Ставка на проигрыш (с иллюстрациями), стр. 61
— Понятно, — сухо сказал Антон.
Глава XXI
Подколов подписанный Ревазом Давидовичем протокол в скоросшиватель, Бирюков нажал кнопку микрофона и попросил включить запись допроса на прослушивание. Едва только ему доложили, что лента к прослушиванию готова, в кабинет порывисто вошел Слава Голубев и прямо от порога нетерпеливо спросил:
— Ну как. Степнадзе?
— Садись, слушай, — мрачно ответил Антон.
Запись получилась превосходной, со всеми оттенками интонаций. Изредка переглядываясь, Антон и Слава сосредоточенно прослушали ее до конца. Услышав ответ Реваза Давидовича о Ростове, Голубев проговорил:
— Надо же так сорваться… Все отвечал убедительно, а под конец откровенная ложь. — Слава помолчал.
— Заходил я в ОБХСС. Рассказал ребятам о похождениях Степнадзе в Адлере и Ростове. В один голос заявляют: «Дело откровенно пахнет спекуляцией книгами и взяточничеством».
— Возможно, ребята из ОБХСС правы, — сказал Антон, — но смерть Холодовой, по-моему, ни со спекуляцией, ни со взяточничеством не связана, и Степнадзе о ней не знает.
— Почему так думаешь?
— Совершив убийство, даже самый матерый преступник начинает страшно беспокоиться за свою собственную жизнь. А Степнадзе после происшествия с Холодовой вел себя на юге так, будто ничего не случилось.
— Может, это он и считает своим козырем!
— Нет, Слава, что-то тут не то… — Антон передал Голубеву телеграмму, полученную Ревазом Давидовичем в Ростове, и постановление об изъятии корреспонденции. — Вот тебе срочное поручение. Надо отыскать подлинник этой телеграммы. Начни с Главного телеграфа. Попутно интересуйся всем, что поступает на «до востребования» Степнадзе.
— Надо к прокурору за санкцией идти?
— Обязательно. Я уже с ним договорился.
Резко зазвонил телефон. Бирюков узнал голос пухлощекого лейтенанта из ГАИ:
— Товарищ капитан, у нас супруга Степнадзе, жалуется на своего мужа.
— Почему она в ГАИ жаловаться пришла?
— С «Волгой» не могут разобраться…
— Доставьте срочно ко мне.
Нина Степнадзе вошла в кабинет так независимо, как входят к своему начальству избалованные вниманием хорошенькие секретарши. Однако, увидев Антона, она потускнела и растерянно поздоровалась. Как и вчера, на ней был брючный костюм, но вместо замысловатой прически золотистые волосы скромно удерживались заколотыми по сторонам двумя простенькими гребенками.
Ответив на приветствие, Антон пригласил неожиданную посетительницу сесть и участливо спросил:
— Что случилось, Нина Владимировна?
Она растерянно хлопнула роскошно загнутыми кверху подклеенными ресницами.
— Собственно, ничего… Я в автоинспекцию пришла, а меня в уголовный розыск привезли. Зачем?
— Сотрудники ГАИ разбором подобных жалоб не занимаются.
— Да?..
— Да. Так что выкладывайте свою обиду мне.
— Муж обезумел от ревности. — Нина бесцеремонно сняла жакет и демонстративно показала обнаженные плечи. — Смотрите, каких синяков наставил…
На загорелом, упитанном теле действительно темнели крупные пятна кровоподтеков. Убедившись, что Антон разглядел их, Нина, похоже, хотела заплакать, но, видимо, пожалев подклеенные ресницы, предусмотрительно передумала. Помолчав, сказала:
— Хочу на него в суд подать. Как считаете, стоит?.. — И, не дожидаясь ответа, заговорила с откровенным возмущением: — Невыносимым стал старик. Сначала допытывался, куда бензин из «Волги» делся, потом очки свои стал искать — будто я их продала… Мало того, телеграммой какой-то начал тыкать! Представляете, какая кошмарная ночь была?!.
«А Реваз Давидович заявился утром ко мне совершенно спокойный», — подумал Антон и спросил:
— Кто же, по-вашему, послал телеграмму в Ростов?
— У Реваза полно на работе завистников. Могли зло пошутить. Он же передо мной трагедию разыгрывает. — Нина, как хорошая артистка, перешла на шепот: — Я понимаю политику Реваза. Задумал избавиться от меня и начал сочинять. Посудите сами: если нам развестись по-хорошему, то половина имущества достанется мне. Ревазу это невыгодно. Он все законы знает и наверняка придумал что-то такое, чтобы побольше себе урвать…
Внимательно слушая, Антон старался уловить в словах Нины скрытый смысл. Если бы на ее месте сидела невзрачная старуха, стремление Реваза Давидовича избавиться от такой жены можно было бы объяснить. Судебная практика знает немало случаев, когда ловеласы, избавляясь от престарелых жен, шли на самые различные подлости, вплоть до убийства. Однако пышущей здоровьем Нине до старости было еще очень далеко. Что заставило бы Степнадзе избавляться от такой женщины? Чем она ему насолила?..
У Антона появилось желание лишить Нину неубедительных доводов: сказать ей, что при разводе делится пополам все совместно нажитое имущество независимо от морального облика одной из сторон, однако Нина тем временем безостановочно продолжала:
— Пропавший из машины бензин — это дело рук Реваза. Посудите сами: ключ от гаража есть только у меня и у него. Кто, кроме нас, может открыть гараж? Последние двое суток я безвылазно сидела дома — все было нормально. Стоило всего на один вечер в оперный сходить — бензин пропал! Видно, пока я «Князя Игоря» слушала, Реваз куда-то на машине ездил…
— Он же в это время в поездке находился, — будто ничего не зная, сказал Антон.
— Да?.. — Лицо Нины покривилось в усмешке. — Ревазу из поездки прилететь в Новосибирск легче, чем мне в парикмахерскую сходить.
— Часто прилетает?
— Не часто, но бывало такое. По-моему, в этот раз старик вместо Омска домой завернул.
— Так думаете?
— Когда из оперного пришла, кто-то ключ вставлял в замочную скважину, хотел в квартиру попасть. Кроме Реваза, некому.
— В оперу одни ходили? — внезапно спросил Антон.
— Естественно. — Нина из жакетного кармашка достала корешок театрального билета. — Вот даже сохранила…
— Зачем?
— Чтобы Ревазу доказать, билет-то один…
— Наивное доказательство…
— За кого меня принимаете?
— В тринадцатом ряду на двадцатом месте сидели… — рассматривая на корешке цифры, проговорил Антон.
Нина насторожилась:
— Что в этом особенного?
— Ничего, — Антон положил корешок билета перед собой. — Нина Владимировна, а ведь вы виноваты перед мужем.
Загнутые кверху ресницы Нины тревожно дрогнули:
— Старик уже побывал у вас? Кому вы верите? Он же…
— Какие дела вы решали с Овчинниковым до трех часов ночи, вернувшись домой из оперного театра? — перебил Антон.
На красивом, чуть уставшем лице Нины не появилось ни малейшего намека на испуг или смущение. Недоуменно пожав плечами, она как ни в чем не бывало заговорила:
— Анатолий Овчинников напросился проводить меня после спектакля. Когда на такси подъехали к дому, ему, видите ли, до зарезу пить захотелось. По простоте душевной впустила в квартиру и до трех часов не могла выпроводить. Такой нахал — подумать страшно!
Антон решил «копнуть» глубже:
— Овчинников говорит иное…
— Естественно. Разве он сознается, что не на ту нарвался? Никогда! — Нина брезгливо улыбнулась. — Можно подумать, Толян Овчинников — мой любовник… Смешно…
— Зачем же в провожатые его выбрали?
— Боязно было одной в полночь домой возвращаться.
— Нина Владимировна, расскажите правду: почему Овчинников ушел от вас так поздно?
— Глупо, конечно, все получилось, но, честное слово даю, между мною и Анатолием ничего… такого не было…
— Меня «такое» и не интересует, — сказал Антон. — Мне другое важно знать. В тот вечер Степнадзе находился в Новосибирске или нет?
— Конечно, был в Новосибирске!
С каждым ответом Антон все больше и больше склонялся к тому, что Нина без зазрения совести компрометирует мужа, однако не мог понять: для чего это делается? Прикидывая различные версии, Бирюков поинтересовался мнением Нины о каждом из причастных к происшествию. О Сипенятине и Люсе Пряжкиной Нина «понятия не имела», Овчинникова назвала «трепачом, нахалом», Алика Зарванцева определила как «ни рыба ни мясо», а когда очередь дошла до Деменского, игриво улыбнулась: