16 наслаждений, стр. 57

– О'кей, но мы за это возьмем дополнительную плату, вы понимаете. За риск. В этом нет никакого смысла.

– В этом есть смысл для меня.

– Но я не могу дать Вам марку две тысячи семнадцатого года. У нас нет таких марок.

– Марка тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года тоже подойдет.

– О'кей, леди, это то, что вы хотите?

– Да, то, что я хочу.

– Вот эта марка, – сказал он. – Они сейчас стали выпускать их на десять лет вперед. Вы хотите, чтобы я ее приклеил?

Я лизнула марку, которую он мне дал, и приклеила ее в правом верхнем углу открытки. Он настроил колесико машинки для почтового штемпеля.

– Какую дату вы хотите?

– Сегодняшнюю. Какое сегодня число – второе марта?

– Сегодня третье.

– Хорошо, ставьте третье.

Он прокрутил еще несколько цифр. – Вы знаете, – сказал он, – машинка все равно не штампует первые две цифры, так что будет просто семнадцать.

Он поднял рычаг, вынул открытку и протянул ее мне: ROMA ORDINARIE 3. – 3.17.

Он взял с меня за открытку двадцать тысяч лир, еще двадцать тысяч за почтовую марку, триста за штемпель и еще пять тысяч за погашение при помощи ручного штампа. Общая сумма составила сорок пять тысяч триста. Почти тридцать долларов.

Стоила она этого? Я не знаю, но я была в настроении тратить деньги. Большую часть суммы, оставленные мне Сандро, я истратила на одну из больших авторучек «Монблан», которые рассматривала до этого. На большую, черную и красивую.

– Ее хватит на всю жизнь, – сказала я продавцу, как будто пыталась продать ее ему. – У каждого должна быть хорошая авторучка. И кроме того, мне же надо чем-то писать.

– Это самый лучший пишущий инструмент на земле, – сказал он.

– Покажите мне, как ее заправлять, пожалуйста.

– Certamente. – Он снова открутил колпачок ручки. – Это кнопка фильтра. Когда вы поворачиваете вот его, он приводит в движение мембрану. Вы поворачиваете ее до конца, видите, и затем опускаете кончик пера в чернила и поворачиваете ее назад. Таким образом вы выдавливаете воздух через отверстие в вытяжном клапане. Когда воздух выходит, образуется вакуум, правильно? И если перо ручки полностью погружено в чернила, чернила будут засасываться при помощи вакуума, понимаете? – Он ртом изобразил звук, обозначающий, что чернила засасываются при помощи вакуума. – Затем вы поворачиваете вот так. – Держа ручку над открытой бутылочкой с чернилами он слегка повернул кнопку фильтра так, что четыре капельки сине-черных чернил упали в бутылочку. – Таким, образом, остается место, чтобы чернила могли равномерно распределиться в полости ручки.

Я не была уверена, что хорошо поняла весь процесс, но в принципе я знаю, как заправлять авторучки.

– Не хотите купить бутылочку чернил? – спросил он.

– Нет, спасибо, – ответила я. – Я должна сегодня вечером вернуться во Флоренцию.

Не хочу везти их в сумке. – Я показала ему свою гарвардскую сумку.

Он понимающе кивнул.

Когда я вышла из магазина, я знала, что самым важным было как можно быстрее вернуться назад во Флоренцию. Но я не помнила, как добраться до станции, и боялась, что, если возьму такси, может не хватить на билет. Вместо того чтобы пересчитать деньги в кошельке, я стала припоминать, сколько точно мне дал Сандро и сколько я потратила на пиво, на открытку и на ручку. Я старалась восстановить в памяти момент, когда Сандро протягивал мне деньги (мы стояли перед его домом в ожидании такси), но не могла вспомнить, дал ли он мне две бумажки по сто тысяч или одну стотысячную и две по пятьдесят. Я пыталась отследить свои шаги и сложить: сколько потратила на пиво, сколько опустила в коробку для пожертвований в церкви, сколько заплатила за открытку, марку и почтовый штемпель, и сколько за ручку, и взял ли он что-нибудь с меня за чернила, и еще я забыла про купюру в пятьдесят тысяч лир, которую дала клерку внизу, – но каждый раз получалась разная сумма. Так что я села за стол напротив Пантеона, заказала еще пива и написала открытку Сандро:

Но у меня не было адреса, так что я не могла ее отправить. Я так никогда ее и не отправила. Я сохранила ее. Храню до сих пор. Я до сих пор верю, что он любил меня, и всегда буду верить.

