Рассечение Стоуна, стр. 59

При появлении Хемы женщины вскочили на ноги, как она ни протестовала. В глазах у нее мелькнула материнская гордость: нас с Шивой приветили.

Женщины подходили на осмотр по трое, прикрывали юбкой пах, задирали сорочки и демонстрировали округлившиеся животы. Одна дама поманила Шиву, чтобы подал ей руку, он послушно вошел, и я за ним. Хема смолчала.

– Тридцать пятая неделя у всех, – немного погодя сказала Хема, не пояснив, что это значит.

Она ощупывала пациенток обеими руками, стараясь определить, «вниз головой расположен ребенок или как-то иначе. А то ему будет нелегко выбраться. Поэтому их на пренатальном осмотре направили сюда для поворота плода на головку». Пренатальный осмотр проводила тоже Хема и в том же самом помещении, но в другой день недели.

Она достала стетоскоп, только какой-то маленький, этот инструмент именовался «фетоскоп». От головки стетоскопа отходила никелированная дуга, в которую Хема упиралась лбом, прижимая инструмент к коже, а обе руки у нее оставались свободными и давили на живот. Она подняла палец, требуя тишины. Разговоры стихли, пациенты на носилках и за дверью смолкли, затаили дыхание. Наконец Хема поднялась и произнесла:

– Скачет как жеребец! Хор голосов подхватил:

– Хвала святым!

Нам послушать Хема не предложила, сразу принялась объяснять:

– Этой рукой я нащупываю головку ребенка, другую руку накладываю на нижнюю часть его тела. Откуда я знаю, где верх, а где низ? – Она посмотрела на Шиву так, будто он задал неприличный вопрос. – А ты знаешь, сынок, сколько тысяч детишек я так поворачивала? Тут большого ума не надо. Головка твердая, как кокосовый орех. Нижняя часть куда мягче. Руками я определяю картину. – Она указала на приспущенную юбку пациентки: – Ребенок повернут ко мне спиной. А теперь гляди…

Хема расставила ноги, уперла руки в живот женщины и толкнула головку плода в одну стороны, а ягодицы – в другую, одновременно сближая руки. Что-то в ее движении напомнило мне «Бхаратанатьям».

– Вот! Видишь? Сначала идет туго, потом делается податливым и поворачивается.

Я ничего не видел.

– Разумеется, не видел. Ребенок погружен в воды. Я даю начальный толчок, и последние четверть оборота ребенок делает сам. Это не ягодичный ребенок, он расположен головкой вперед, как и полагается. – Она еще послушала сердце плода, убедилась, что тоны нормальные, и взялась за следующую пациентку.

Хема действовала, как и во всем прочем, очень энергично, очередь рассосалась в два счета. Один ребенок не захотел проделать кульбит.

– Насколько я знаю, труды могут оказаться напрасными. Гхош просит меня изучить, сколько детей сохраняют после поворота продольное положение. Знаете его поговорку: «Непроверенные приемы неприемлемы»? – Она фыркнула. – В детстве у меня был приятель по имени Велу. Он держал кур. Если несушка как-то по-особому кудахтала, Велу уже знал, что яйцо встало поперек и застряло и надо его повернуть в вертикальное положение. Курица переставала кудахтать и нормально неслась. В ваши годы Велу был несносный мальчишка. Но я сейчас вспоминаю, что он проделывал с курами, и мне кажется, я его недооценила.

Я помалкивал, чтобы не перебить настроения. Хема так редко рассуждала о своей работе вслух.

– Между нами, мальчики, у меня нет никакого желания публиковать статью, которая может лишить меня работы, пусть даже отчасти. Мне так нравится поворот плода.

– Мне тоже, – подхватил Шива.

– Что в Индии, что в какой другой стране все женщины устроены одинаково.

Хема посмотрела на стайку пациенток. Ни одна не ушла – после операции полагались чай с хлебом и витамины. Дамы улыбались Хеме с симпатией – даже нет, с обожанием.

– Поглядите-ка на них! Какие они радостные и счастливые! Придет пора рожать, и они будут визжать, кричать, проклинать мужей, обратятся чуть ли не в дьяволиц, изменятся до неузнаваемости. А сейчас они чисто ангелы. – Хема вздохнула. – В этой стране женщины – само воплощение женственности.

