Что-то кончится, что-то начнется, стр. 16

Свадьба удалась на славу. Дамы и барышни плакали в полном составе. Обряд совершил Хервиг, хоть и бывший, но все же король. Весемир из Каэр Морхена и Нэннеке играли роль родителей жениха и невесты, а Трисс Меригольд и Эскель выступали в качестве подружки и шафера. Галахад вел под руку Цири, и Цири краснела, как пион.

Те, кто был при мечах, выстроились шпалерами. Коллеги Лютика бренчали на лютнях и гуслях и пели специально сложенную для случая песню, причем припев подхватывали также рыжие дочки Фрейксенета и сирена Шъееназ, широко известная своим прекрасным голосом.

Лютик произнес речь, пожелал новобрачным счастья, успехов, а также крайне удачной брачной ночи, за что заработал от Йеннифэр пинок по голени.

Потом все перешли в тронный зал и сели за стол. Геральт и Йеннифэр, с руками, все еще связанными шелковым шарфом, сели во главе стола, откуда улыбались, отвечая на тосты и пожелания счастья.

Гости, которые в большинстве своем нагулялись и набуянились еще прошлой ночью, пировали степенно и пристойно — и в течение удивительно долгого времени никто не хмелел. Неожиданным исключением явился Однорукий Ярре, который хватил лишку, не вынеся вида Цири, пылающей румянцем под масляным взглядом Галахада. Опять же, никто не исчезал, если не считать Кашки, которую, однако, вскоре нашли под столом, спящую в обнимку с собакой.

Упырям замка Розрог предыдущая ночь также, должно быть, далась нелегко, поскольку они не подавали признаков жизни. Исключение составил обвешанный остатками савана скелет, который внезапно высунулся из-под пола за спинами Агловаля, Фрейксенета и Мышовура. Князь, барон и друид были, однако, увлечены дискуссией о политике и сим явлением пренебрегли. Скелет разозлился на отсутствие внимания, передвинулся вдоль стола и заскрежетал зубами над самым ухом Трисс Меригольд. Чародейка, нежно прижимавшаяся к плечу Эскеля из Каэр Морхена, подняла прелестную белую ручку и выстрелила пальцами. Костями занялись псы.

— Пусть великая Мелитэле будет к вам благосклонна, дорогие мои, — Нэннеке поцеловала Йеннифэр и чокнулась своим кубком с чашей Геральта. — Вам на это потребовалось чертовски много времени, но наконец вы вместе. Я страшно рада, но надеюсь, что Цири не станет брать с вас пример и если кого-нибудь себе найдет, так тянуть не будет.

— Похоже, — Геральт движением головы показал на засмотревшегося на ведьмачку Галахада, — она уже кого-то себе нашла.

— Ты о том чудаке? — возмутилась жрица. — Ну нет. Из него толку не выйдет. Ты присматривался к нему? Нет? Ты погляди, что он делает. Будто бы влюблен в Цири, а сам непрерывно озирается и ощупывает все чары и кубки на столе. Сам согласись, не слишком нормальное поведение. Удивляюсь я девушке, что глазеет на него как на икону. Вот Ярре — другое дело. Мальчик разумный, уравновешенный…

— Твой разумный и уравновешенные Ярре как раз свалился под стол, — холодно прервала ее Йеннифэр. — Хватит об этом, Нэннеке. К нам идет Цири.

Пепельноволосая ведьмачка села на освобожденное Хервигом место и крепко прижалась к чародейке.

— Уезжаю, — сказала она тихо.

— Знаю, доченька.

— Галахад… Галахад… едет со мной. Не знаю, почему. Но не могу же я ему запретить, правда?

— Правда. Геральт! — Йеннифэр подняла на мужа глаза, светящиеся теплым фиолетовым светом. — Походи вокруг стола, побеседуй с гостями. Разрешаю даже выпить. Один кубок. Маленький. А я хотела бы поговорить со своей дочкой, как женщина с женщиной.

Ведьмак вздохнул.

За столом делалось все веселее. Компания Лютика пела песенки, причем такие, что у Анники, дочки войта Кальдемейна, кровь бросилась в лицо. Дракон Виллентретенмерт, крепко захмелевший, обнимал еще более хмельного допплера Тельико и внушал ему, что превращаться в князя Агловаля с целью занять его место на ложе сирены Шъееназ было бы бестактно и не по-товарищески.

Рыжие дочки Фрейксенета из кожи вон лезли, чтобы понравиться королевским послам, а королевские послы всеми силами старались произвести впечатление на дриад, что в сумме создало настоящий пандемониум. Ярпен Зигрин, шмыгая курносым носом, втолковывал Хиреадану, что в детстве хотел быть эльфом. Мышовур орал, что правительство не удержится, a Агловаль, что как раз наоборот. Никто не знал, о каком правительстве речь. Хервиг рассказывал Гардении Бибервельт об огромном карпе, которого он поймал на леску из одного-единственного конского волоса. Хоббитка сонно кивала головой, время от времени прикрикивая на мужа, чтобы перестал лакать.

По галереям носились пророки и дрессировщица крокодилов, тщетно пытаясь найти гнома Шуттенбаха. Фрейя, очевидно устав от хлипких мужчин, пила строго с медиумом женского пола, причем обе хранили полное значения и достоинства молчание.

Геральт обошел стол, чокаясь, подставляя спину для поздравительных хлопков и щеки для поздравительных поцелуев. Наконец он приблизился к месту, где к покинутому Цири Галахаду подсел Лютик. Галахад, вперившись в кубок поэта, что-то рассказывал, а поэт щурил глаза и притворялся заинтересованным. Геральт приостановился за ними.

— Сел я тогда в ту лодку, — говорил Галахад, — и отплыл в туман, хотя признаюсь вам, господин Лютик, что сердце замирало во мне от ужаса… И сознаюсь вам, что тогда усомнился. Подумал, что настал мой конец, сгину неминуемо в той мгле непроглядной… И тут взошло солнце, заблестело на воде как… как золото… И увидел я пред очами моими… Авалон. Ибо это же Авалон, правда?

— Нет, — отвечал Лютик, наливая. — Это Швеммланд, в переводе «Болото». Пей, Галахад.

— А замок… Это ведь замок Монсальват?

— Ни под каким видом. Это Розрог. Я никогда не слыхал, сынок, о замке Монсальват. А если я о чем-то не слышал, значит, ничего такого не существует. За здоровье молодых, сынок!

— За здоровье, господин Лютик. Но ведь тот король… Разве он не Король-Рыбак?

— Хервиг-то? Факт, любит порыбачить. Раньше любил охоту, но с тех пор как его охромили в битве под Ортом, верхом ездить не может. Только не называй его Королем-Рыбаком, Галахад, во-первых, потому что очень глупо звучит, а во-вторых, потому что Хервигу может быть неприятно.