Башня Ласточки, стр. 24
И отправились мы на юг, к Стокам, местности, лежащей у подножия гор Амелл. Тронулись большим табором, в котором было все: юные девы, бортники, трапперы, бабы, дети, юные девы, домашний скот, домашний скарб, юные девы. И чертовски много меда. От этого меда все так и липло к рукам, даже юные девы.
Табор шел со скоростью пешеходов и телег, однако темп марша от этого, в общем, не снизился, потому что мы не блуждали, а шли словно по шнурку — бортники знали дорогу, тропки и перетяжки между озерами, и это знание здорово пригодилось, потому что начало моросить, и неожиданно все чертово Заречье утонуло в плотной как сметана мгле. Без бортников мы б наверняка заблудились, а то и увязли где-нибудь в топях. Не приходилось нам также тратить время и силы на поиски и приготовление пищи — кормили нас трижды в день, сытно, хоть и не слишком изысканно. И позволяли после еды несколько минут полежать пузом кверху.
Короче говоря, все было прелестно. Даже ведьмак, этот старый угрюмец и нудяга, начал чаще улыбаться и радоваться жизни, так как высчитал, что мы делаем по пятнадцати миль в день, а с момента выхода из Брокилона нам ни разу не удалось совершить такой фокус. Работ у ведьмака не было никаких, потому что хоть Гнилое Урочище было гнилым настолько, что трудно себе представить что-нибудь еще более прогнившее, никаких монстров мы не встретили. Ну, малость выли по ночам привидения, подвывали лесные плакальщики и болотные огоньки отплясывали на трясинах. В общем, ничего сенсационного.
Немножко, правда, беспокоило то, что мы снова шли в довольно случайно выбранном направлении и снова без точно сформулированной цели. Но, как справедливо выразился вампир Регис, лучше без точно сформулированной цели двигаться вперед, чем без цели стоять на месте, и уж наверняка гораздо лучше, чем без цели пятиться.
— Лютик! Привяжи ты как следует свою тубу. Жаль будет, если полвека поэзии оторвутся и потеряются в папоротниках.
— Не боись! Не потеряются! И отобрать не дам. Каждому, кому придет в голову дурная мысль отобрать тубу, придется переступить через мой труп. Позволь узнать, Геральт, чем вызван твой жемчужно-утробный смех? Позволь угадать… Врожденным кретинизмом? Э?
Случилось так, что группа археологов из университета в Кастелль Граупиане, проводящая раскопки в Боклере, обнаружила под слоем древесного угля, указывающего на некогда бушевавший здесь гигантский пожар, еще более древний слой, датированный XIII веком. В том же слое откопали каверну, образованную остатками стен и уплотненную глиной и известью, а в ней, к великому изумлению ученых, — два прекрасно сохранившихся скелета: женщины и мужчины. Рядом со скелетами — кроме оружия и небольшого количества мелких артефактов — лежала длинная тридцатидюймовая туба, изготовленная из затвердевшей кожи. На коже был оттиснут герб с выцветшими красками, изображающий львов и ромбы. Руководивший экспедицией профессор Шлиман, крупный специалист по сфрагистике темных веков, идентифицировал этот герб как знак Ривии, древнего королевства с неустановленной локализацией.
Возбуждение археологов дошло до предела, поскольку в таких тубах в темные века хранились рукописи, а вес находки позволял предполагать, что внутри находится много бумаги либо пергамента. Отличное состояние тубы оставляло надежду на то, что документы удастся прочитать и они бросят свет на погруженное во мрак столетий прошлое. Ожидалось, что заговорят века. Это была невероятная удача! Победа науки, которую нельзя было упустить. Предусмотрительно вызвали из Кастелль Граупиана лингвистов и знатоков мертвых языков, а также специалистов, умеющих вскрывать тубы, не рискуя повредить ценное содержимое.
Тем временем по команде профессора Шлимана расползлись слухи о «сокровище». Надо ж было случиться такому, что слова эти дошли до трех нанятых для раскопок субъектов, известных под именами Стибр, Спьёрл и Камил Ронштеттер. Уверенные, что туба буквально набита золотом и драгоценностями, трое вышеназванных землекопов сперли ночью бесценный артефакт и сбежали с ним в лес. Там разожгли небольшой костерок и уселись вокруг.
