Живописец смерти, стр. 71

Кейт кивнула и посмотрела в объектив камеры. Ей задали именно тот вопрос, на который она рассчитывала.

— Следует вспомнить, что большинство работ художников и скульпторов пронизывает определенная идея. Это началось еще в конце шестидесятых, когда возникло концептуальное искусство.

Несколько репортеров обменялись смущенными взглядами, но Кейт говорила сейчас не для репортеров и даже не для зрителей. Она обращалась прямо к нему.

— В концептуальном искусстве работой художника движет какая-то идея. Когда он ее заканчивает, я имею в виду работу, она должна прозрачно иллюстрировать его идею, цели. Если с этой точки зрения рассмотреть так называемые работы Живописца смерти, то я вынуждена констатировать: он не оправдывает ожиданий. — Кейт на мгновение замолчала и улыбнулась в камеру, представив, как он внимательно вслушивается, уставившись в экран. — Его намерения совершенно непонятны. Идея расплывчата. Какая-то сумбурная эклектика, смесь стилей. Лично я ничего не понимаю. Хотелось бы, но… — она продолжала пристально смотреть в камеру, — … но не понимаю.

— Прокомментируйте, пожалуйста, как продвигается расследование, — попросил другой репортер.

— А вот этого не могу, — сказала Кейт. — Мое дело — обсуждать искусство.

Она ответила еще на несколько вопросов, после чего Браун закрыл эту импровизированную пресс-конференцию. Цель была достигнута.

38

Кейт прикрепила вырезку из газеты к пробковой доске в комнате для заседаний. Ту, на которой Живописец смерти пририсовал ей нимб и крылья.

— Мне показался знакомым почерк. Он почти такой же, как на записке, которую я получила десять лет назад, когда вела последнее дело в Астории.

— Ну, это было очень давно, — подал голос Мид.

— Но дело так и не было раскрыто, — возразила Кейт. — Я звонила в отделение вчера вечером и сегодня утром снова. Хочу, чтобы они прислали мне все, что у них есть по этому делу, особенно отпечатки пальцев, которые так и не удалось идентифицировать.

— Ты думаешь, это мог быть Живописец смерти? — спросила Слаттери.

— У нас по каждому случаю скопилось несколько отпечатков, которые мы не сумели определить. Если один из них совпадет с тем, из Астории…

— И что там сказали? — спросил Браун.

— Все нераскрытые дела по убийствам старше восьми лет перенесены на микрофильмы и переведены на компьютерные диски. А год назад переданы в Куантико.

— Мы так тоже делаем, — сказал Мид. — Это сейчас положено.

— Я попыталась найти информацию на сайте ФБР, но не смогла получить доступ, — призналась Кейт.

— Я уверен, эти ребята будут счастливы, если мы к ним обратимся, — проворчал Мид.

— Да, но я лучше попрошу подругу. Зачем лишний раз напрягать ФБР?

Мид изобразил что-то вроде улыбки, затем водрузил на стол локти.

— А сейчас я хочу, чтобы вы мне объяснили смысл вашего вчерашнего выступления по телевидению.

— Я попыталась адекватно ответить нашему подопечному, — сказала Кейт. — Он хочет, чтобы его считали живописцем? Хорошо. Я говорила так, будто речь щла о каком-то серьезном явлении в искусстве, и совершенно уверена, Живописца смерти заинтригует оценка его так называемой живописи. И он захочет снова со мной связаться.

— Но это не игра, — возразил Мид.

— А вот здесь вы ошибаетесь, Рэнди. — Кейт прищурилась. — Это игра. И я думаю, ему приятно, что я говорила о нем как о состоявшемся художнике. На то и был расчет. Я сказала, что не совсем понимаю его работы и желала бы получить разъяснения. А всю эту болтовню о концептуальном искусстве завела, чтобы заставить его сделать более прозрачными свои намерения. — Она скрестила руки на груди. — Ясно?

Слаттери покачала головой:

— Не совсем.

— Чем понятнее будут его действия, тем активнее мы сможем организовать охоту. В следующий раз я хочу все правильно оценить, и как можно быстрее. — Кейт посмотрела на коллег. — А вы разве не хотите?

Мид подергал галстук-бабочку.