Глава 16

Remedia amoris [154]

Я закрыла жалюзи в квартире Сандро, чтобы не смотреть на площадь, на бело-зеленый фасад церкви Сайта Кроче, на нравоучительную статую Данте (который не выказывал никаких признаков переживания за мое положение – не то что в случае с Франческой), на людей, спешащих по своим делам, думая, что в жизни есть смысл и цель.

Сидя на большой деревенской кухне в Абруцци с сестрой и матерью Сандро, поедая поджаренный хлеб с чесноком и оливковым маслом, я была так уверена, что Сандро собирался сделать мне предложение, и была так счастлива этой перспективе, что никакое другое будущее казалось невозможным. Когда он не сделал предложения, я не была разочарована: просто не представился подходящий момент для предложения, и потом, у нас впереди был еще Рим. И когда он не попросил моей руки в Риме, я не сильно озаботилась этим: ведь он расстроился из-за церковного суда, и у него были небольшие проблемы с эрекцией (хотя мы до этого провели великолепную первую ночь в Риме), и еще я не захотела продать книгу этому скользкому Мартелли.

Я знала, что он пытался обмануть меня, но это не имело значения.

Не имело значения, что Священный высший суд Римско-католической церкви собирался отложить аннулирование брака еще на год; не имело значения, что время от времени у него не вставал (на самом деле иногда было приятно просто прижаться друг к другу); не имело значения, что бизнесмен из него вышел никудышный, – мы бы справились. По крайней мере, ни одна из этих вещей не имела для меня значения.

И потом, когда мы вернулись во Флоренцию, он нервничал по поводу strappo. Но я была уверена, что мы созданы друг для друга и что он был готов вот-вот заговорить на эту тему тогда в Бадиа, когда постукивал по intoiiaco на заднике фресок Лодовичи, настолько уверена, что уже собиралась сказать ему это сама. Но что-то меня сдерживало, и я промолчала. И теперь, как атлет, чья роковая ошибка стоила ему выигрыша, я продолжала прокручивать тот момент в своем сознании, снова и снова, когда лежала в постели Сандро, на грязных простынях, и читала «Эмму», [155] взятую в библиотеке Американской церкви. Я была сыта Италией по горло – под самый подбородок; мне хотелось убежать. Мне нужна была английская природа, нужны были английские фермерские домики и приходы, дружелюбные чудаки вроде мистера Вудхауза, здравомыслящие люди, как семья Вестонов; мне нужен был ясный мир, четко организованный в ряд значимых социальных и космических иерархии.

Я не выходила из дома, не одевалась. Я не мыла голову и не чистила зубы. В доме почти не было еды, так как мы в основном питались в дорогих тратториях и ресторанах, где Сандро всегда оставлял щедрые чаевые официантам, при этом ему практически никогда не приходилось платить за еду по счетам. Но я была не голодна. Мне вполне хватало имевшихся полкило спагетти, пары банок томатной пасты, дюжины яиц и половины батона pane toscano, настолько черствого, что приходилось размачивать его в горячем чае. Зеркало Сандро я развернула лицом к стене, чтобы не видеть себя, когда входила и выходила из спальни. На моем рабочем месте в передней части гостиной все осталось как прежде, и иногда я садилась на оранжевый ящик и играла со своими инструментами; я складывала листы бумаги в тетради при помощи костяного скоросшивателя; я открывала утолки при помощи ножа Opinel; я пропускала кусочки кожи через старую обложку от «Preghiere crisüane», чтобы сделать что-то наподобие коллажа. Я просматривала свои рабочие записи, повторяя процесс реставрации в своем воображении.