— Ну, чего ждешь, — бросил Стибру Спьёрл. — Отпирай трубу!
— Не поддается, сучья мать, — ответил Спьёрлу Стибр. — Держит, будто зубами!
— Так ты бутсой ее, протраханную, бутсой! — посоветовал Камил.
Поддаваясь каблуку Стибра, застежки бесценной находки уступили, и на землю вывалилось содержимое.
— И-эх, хрен затраханный в дупель! — крикнул изумленный Спьёрл. — Чего-то это такое?
Вопрос умом не отличался, поскольку с первого взгляда было видно, что это листы бумаги. Поэтому Стибр вместо ответа взял один листок и поднес к носу. Долго вглядывался в незнакомые знаки.
— Записанный, — наконец отметил авторитетно. — Буквы здеся!
— Буквы?! — рявкнул Камил Ронштеттер, бледнея от ярости. — Буквы выписаны? Ну, бля…
— Коль выписаны, значит — волшебство! — пробормотал Спьёрл, от ужаса звеня зубами. — Литеры — значит, заклятие! Не трогай, затраханная евонная мать! Этим заразиться можно!
Стибру не надо было повторять дважды, он кинул лист в огонь и нервно вытер дрожащие руки о штанину. Камил Ронштеттер ударом ноги загнал в костер остальные бумаги — мало ли что: а вдруг какие-нить детишки натолкнутся на эту дрянь. Потом вся троица быстро удалилась от опасного места. Бесценный памятник письменности темных веков горел ярким, высоким пламенем. Несколько минут тихим шепотом переговаривались чернеющие в огне века. А потом пламя погасло и тьма египетская покрыла землю и темные века.
Глава 4
Хувенагель, Доминик Бомбаст — род. в 1239, разбогател в Эббинге, осуществляя широко поставленную торговлю, и осел в Нильфгаарде; пользовался благорасположением предыдущих императоров; во времена Яна Кальвейта возведен в бургграфы и назначен управляющим соляными копями в Венендале, а в награду за заслуги получил должность невойгенского старосты. Верный советник императора, X. пользовался его благоволением и принимал участие во многих общественных акциях. Умер в 1301. Будучи в Эббинге, вел широкую благотворительную деятельность, поддерживал неимущих и страждущих, основывал сиротские дома, лечебницы и детские приюты. Выдавал на них немалые суммы. Большой поклонник изящных искусств и спорта, основал в столице театр драмы и комедии, а также стадион, оба — его имени. Считался образцом справедливости, порядочности и купеческой честности.
— Фамилия и имя свидетельницы?
— Сельборн Веда. То есть, простите, Жоанна.
— Профессия?
— Различные услуги.
— Шутить изволите? Напоминаю свидетельнице, что вы вызваны в имперский трибунал в ходе процесса о государственной измене! От ваших показаний зависит жизнь множества людей, поскольку карой за измену является смерть! Напоминаю вам также, что сами вы стоите перед трибуналом отнюдь не по собственному желанию, а приведены из цитадели, из места изоляции, а вернетесь ли вы туда или выйдете на волю, зависит, в частности, от ваших показаний. Трибунал позволил себе столь долгую тираду, дабы показать свидетельнице, сколь неуместны в данном деле всякого рода водевильчики и шутовство. Они не только безвкусны, но и грозят весьма серьезными последствиями. Даю полминуты на обдумывание. Затем трибунал задаст вопрос вторично.
— Я готова, уважаемый господин судья.
— Извольте обращаться к нам «Высокий трибунал». Ваша профессия?
— Я чую, Высокий трибунал. Но в основном оказываю услуги имперской разведке, стало быть…
— Прошу давать ответы конкретные и краткие. Когда трибуналу понадобятся более пространные пояснения, трибунал их попросит. Трибуналу известен факт сотрудничества свидетельницы с секретными службами империи. Однако прошу сообщить для протокола, что означает определение «чую», которое вы использовали в качестве характеристики своей профессии?