— А если он больше не пошлет вам никаких головоломок?

— Вы шутите? Я фактически отрецензировала работы этого подонка… по национальному телевидению. Сказала, что его работы хороши, однако недостаточно. Полагаю, эта сволочь уже суетится, чтобы показать мне, насколько он хорош, а возможно, и понятен.

Вот стерва! Он весь кипит от злости, не знает, что и подумать. Но вскоре догадывается: это она с ним так дурачится, играет. Конечно, она знает, что его работы выдающиеся. Этого нельзя не видеть. Но он прислушается. Примет ее вызов. Она хочет ясности, она ее получит. Но вообще-то как можно быть яснее? Она дурачится? Сама бы попробовала поработать с живыми объектами, которые сопротивляются, иногда даже дерутся. То есть мешают творчеству на каждом этапе.

Он ходит взад-вперед. Где-то в углу пробегает крыса и исчезает под сломанными половыми досками. Сейчас нужно выступить с чем-то действительно особенным, исключительным, достойным обоих. Ты должен это сделать. Опять этот голос. Сегодня он напугался. Ему показалось, что другие этот голос тоже слышат. А почему нет? Он такой громкий. Пронизывающий. Но его глупые коллеги только улыбались и больше ничего.

Он смотрит на стену, на которой развешаны полароидные снимки Аманды Лоу, его текущая выставка, рассчитанная на одного зрителя.

Как она может не видеть этого великолепия? Конечно, видит. Должна. Он радуется тому, насколько хорошо сработал телефонный звонок. Все эти копы прождали понапрасну. Болваны. Неужели они действительно думали, что он такой идиот и станет рисковать всем ради какого-то дешевого трюка? И потом, в этом не было никакого искусства.

Он барабанит пальцами по столу, в дальнем конце которого лежит книга «Портреты художников». Берет ее, кладет на колени, баюкает как младенца, медленно перелистывает, изучает иллюстрации, фотографии Уилли, Элены и других художников. А вот о нем здесь ни слова. Почему? Еще напишут. Он это знает. Когда-нибудь о его творчестве напишут целую книгу. На последней странице под фотографией Кейт он читает: «Доктор философии, тема диссертации „Абстрактный экспрессионизм в изображении человеческого тела“». И до него доходит.

Превосходная идея. Теперь все это нужно приспособить к дуэту, который он наметил. Он подтаскивает картонную коробку с потрепанными художественными открытками. Внимательно рассматривает и вскоре находит нужную. Замечательно. Чудесно. Когда прикладывает репродукции одну к другой, его пальцы в перчатках дрожат от восторга. Ясно?

Куда уж яснее…

Флойд Браун хмуро рассматривал фотографию. Он и Макиннон. Она в вечернем платье, он в смокинге. А рядом Генри Киссинджер. Фотография аккуратно вырезана из раздела светской хроники «Нью-Йорк тайме» и прикреплена к доске объявлений Управления полиции.

Катерин Макиннон-Ротштайн, Флойд Браун-мл. и Генри Киссинджер в отеле «Плаза» на благотворительном вечере в пользу фонда «Дорогу талантам».

Весь день ему пришлось выслушивать саркастические замечания, шуточки и ехидные намеки.

— Как поживает Генри?

— Передавай ему привет.

— Симпатичный смокинг.

— Вы с Макиннон здорово смотритесь… прекрасная пара… ха-ха-ха.

Ну ничего. Следующий, кто произнесет об этом хоть слово, получит у меня по заслугам, Браун сорвал вырезку и уже собирался смять в руке, но остановился. В конце концов, это ведь действительно Генри Киссинджер, а рядом я. Браун вдруг улыбнулся и быстро сунул вырезку в карман. Покажу Вонетт, пусть порадуется.

Браун! — По коридору к нему быстро бежал полицейский.

Если этот парень заговорит о картинке, прибью на месте.

Браун, — проговорил запыхавшийся полицейский, — вас срочно вызывает Мид в комнату для заседаний на третьем этаже.

* * *

В центре стола лежал полиэтиленовый пакет с почтой Кейт. В тот момент, когда вошел Браун, Слаттери протягивала полицейскому большой конверт из твердой бумаги.