Наследник фаворитки, стр. 62
— Мое почтение, — обрадованно сказал он, кажется, мы уже где-то встречались?
Еще бы! Теперь Алик окончательно узнал его. Ведь это был тот самый сумасшедший малый в желтых носках, который пытался застрелить его.
— Вы обознались, гражданин, — холодно ответил он. — Мы вас в первый раз видим.
— Н-е-е-е-т, сударь мой, я не обознался! — настаивал Петухов, продолжая нелепо улыбаться. — У меня феноменальная память. Я помню результаты забегов, которым я давал старт пятнадцать лет назад. Вы поняли меня? До десятой доли секунды. У меня нет записной книжки — я и так помню номера всех телефонов. Да что телефонов! Номера всех вешалок, где когда-нибудь висело мое пальто. Каждого ряда и места, где я сидел в кино и театре. А вы говорите — обознался…
— Очень жаль, что зря пропадают такие способности, — попробовал отшутиться Алик. — Честь имею, товарищ… Идите дальше своей прямой светлой дорогой… Желаю вам большого человеческого счастья.
— При чем здесь прямая дорога и какое-то человеческое счастье? — назойливо покачивался перед ними и все так же нелепо улыбался Петухов. — Вы ученики Шлимана и этого, как его, академика…
— Да-да-да-да, вы совершенно правы, — воспользовавшись моментом, переменил тактику Алик. — Мы действительно ученики Шлимана, а вы ученик другого не менее знаменитого ученого. Вчера вам вручили Нобелевскую премию… И сегодня вы хотите обмыть ее. Не так ли?
Стоило Петухову подтвердить это, как Архипасов тотчас бы наградил его червонцем. А ведь Петухов всего-то и собирался занять у друзей в лучшем случае на стопку и кружечку пива. Но он не принял игривого комплимента и почему-то обиделся:
— Эх ты, змея подколодная…
— Что вы пристали к незнакомым людям? — рассердился Алик. — Мы вас первый раз видим.
— Нет, мы знакомы, — упорствовал Петухов. Ему ужасно хотелось выпить. И было очень обидно, что его не узнают. Он пожал плечами и тронулся дальше. Но тут же остановился, назидательно поднял кверху указательный палец. — А все-таки мы с вами встречались, — с укором, как школьный учитель провинившимся ученикам, сказал Петухов. — Помните, в кустах за танцплощадкой? Вы еще со штанами моими убежали. Вы жулики. Это уж как пить дать. На мордах написано. — И он не слишком уверенно зашагал дальше.
Шалай сидел неподвижно, словно манекен в витрине универсального магазина. Алик пару раз хмыкнул, что с натяжкой можно было принять за беззаботный смешок, и нагловато спросил:
— Может быть, это ваш знакомый?
Шалай молчал. Тогда Юраша нерешительно предложил:
— Догнать его? И сбить набок рога за оскорбление личности? Чтобы неповадно было…
После этого наступила неловкая продолжительная пауза.
Пакет лежал на коленях Алика. Поверх пакета лежала его рука. Мимо по аллейке проходили редкие прохожие. Алик с горечью подумал о том, как переменчиво все в мире, как все неустойчиво и непрочно. Все висит буквально на паутинке. Дунет ветерок — и паутинка оборвется.
Может, действительно сбить рога этому полоумному, что сидит рядом, как забытый истукан, чтобы не пускался в аферы? И удалиться вместе с пакетом. В бега. Но это уже не мошенничество, за которое определена, как за шалость, детская мера наказания. Это похуже — групповой грабеж, бандитизм.
И тогда, увы, репутация будет безвозвратно подмочена на всю дальнейшую жизнь. Отпечатки пальцев, фото анфас и в профиль, особые приметы. У него их нет, разве что глубокие залысины, у Шарикова — татуировка выше правой кисти. Его, Алика Архипасова, словесный портрет: рост высокий, фигура атлетическая, плечи слегка покатые, шея длинная, цвет волос русый, глаза зеленовато-голубые, лицо овальное, лоб высокий, прямой, брови изогнуты дугой, темные, нос прямой, губы полные, припухлые, подбородок круглый, смотрит вперед, уши средние, овальные…
М-да. С таким портретом хоть на сцену Большого театра. А его в кутузку. Эх! Ну и долго же думает этот кретин — переваривает какую-то мысль, словно жвачку престарелая корова. Только бы еще этот Шариков не заговорил. С него хватит.
Все висит на паутинке. Что решит Шалай-Квитинский? Тут уж ничем не поможешь ни ему, ни себе. Надо ждать, с каким результатом закончится сложный биохимический процесс в его мозгу. Ну и кретин: «Я мечтаю жениться на скромной красивой девушке. Чтобы она приехала в загс в белом подвенечном платье и в фате…» Ну говори же скорей, гнусный лицедей!
Первым не выдержал Юраша. Вздохнул, зашевелился, полез в карман за сигаретами. Шалай положил подергивающуюся руку на пакет рядом с рукой Алика и повернул к нему лицо. Теперь это был поднаторевший в житейских делах искусный страховой агент. Как видно, буйный хмель богатства, вскруживший ему голову, уже улетучился.
— Какие гарантии вы мне представите? Ведь я практически вас не знаю, — вкрадчиво спросил Шалай.
— Расписка — раз, — отчеканил Алик, легонько придерживая пакет, который слегка потянул к себе Шалай. — Я женат на дочери заместителя председателя горисполкома — два. Мой отчим — директор вашего зверинца — три. Это уважаемые люди города. Мало?
— Это, конечно, очень убедительно, — криво улыбаясь, сказал Шалай, — но, знаете ли, не совсем то. Извините, конечно, но я решил подождать, — он потянул к себе пакет сильнее. Алик не пускал.
— Это ваше право, — угрюмо заметил он. Рыбка выскальзывала из его цепких рук. — Никто вас силой не заставляет. Но зачем понадобилось отнимать у нас время? Морочить голову глубоко честным, добропорядочным людям?
— Да, вы правы, — сокрушенно вздохнул опомнившийся Шалай. — Это моя вина. И я полностью извиняюсь перед вами.
— Одними извинениями не отделаетесь. За время, которое вы отняли у нас, мы вдвоем заработали бы минимум двести рублей. Будьте любезны, верните их подобру-поздорову.
Юраша лениво поднялся и, не вынимая кулаков из своей черной болоньи, стал прямо перед Шалаем. Глаза Алика побелели от негодования. Шалай испугался. Ни слова не говоря, он надорвал пакет, вытянул оттуда дрожащими пальцами пачку красненьких, отсчитал двадцать штук и вручил Алику. Тот спрятал их, облил Шалая презрительным взглядом:
— Вы не человек — вы обезьяна, сбежавшая из зверинца. Ваше счастье, что у меня умирает тетя и я в трауре. — Больше он не мог выдержать: в слепой ярости ударил кулаком по бумажному пакету — из него посыпались на землю деньги. Глаза Алика безумно вращались в орбитах: «Подавись ими!»
Побледневший Шалай сидел неподвижно и отрешенно смотрел прямо перед собой. Неимоверным усилием воли Алик сдержал себя. Круто повернулся на каблуках и быстро зашагал прочь. Юраша нехотя последовал за ним и несколько раз оглянулся. Шалай, опустившись на колени, поспешно собирал деньги.
Апофеоз
Вернувшись от Шалая, Алик с Юрашей привели в порядок гостиную. Распахнули окна и в той комнате, где лежала тетя. Ее глаза смущали впечатлительного Юрашу. Он старался не смотреть туда, где она лежала, чтобы ненароком не встретиться с ее взглядом. Ибо если тетя уже не могла двигаться и браниться, то взгляд ее все еще жил. Активно жил. Она неотрывно следила за каждым движением Юраши и Алика, которые приступили к обыску в ее опочивальне.
Первым разбойному нападению подвергся шкаф. Старинный, почерневший, громоздкий. Они распотрошили его буквально за десять минут. Чего тут только не было, в этом шкафу, похожем на лавку старьевщика! Они простукивали каждую планку шкафа, отодрали доски, обшарили каждый угол, буквально вырвали у бедного старого шкафа все внутренности. Тщетно.
— Забрасывай обратно эту рухлядь. Ощупывай пальцами каждую тряпку. Особенно швы и углы. Туда она могла зашить камни.