Мы с Шивой забыли о том, что творится в городе и стране. Как нам повезло, что в родителях у нас Хема и Гхош! С ними можно не бояться.

– Мам, – сказал вдруг Шива, – а Гхош говорит, что беременность – это болезнь, передающаяся половым путем.

– Это он тебя дразнит так. Знает, что ты мне расскажешь. Вот негодяй. Учит вас всяким гадостям.

– А ты нам покажешь, откуда появляются дети? – полюбопытствовал Шива, и хотя он спросил совершенно серьезно, настроение было перебито.

Я на него разозлился. Таким же таинственным образом, как выпадали молочные зубы и появлялись постоянные, во мне зрели застенчивость и стыдливость, сдерживающие любопытство; я бы постеснялся лезть к Хеме с такими вопросами. У Шивы тоже выросли постоянные зубы, но стыдливость его, как видно, обошла стороной. Интересно, что ему ответит Хема?

– Ну что же. Довольно. Вам, детки, домой пора.

– Мам, а что означает «половым путем»? – не отставал Шива.

– Мне надо заглянуть в палаты, – выпроваживала нас Хема. – Не выходите никуда из дома.

Тон у нее был сердитый, но мне показалось, что она с трудом удерживается от смеха.

Глава восьмая. Государственный переворот

В стране, где о красоте пейзажа не расскажешь, не упомянув небо, при виде трех реактивных самолетов, стремящихся ввысь, захватывает дух.

Я находился на лужайке перед главным корпусом. Земля затряслась у меня под ногами, по спине пробежала дрожь, и только потом я услышал звук взрыва. Я замер на месте. Вдали заклубился дым. Гробовая тишина сменилась вознесшимся к небу птичьим гвалтом. Залаяли все собаки в городе.

Я старался убедить себя, что все это – самолеты, бомбы – не более чем часть некоего всеохватного плана, что события развиваются по намеченному сценарию и Гхош с Хемой понимают суть происходящего куда лучше меня. Да и вообще – все утрясется.

Когда Гхош со всех ног выбежал из дома и подхватил меня на руки, ужас и тревога в его глазах сказали мне: не обольщайся. Взрослые не у дел. Конечно, такой вывод напрашивался и раньше, но даже когда я видел, как лейб-гвардейцы колотят старушку, это не поколебало моей веры, что вселенная в подчинении у Гхоша и Хемы.

А на самом-то деле они были бессильны что-либо изменить.

Гхош, Хема и Алмаз вытащили тюфяки в коридор – белые стены, глина с соломой, ни от чего не защищали. Коридор от улицы все-таки отделяли целых три глинобитные стены, вдруг пули застрянут. А они, казалось, свистели совсем близко, тогда как выстрелы и взрывы гремели вроде бы в некотором отдалении. В кухне зазвенело стекло, потом выяснилось, что пуля разбила окно. Я лежал на тюфяке, не в силах пошевелиться, и ждал, что кто-то придет и скажет: «Это страшная ошибка, ее скоро исправят», и можно будет выйти во двор и заняться играми.

– Пожалуй, можно предположить, что армия и ВВС не присоединились к заговору, – проговорил Гхош и поискал глазами Хему, оценила ли она его деликатную формулировку. Она оценила.

У Генет тряслись губы. Я мог лишь догадываться, в какой она тревоге; меня холодом охватывало, стоило только подумать о Розине, которая отсутствовала уже более суток. В протянутую мною руку Генет так и вцепилась.

В сумерки перестрелка усилилась и очень похолодало. Матушка-распорядительница бесстрашно сновала между бунгало и больницей, несмотря на все наши мольбы. Выходя в туалет, я видел трассирующие пули на фоне темнеющего неба.

Гебре запер главные ворота, обмотал их цепью и перебрался из своей сторожки в больницу. Медсестры и их ученицы расположились на ночь в сестринской столовой под присмотром В. В. Гонада и рецептурщика Адама.

Ближе к полуночи раздался стук в заднюю дверь. Гхош открыл. На пороге стояла Розина! Генет, я и Шива бросились ее обнимать. Генет плакала и кричала, что мать ее бросила и заставила волноваться.

За спиной Розины стояла, улыбаясь, матушка-распорядительница. Какой-то инстинкт велел матушке и Гебре подойти лишний раз к запертым воротам. Оказалось, с той стороны свернулась калачиком Розина, пытаясь укрыться от ветра.