16 наслаждений, стр. 31
Аббат, так и не решивший проблему с установкой света или удлинительным шнуром, ставит у двери монаха. Монах, не останавливаясь ни на минуту, кормит копилку монетами в сто лир, поддерживая освещение, до тех пор, пока не приезжает срочно сформированная бригада реставраторов с прожекторами и удлинителями. И вскоре часовня выглядит как сцена с криминалистами сцена из детективного фильма. Фотографы делают моментальные снимки, плотники начинают строить леса, техники измеряют уровень влажности и температуры. Но нет времени для точных измерений и серьезных фотографий с целью запечатлеть проблему и ход работы. Времени нет даже для проведения должного анализа состава солей, что для данной ситуации – момент критический. Необходимо что-то срочно предпринять, чтобы замедлить капиллярное воздействие, выталкивающее соли на поверхность. Прямо на глазах разыгрывается драматическое противостояние. Если кристаллы окажутся сильнее, чем поры стены, верхний слой штукатурки, на котором держится роспись, начнет распадаться на составные части, и фреска будет потеряна. Студенты-волонтеры приносят из грузовика лестницы, переносную раковину, тяжелые стеклянные бутыли с различными растворителями, гелями и фиксаторами, а также коробки с японской впитывающей бумагой.
– Сульфат кальция? – Доктор Постильоне, решив проверить свой диагноз, обращается с вопросом к одному из студентов. – Боюсь, что да, – сам же отвечает он на свой вопрос Сульфаты менее растворимы и потому более опасны, чем нитраты. Посмотри на пятно вон там и там.
Белая непрозрачная пленка стала образовываться в нескольких местах по нижнему краю фресок, где были изображены коленопреклоненные жертвователи, купец эпохи Ренессанса Франческо Лодовичи и его жена. Пятно свидетельствовало о взаимодействии карбоната кальция и сульфата кальция внутри слоя штукатурки – раковая опухоль росла прямо на глазах.
– Где находится ближайший источник воды? – спрашивает доктор аббата, который только что вернулся и принес маленькую настольную лампу.
– В gabinetto, [109] доктор, за ризницей.
– Нам понадобится вода. Кто-то из ваших людей должен будет ее носить. У вас есть ведра?
– Да, доктор. Брат Сакристан знает, где их взять.
Доктор Постильоне прикуривает сигарету и бросает спичку на пол. Держа сигарету на вытянутой руке, он изучает одно из белых пятен.
– Я ничего подобного никогда не видел, – говорит он одному из плотников, пожилому человеку с маленькими широко поставленными глазами. – Я имею в виду, как быстро все происходит. Я предупреждал синьора Джорджо насчет этих обогревательных машин. Они вытягивают влагу быстрее, чем она может выпариваться, и поэтому весь процесс так ускоряется.
Плотник касается своей щеки, показывая этим жестом, что понимает весь ужас происходящего.
В часовню входит монах с протекающим деревянным ведром, наполненным водой из gabinetto.
Доктор Постильоне, с висящей на губе сигаретой, снимает пиджак, закатывает рукава и моет руки. Монахи, собравшиеся у двери, продолжают песнопения, вторя групповой молитве. Их пение напоминает доктору о буддистах, которые собираются в квартире этажом ниже, чтобы дважды в день молча молиться и медитировать.
Он отмеряет тридцать граммов гидрокарбоната аммония в мензурку с широким горлышком. Один из плотников роняет гаечный ключ и разражается бранью. Монах выливает второе ведро воды в переносную раковину. Студенты-волонтеры молча наблюдают за происходящим. Пятьдесят граммов гидрокарбоната натрия. Гидрокарбонаты являются основой, которая, если все пойдет правильно, растворит вновь сформированные кристаллы. Двадцать пять граммов дезогена (десятипроцентный раствор). Дезоген «намочит» раствор, чтобы он не превратился в капельки (как капли воды на только что покрытой воском машине) и не растекся по поверхности росписи. Шесть граммов карбоксиметилцеллюлозы, – чтобы удерживать влагу.
Доктор Постильоне разрывает лист японской промокательной бумаги на маленькие кусочки, окунает их в раствор и прикрепляет в различных местах росписи, как кусочки пластыря. Аббат, который присоседился к молитве монахов, периодически заглядывает в маленькую часовню посмотреть, что происходит.
– Ну, как дела, доктор?
Доктор Постильоне вытягивает руку ладонью вниз и двигает ее из стороны в сторону, как человек, играющий гаммы на пианино, но только медленно.
– Я был слишком гордым, – говорит аббат, – и не прислушивался к вашим советам. Я кое-чему научился…
– Пожалуйста, аббат Ремо. Не будем вспоминать старое.
– Если я могу быть чем-то полезен…
Доктор обнимает аббата и нежно ведет его к двери. – Вот ваше место, – говорит он, – среди ваших детей. Молитесь, не останавливаясь ни на минуту, аббат Ремо, молитесь, не останавливаясь ни на минуту.
Глава 8
Una cittadina [110]
По дороге к площади Гольдони меня охватил приступ естественного любопытства. На улицах было полно людей. Во многих магазинах распродавали вещи, пострадавшие во время наводнения. Я пыталась удержать себя от покупки блузки и шарфа, а затем легкого летнего открытого сарафана – все очень дешево. Потом я примерила пару туфель. Но я знала, пока примеряла туфли, что я посмотрю книгу, так же, как когда-то я знала (после того как Молли рассказала мне об этом), что посмотрю книгу «Современное руководство для супругов», спрятанную в ящике под папиным бельем. В присутствии мадре бадессы мне было слишком неловко внимательно разглядывать книгу; картинки как вспышки лампы бросались мне в лицо. Но теперь книга была в моем полном распоряжении.
Я прямиком направилась в бар на площади Синьории, в котором школьники пели для меня «Дом на пастбище», и устроилась с чашечкой кофе эспрессо в дальнем углу таким образом, чтобы никто не мог заглянуть через плечо.
Я достала книгу из сумки и положила на стол рядом с чашкой кофе. Хотя расшитый переплет и не подлежал реставрации, сама книга сильно не пострадала Как и многие другие книги в библиотеке, она оказалась зажатой так сильно одним из массивных дубовых прессов, что бумага не впитала много воды. Листы промокательной бумаги, проложенные приблизительно через каждые двадцать страниц, поглотили остатки влаги. Плесень оказалась более серьезной проблемой. Надо как можно скорее обработать ее раствором тимола.
Вторая часть книги – не молитвенник, а Аретино – состояла из двух ottavo gatherings. [111] На каждой левой странице были напечатаны сонеты, на правой – эстампы. Всего их было шестнадцать.
Я начала с первой страницы, стараясь не торопиться, но сонеты оказались ужасными – грубыми, резкими, отвратительными, и я чуть было не потеряла интерес к дальнейшему просмотру книги, и все-таки я прочитала их все. Довольно любопытно, что многие сонеты одинаково смело были написаны как от женского, так и от мужского лица. Но каким языком! Я уткнулась в книгу, чтобы скрыть свое смущение.