в кафешантане! Шарко удавалось под наркозом сни­мать контрактуры. И что же? При пробуждении они появля­лись снова.

Брейер. Вы бесспорно правы, Фрейд. И потом, в 1886 году я не верил в гипнотизм. Вам прекрасно известно, что я верю только в опыт.

Фрейд. И опыт вынудил вас прибегнуть к внушению?

Брейер. Да. Но речь идет не о том, чтобы прямо воздействовать на симптомы. Шарлатаны – это те, кто говорит парализованной истеричке: «Встань и иди».

Фрейд (ничуть не теряя своей агрессивности). А что вы предлагаете?

Брейер. Когда Сесили под гипнозом, она рассказывает о своих болезнях, вспоминает, каким образом появились их симптомы. И каждый раз, когда она может найти в своей памяти обстоятельства их возникновения…

Флисс (очень заинтересованно). Они исчезают?

Брейер.Да. Сегодня они исчезли почти полностью.

Фрейд (с каким-то испуганным отвращением). Вы заставляете ее рассказывать о себе? (Фрейд побледнел, руки у него дрожат, он говорит без всякой резкости, но с невероятным усилием над собой.) Значит, вы превращаете ее невроз в психоз: она умрет в палате для буйнопомешанных. (Обращаясь к Флиссу, он говорит взволнованным голо­сом.) Семь лет назад я отказался от метода провоцируемого сна. И знаете почему? Потому что один маньяк в состоянии гипноза начал меня уверять, будто он жаждет убить своего отца. Отца, которого, разумеется, он обожал. Они несут любые глупости, эти несчастные! А если эти глупости засядут у них в голове? Если этот несчастный болван, который бредил, лежа на своем диване… Если он будет убежден, что у него призвание к отцеубийству? Мы ворошим грязь из-за пустяков! Входит слуга и идет к Брейеру.

Слуга. В прихожей человек, который спрашивает доктора Фрейда. Он говорит, что нигде не может его найти.

Фрейд (с неприязнью глядя на слугу). Оставьте меня в покое! (Пауза.) От кого он?

Слуга. Что вы сказали?

Фрейд. Кто его прислал?

Слуга. Профессор Мейнерт.

Фрейд резко встает.

Фрейд (говорит с трудом). Чего он хочет?

Слуга. Профессор Мейнерт хочет видеть вас. Похоже, по срочному делу.

Все смотрят на Фрейда: он мертвенно бледен, черты лица искажены, глаза расширились. Потрясенный, он какое-то мгновение молчит, потом берет себя в руки, кланяется Матильде, принуждая себя улыб­нуться

Фрейд. Ну вот, Матильда, теперь мой черед. (Пауза.) Про­шу вас, заканчивайте ужин, не ждите меня.

Он уходит. Взволнованные гости переглядываются.

Марта почти в ужасе. Она скатывает хлебный шарик. Брейер смотрит на нее и тихо говорит.

Брейер. Если Мейнерт при смерти, им лучше увидеться.

Марта. Лучше ли, хуже, не знаю. Но что-то должно прои­зойти, я уверена.

Матильда. Что произойти, дорогая?

Марта (смотрит перед собой, в пустоту). Я задаю себе вопрос… Может быть, мы больше никогда не будем счастливы.

(6)

Комната Мейнерта.

Роскошная, хотя и несколько дурного немецкого вкуса той эпохи, обстановка.

Керосиновая лампа на круглом столике освещает только расстелен­ную постель, готовую принять больного, рядом с кроватью большое удобное кресло, в котором и сидит больной.

Мейнерт сильно постарел: лицо его изборождено морщинами, борода и волосы совсем побелели. Но сильнее, чем старость, поражает вос­ковая бледность Мейнерта. Даже руки, вплоть до ногтей, у него бледные. Он в халате, надетом поверх ночной рубашки. Под головой подушка, колени укрыты одеялом. Закутанные в одеяло ноги поко­ятся на скамеечке.

Только взгляд Мейнерта нисколько не утратил своей суровости и властности. Веки у больного прикрыты, но, когда он внезапно откры­вает глаза, полумрак пронзает его взгляд, полный ума, хотя и не­сколько растерянный.

Мейнерт (тихим голосом). Это вы, Фрейд? (Не дожида­ясь ответа.) Проходите…

Фрейд подходит ближе. Он почти такой же бледный, как и Мейнерт, глаза у него столь же суровы.

Мейнерт (слабым жестом руки указывая на стул). Са­дитесь поближе, мне запрещают громко разговаривать.