Ставка на проигрыш (с иллюстрациями), стр. 40

— С чьим автографом?.. А-а-а!.. Библию по Юриной просьбе я случайно перехватил на книжном рынке за сто пятьдесят рублей.

— Не дороговато ли? — удивился Антон.

— Что поделать? На уникальные издания цены бешеные. Да что там уникальные! За книжки современных популярных писателей и то спекулянты берут по десять-пятнадцать номиналов.

— Не запомнили того человека, у которого Библию купили?

— Давно это было, товарищ Бирюков… — Зарванцев чуть-чуть улыбнулся. — Представьте себе, теперь уже не могу даже припомнить: у мужчины или у женщины купил.

— Так что же все-таки, Альберт Евгеньевич, могло случиться в квартире Деменского? — возвращая разговор к происшествию, спросил Антон.

— Ума не приложу…

— Вы сказали, будто Деменский грозил Сане…

Зарванцев, словно защищаясь, испуганно вытянул перед собой руки:

— Что вы, товарищ Бирюков, что вы! Угрозу Юра в горячке выпалил. Остынет, даю слово, пальцем не тронет женщину. Деменский сентиментален, любит копаться в душевных переживаниях, бичевать себя за пустяковые ошибки. Ему словно не хватает эшафота общественности, и он, казня себя, изобретает свой собственный эшафот. Нет, товарищ Бирюков, подозревать Юру в чем-то плохом — откровенная нелепость!

— А что об Овчинникове можете сказать?

Зарванцев пожал плечами:

— Когда-то в футбольных «звездах» ходил. После пытался стать тренером, но водочка помешала. Поступил по своей специальности в речпароходство, почти в капитаны там вышел, но опять же спиртное… Сейчас работает в домоуправлении: не то слесарит, не то снабженческой деятельностью занимается. Мужик пробивной…

В прихожей нетерпеливыми очередями затарабанил звонок. Мирно дремавшая собачонка спрыгнула с дивана и, захлебываясь лаем, бросилась к двери. Зарванцев вздрогнул, но открывать дверь не спешил. Звонок гремел все настойчивее. Наконец Альберт Евгеньевич, извинившись перед Антоном, с неохотой вышел в прихожую и дважды щелкнул замком. Тотчас женский голос сердито выпалил: «Почему долго не открывал?!» Зарванцев что-то зашептал, но женщина, громко засмеявшись, оборвала его: «Не пудри мозги! Бабу, наверно, привел? Я сейчас ей перманент устрою!» В прихожей послышалась возня, дверь распахнулась, и в комнату словно вихрь ворвалась похожая на долговязого подростка молоденькая женщина в белой кофточке и джинсах, на которых сзади, пониже пояса, экстравагантно красовалось крупно написанное желтой гуашью: «Толя». Плюхнувшись на диван, она уставилась на Антона нетрезвыми глазами.

— Здравствуйте, — не сдержал улыбки Антон.

— П-привет… Ты кто?

— Люсьена, перестань дурака валять, — смущенно сказал вошедший следом за ней Зарванцев. — Это товарищ из уголовного розыска.

— О-о-о… — сделав губы трубочкой, протянула женщина и наигранно выпучила крупные глаза. — Стра-а-ашно, аж ж-жуть…

Зарванцев, сев рядом с нею, заискивающе улыбнулся:

— Мы, кажется, пьяны?

— Что-о?.. Ты п-поил?!

— Перестань. Товарищ может плохое подумать.

— Плевать!.. — Люсьена, зажмурясь, икнула. — Плевать я хотела, Алик, что обо мне подумают… Дай телефон… Толяну буду звонить. Баба его ответит, а я молчу, вздыхаю… Страшно, аж ж-ж-жуть! Вот хохму придумала я?..

Зарванцев пригрозил:

— За такую «хохму» тебя на два года могут посадить. Это хулиганством называется.

Люся повернулась к Антону:

— П-правда, можешь посадить?.. Алик! Тащи выпить…

— Ты зачем пришла? — теряя самообладание, побледнел Зарванцев. — Тебе еще мало выпивки?..

Люсьена уставилась на него:

— Мало… Юра Деменский всего одну бутылку коньяка покупал… Понял?.. Завтра увольняюсь из парикмахерской, Юра на свой завод дизай… дизайнером устроит. Больше двухсот рэ буду получать! Плевать на твои трешки! Понял?..

