Каныш Сатпаев, стр. 31
Именно в эти годы Джезказганская геологоразведочная контора, которая уже не называлась, как раньше, отделом Карсакпайского комбината, стала вести работы и за пределами Джезказгана. Каныш Имантаевич создавал легкие поисковые отряды, которые каждое лето колесили по обширной территории Джезказгано-Улутауского района. Они проводили комплексное изучение минеральных богатств района. Результаты не заставили себя долго ждать. Были открыты разнообразные рудопроявления марганца, железа, угля и других полезных ископаемых. Выявлены месторождения стройматериалов, и началась оценка их запасов и изучение технологических свойств...
Именно с этих пор Каныш Имантаевич взял себе за правило комплексное изучение района месторождения, сделал это основополагающим принципом всей своей деятельности как геолога.
В тридцать втором году изученные запасы Джезказгана были рассмотрены Всесоюзной комиссией по запасам полезных ископаемых (ВКЗ). Необходимые материалы отвозил в Москву сам Каныш Имантаевич. Он прожил в столице более месяца, терпеливо дожидаясь заключения экспертов. Наконец ВКЗ утвердила представленные расчеты почти без изменения, и богатства недр Джезказгана сразу же стали признанным сокровищем, охраняемым специальным государственным актом.
В судьбе месторождения теперь наступил важный этап. По этому акту оно получило право называться самым богатым, самым перспективным меднорудным районом страны. Теперь уж никто не мог упрекнуть геолога Сатпаева за то, что он именовал месторождение «Большим Джезказганом». В тот год издательство «Цветметиздат» выпустило книгу Каныша Имантаевича «Джезказганский меднорудный район и его минеральные ресурсы». Автор заключал: «...Джезказганский район является на сегодня крупным центром медных руд в Советском Союзе; наряду с медью в этом районе имеются крупнейшие запасы серного колчедана и железомарганцевых руд; кроме того, здесь имеются все объективные возможности для создания цементных, огнеупорных изделий, стекольной, фарфоро-фаянсовой и угольной промышленности... Для скорейшего освоения минеральных ресурсов Джезказганского района необходимо: а) срочно связать Джезказган железнодорожной колеей с Карагандой, протянув эту магистраль через Атасуйский железорудный район; б) окончательно определить производительность Джезказганского медно-металлургического комбината, отнеся строительство этого медного гиганта к числу сверхударных строек Советского Союза; в) максимально усилить темпы геологоразведочных работ в районе, придавая им широкий комплексный характер; г) наметить в качестве рабочей гипотезы второго пятилетия создание в Джезказганском районе комбината по выплавке черных металлов, завода ферромарганца и других производственных центров».
А что касается темпов изысканий, то и в этом джезказганские буровики оказались на высоте. Еще в 1931 году они вышли на первое место в системе Главцветметразведки, обеспечив проходку более двадцати тысяч метров скважин только за один год.
Каныш Имантаевич, и раньше не сомневавшийся в исключительных перспективах Джезказганского месторождения, везде и всюду рассказывал о его значении и преимуществах, используя для этого любые возможности. Беседы с приехавшими в Карсакпай известными учеными, руководителями республики, многочисленные выступления в центральной и местной печати — все возможности использовались для пропаганды идеи Большого Джезказгана.
В итоге эти меры достигли цели. Джезказган стал чаще фигурировать в разных выступлениях и документах. В 1931 году ВСНХ принял постановление о проектировании строительства медеплавильного завода на базе Джезказганского месторождения. И вскоре началась работа проектантов, которая неизменно привлекала внимание Каныша Имантаевича.
Все шло, как было задумано. Джезказган уверенно вступил в период бурного развития, пробил наконец для него час расцвета. Казалось, ничто уже не может остановить его богатырскую поступь. Люди окончательно и бесповоротно поверили геологу Сатпаеву и Большому Джезказгану.
И как было не поверить? Ведь уже летом тридцать второго года на будущей стройплощадке комбината началась разработка бутового камня и других материалов. Единственное, что серьезно беспокоило Каныша Имантаевича, это водоснабжение будущего металлургического гиганта. И геолог снова проявил колоссальную энергию и организаторские способности, сумев привлечь к решению этого вопроса крупнейших специалистов. Договорились, что гидрогеологические исследования района начнутся в 1933 году.
А изыскатели, окрыленные началом строительных работ, вели свои дела с удвоенным рвением и энтузиазмом. Сама геологоразведочная служба Джезказгана представляла собой к этому времени уже крупный и своеобразный комбинат. Геологи постепенно начали переносить из Карсакпая свои основные службы в места разведки.
Неожиданная слава Джезказгана удивляла многих. Ряд крупных специалистов с сомнением отзывался о его перспективах. Это скептическое отношение вызывалось тем обстоятельством, что огромный объем работ был выполнен маленьким разведочным отделом небольшого комбината в сжатые сроки и в совершенно необжитой степи. Все это, по мнению критиков, не способствовало высокой точности исследований. А руководителей Главцветмета (к этому времени Главметалл вновь был преобразован в Главное управление цветных металлов) вообще пугала слишком грандиозная, почти сказочная перспектива Джезказгана. «А вдруг все это окажется липой? Разве не ошибаются специалисты?..» И они с самого начала повели двойную игру. Не отказывали джезказганским разведчикам в средствах, но одновременно прислушивались к голосам их противников...
II
Тягостная весть дошла до Карсакпая в феврале 1933 года. Телеграмма из главка оповещала джезказганцев о прекращении финансирования разведочных работ. Правда, говоря по справедливости, финансирование было закрыто не полностью, оставлен... один процент из ранее утвержденной сметы на 1933 год. Но если вспомнить, что круглосуточно работали 27 станков, да и другие службы не сидели сложа руки, то отпущенной суммы не хватало даже на выдачу расчета всем семистам рабочим и инженерам за работы, проделанные ими с начала года.
Нелепое распоряжение Главцветмета прозвучало как гром среди ясного неба.
Мырзабек Тунгушбаев, бывший буровой мастер:
«...Никогда не забыть мне лишений сурового тридцать третьего года. Тяжелую зиму, когда из-за свирепых буранов и нехватки корма дохнет много скота и люди остаются ни с чем, казахи издавна называют джутом. Для нас такой джут наступил в том году. Нашим скотом были буровые станки, которые мы «стерегли» во все времена года, днем и ночью. Они кормили нас, одевали. Наша судьба и хлеб наших детей зависели от их безостановочного тарахтения. Ну а раз лишили нас станков, то мы считаем, что наступил джут.
Вот как это началось. Однажды всех нас, буровиков, вызвали в Карсакпай. Было сказано прибыть всем рабочим буровых без исключения. Нам стало ясно: что-то случилось. Ведь Канеке нас особенно часто на всякие собрания не созывал, зря не беспокоил. Изредка собирал лишь старших буровых мастеров.
Мы думали поначалу, что нас собирают на какой-нибудь митинг, но тяжело было на душе — неизвестность пугала, и в клуб приехали все до единого. Оказывается, прибыли и люди из Байконура, Кияктов. Собрались почти все работники геологоразведки. Как сейчас помню, Канеке сказал собравшимся:
— Получен приказ о прекращении разведочных работ. Все вы не позднее завтрашнего дня получите расчет. Почему это случилось, я вам объяснить не могу. Однако у меня нет сомнения, что это ошибочный, неправильный приказ. Богатства Джезказгана никаким приказом не упразднишь...
Сообщение Каныша подействовало как ушат ледяной воды. От растерянности в первый миг мы сидели молча, словно немые. А когда пришли в себя, начали шуметь. Весь зал загудел как улей. Одни кричали, что это вредительство, а другие говорили: «Давайте напишем письмо Сталину». После продолжительного спора обратились к Сатпаеву:
— Дорогой Каныш, укажи выход из этого тупика. Без тебя нам не выбраться из него. Где мы найдем работу?
Он был всеобщим любимцем и ничего не скрывал от нас, рабочих, не юлил. Всегда говорил открыто и честно. И в этот раз он ответил нам так же прямо:
— Друзья мои! Джезказган в таком неясном состоянии надолго не останется. В конце концов разведочные работы будут возобновлены. Однако, когда это случится, я не могу сказать. Сам я лично никуда отсюда не уеду. Буду работать, если надо, даже бесплатно, хотя бы пришлось продать последнюю рубашку, буду доказывать и добиваться признания правоты своего дела. С этой дороги не отступлю никогда...
Он сказал, что собирается ехать в Москву. И предложил нам: «Те, кто верит мне и богатствам Джезказгана, могут остаться в партии. У меня нет средств, чтобы платить вам ежемесячную зарплату. Однако все трудности и невзгоды будем делить пополам. Что буду иметь на своем столе я, все ваше. И хлеб и трудности пополам...»
Собрание не смогло прийти ни к какому решению. Разошлись. И после в продолжение нескольких дней каждый из нас находился в состоянии неуверенности. Трудно было решиться на что-либо определенное. Каныша знали много лет, верили ему безгранично. И в эти трудные дни покидать его не хотелось, но как жить, как прокормить семью? Ведь детей любовью к Канышу не пропитаешь! Так думали многие. Но я не мог оставить Канеке, когда для него настали тяжелые времена. Когда я пришел к нему домой, он уже собирался в дорогу. Это было где-то в конце февраля.
Говорю: «Канеке, остаюсь с вами. В дальний путь отправляйтесь, зная об этом. Поделим все трудности и радости поровну, как вы сказали...» Он меня обнял и крепко-крепко пожал руку. Вдруг, вижу, слезы на глазах у него показались. Разве утерпишь в такую минуту — я тоже прослезился...»