Лицо Зарванцева болезненно перекосилось, однако Люсьена, оставляя на его белых брюках следы потных рук, продолжала свое:

— Ну-ка, расскажи, как с Юриной женой в «Орбите» пьянствовал, а?.. Угробили с Толяном Юрину бабу. Угробили, да?! Эх, сволочи! Гады ползучие!.. Ма-ма… — Люсьена, уткнувшись лицом в диван, забилась в истерике. Вконец растерянный Альберт Евгеньевич сидел будто изваяние.

— Подайте ей воды, — подсказал Антон.

— Перебьется, не первый раз. — Лицо Зарванцева начало оживать. — Через минуту утихнет.

Люсьена на самом деле успокоилась очень быстро. Поджав колени к животу, она сунула сложенные вместе ладони под голову и глубоко засопела. Зарванцев брезгливо отодвинулся.

— Кто это? — спросил Антон.

— Люся Пряжкина. В вокзальной парикмахерской стрижет-бреет. Иногда позирует мне. За два сеанса плачу из своего кармана по три рубля… Не пойму, чего Деменский к ней с коньяком потащился?.. Неужели заподозрил меня… Вот уж ревность, не знающая границ, — Зарванцев покосился на посапывающую Пряжкину. — А эта чудачка с пьяных глаз нагородила…

— Часто выпивает?

— Частенько. С комплексом девочка. Влюбилась в Овчинникова. Видите, на джинсах «Толя» — крик души…

— Они знакомы?

— Говорят, жили рядом.

— Где?

— У Бугринской рощи где-то. Анатолий недавно на улицу Челюскинцев переехал. Он мне и посоветовал Люсю в натурщицы.

— Не договорили мы, Альберт Евгеньевич, об Овчинникове. Перебила Люся нашу беседу, — сказал Антон.

Зарванцев, словно собираясь с мыслями, помолчал:

— Что о нем говорить?.. У Анатолия много напускного, внешнего, а характер у него добрый, покладистый.

— О чем они с Холодовой говорили?

— Подвыпив, Овчинников, как всегда, начал какие-то фривольности, но Саня быстро оборвала. Тогда Анатолий переключился на анекдоты. В этом жанре он мастер-виртуоз. Словом, банальный ресторанный разговор, и только.

— А вы Реваза Давидовича Степнадзе знаете?

— Это мой дядя, — спокойно ответил Зарванцев.

«Вот как!» — подумал Антон и, сдерживая удивление, равнодушно спросил:

— О его отношениях с Холодовой вам что-нибудь известно?

— Совершенно ничего! Я с дядей уже около пяти лет не общаюсь.

— Почему?

— Слишком гордый старик.

Извинившись перед Зарванцевым за отнятое время, Бирюков попрощался.

Глава VI

Слава Голубев действовал по намеченному Бирюковым плану. Передав экспертам окурки и стакан, из которого пил Деменский, он созвонился с капитаном Ильиных насчет проверки Сипенятина. Затем вызвал угрозыск Свердловска, после — Челябинска и, поочередно переговорив с иногородними коллегами, направился в резерв проводников.

Из беседы с начальником отдела кадров, пожилым, подкашливающим железнодорожником, выяснилось, что Реваз Давидович Степнадзе, несмотря на пенсионный возраст, уже который год подряд в летние месяцы, когда на железной дороге самый большой наплыв пассажиров, устраивается проводником дальнего следования на южном и среднеазиатском направлениях. В прошлые годы обслуживал поезда, работающие на Ташкент, Алма-Ату, Симферополь и Одессу. Нынче с июня обслуживает поезд Новосибирск — Адлер. Последний раз прибыл из поездки 21 августа («В день происшествия с Холодовой», — отметил Слава), а в следующие сутки снова отправился в поездку, хотя была вовсе не его смена. Почему так получилось, никто из резервного начальства толком объяснить не мог. Высказали лишь предположение, что Степнадзе вместо кого-то из проводников отправился в поездку. Служебная характеристика Реваза Давидовича была превосходной.

Попросив фотографию Степнадзе, Голубев, не теряя времени, поехал к соседке Деменского. Ксении Макаровны дома не оказалось. Выйдя из подъезда, Слава сел на пустующую скамейку и нетерпеливо стал ждать. Время шло, а старушка не появлялась. Голубев начал было подумывать, не подыскать ли ему более укромное для ожидания место, чтобы не маячить в милицейской форме у самого входа в подъезд, когда вдруг увидел медленно идущего Деменского. Пошатываясь, Юрий Павлович поравнялся со скамейкой, на которой сидел Слава, остановился и неуверенным голосом спросил: