Тихоокеанские румбы, стр. 46
Мы подошли к рассказу о гладких китах, стилизованные изображения которых так часто присутствуют в книгах. С большой натяжкой гладких китов можно сравнить с огромным бочонком. Судите о размерах — одна пластина китового уса этого «бочонка» достигает длины 4 метров. А таких пластин {они расположены в два ряда вдоль верхней челюсти) у кита более 600.
При заныривании вода выходит сквозь щетку усов, а пища остается в ротовой полости. Кстати, все крупные усатые киты, находясь в горизонтальном положении, не могут закрыть нижнюю челюсть. Для этого они ложатся на бок или даже переворачиваются кверху брюхом. Художники, рисующие китов, «скалящих» усы, просто не знают о том, что кит всплывает на поверхность всегда с уже закрытым ртом. Иллюстраторы не знают также, что в момент, когда кит максимально всплыл, фонтана уже нет — он рассеялся, превратился в легкий дымок. При этом ноздри (дыхало) кита широко раскрыты — он делает вдох.
Если долго наблюдать за гладкими китами, не тревожа их, диву даешься их спокойствию и явному равнодушию ко всему, что их окружает. Их ленивые движения кажутся неуклюжими. Но иногда можно увидеть воистину чудо — стотонного богатыря, стремительно выпрыгивающего из воды.
Пространность очерка обоснована. Истина, гласящая, что одна картина расскажет больше, чем десять тысяч слов, в данном случае действительно не вполне правомерна. Думаю, что только коротенькие подписи к фотоснимкам были бы явно недостаточны.
Читатель, не посвященный в жизнь китов, просто не увидел бы их такими, каковы они есть.
Николай Манжурин
Ох уж эти киты!
Удивительные истории, записанные со слов бывалого гарпунера
Пожалуй, самая увлекательная охота — это охота за китами. Да оно и вполне понятно. Китобой — охотник особого склада. В руках у него не какое-то там ружье с дробью, а целая душка с 76-килограммовым гарпуном — идет-то он не на зайца и даже не на медведя, а на гиганта, которого сравнить на земле не с кем. И все же охотник есть охотник. Страсть к рассказам и у китобоя в крови. Каких только историй не услышишь на борту китобойного судна. Довелось и мне побывать на одном из них — «Шторме». Был гам гарпунером Максимыч, снайпер с двадцатилетним стажем. Слава о нем шла по всему Тихому океану. Бывало, «Шторм» только выходит в море, а киты уже дрожат от страха. Впрочем, каков Максимыч охотник, судите сами по его рассказам. Выдумки моей в них нет — все записано дословно.
Стоим мы на мостике. Море белое, будто по нему кто молоко разлил. Ведем поиск. Бинокли к глазам прилипли. Идем, как по пустыне — хоть бы птица какая появилась. И вдруг меня окликает марсовый:
— Максимыч, вон слева на траверзе не то бревно, не то кит.
Присмотрелся. Верно, вроде бы кит. Взяли мы к нему курс. Подходим ближе. Лежит богодул, не шелохнется. Неживой он, что ли? Тогда почему вешки нигде не видно? Наверное, опять проделки акул. Перегрызли конец — вот и остался кит «бесхозным». Найти в океане такого кита труднее, чем заблудившуюся корову в лесу. Решили поставить его «на флаг», а там по эфиру разберемся, чей кит.
Мы с боцманом бросили лотик, завели хвостовик, и только начали брашпилем подтягивать кита к борту, он как встрепенется, как махнет своей метелкой — нас с боцманом чуть было за борт не сбросил. Капроновый конец лопнул, как струна. Кит-то, оказывается, был живой. Просто заснул слишком крепко.
Метнулся я к пушке, да поздно, кит занырнул. Теперь его надо с час караулить.
Эх и жалел же я, что не разбудил его гарпуном!
Сейчас многое пишут о дельфинах. Возможно, говорят, у них и свой язык есть, и мозг не хуже нашего работает. Не знаю, что дальше об этом наука скажет, а вот мы, китобои, замечаем, что киты — сородичи дельфинов, год от года умнее становятся. И уже так просто, за здорово живешь, их не возьмешь.
Помню, один такой капризуля ох и помотал нам нервы. Попался «академик». Школу прошел, я извиняюсь. Тактику китобойных судов изучил как свои пять пальцев. Никак к нему на пушечный выстрел не подойдешь.
Занырнет — начинаешь кружиться над ним, как самолет над аэродромом. Глядь, а он по корме вышел. Пока развернешься, он надышится вдоволь — и опять под воду. И так все время, что ты с ним будешь делать?! И бросить жалко — вроде ходовой, времени на него сколько ухлопали, — и взять не возьмешь. То ли по стуку винта, то ли еще как он ориентируется, только по носу никак не выходит — прямо хоть переноси пушку на корму.
На мостике, как на стадионе, когда гол в ворота любимой команды забивают — все буквально стонут от злости. Я тоже рассвирепел. Ну, думаю, ты хитрый, а я еще хитрее. Дай-ка я к нему буду задним ходом подходить. Покружились мы немного и стали отрабатывать назад. Глядим — у самого носа выходит кит, прямо на китобоец прет. Тут-то я его и взял на мушку.
А что, такое бывает?
Вообще-то запасть на судно кит никогда не решится. У него не то воспитание. Да и соображает, наверное, — куда против железной махины попрешь. А вот когда ранен — держи ухо востро, не то от винта могут остаться рожки да ножки.
Однажды с нами такое было.
До плана оставалось всего одна малость, и как раз шторм разгулялся — не меньше восьми баллов. Волны одна другой больше. Как говорит наш боцман, хата на хату лезет. Трудновато приходится китобойцу. Идет он рывками, будто берет препятствие. С одышкой вскарабкается на волну и плюхается с нее так, что зарывается весь в водопаде брызг. А нам нужен кит. Всего один кит. Вот и высматриваем мы его среди кипящего водоворота. Но как тут увидишь фонтан, если его сразу же прибивает ветром? Волны залетают даже на мостик. То и дело нам приходится раскланиваться с ними. О полубаке я уже не говорю. Его вообще временами закрывает от нас водяной стеной. И вдруг видим — параллельно с нашим курсом идет кит. Ему тоже не особенно сладко двигаться по этим шевелящимся ухабам, хотя и проще — занырнул, и рули себе спокойно вперед. Одно нам на руку: за грохотом волн шум винта не слышен, поэтому сейчас к киту даже на полном ходу подходить можно — не вспугнешь.
Дал я команду:
— Четвертый в схему!
И что было у нас лошадиных сил устремились к киту. Стою у пушки. На мелкие волны внимания не обращаю, а как только приближается волна внушительных размеров, хватаюсь за гарпунную пирамиду и подставляю ей спину. Та, разъяренная моей непочтительностью, с такой силой стегает меня, что я больно бьюсь головой о гарпун. Ничего. Главное — не за бортом. Расстояние между нами сокращается. Кит идет вразвалочку, не спеша. Я выбираю момент, когда мы с ним оказываемся одновременно на гребне волн, и бью. Кит, подпрыгнув от неожиданности и боли, занырнул. Не успели мы отработать назад, как судно вздрогнуло так, будто налетело на скалу. Винт заработал рывками, китобоец затрясло, как в лихорадке. Это по нему прошлась бронированная голова кашалота.
У кита от этого тарана на лбу осталась еле заметная царапина, а нам пришлось винт менять. Вот так-то!
Да, в хитрости китам не откажешь. Один пройдоха чуть было не посадил наш китобоец на мель. Это когда еще я на «Славе-5» работал.
Помню, в тот веселый день море было спокойное, изредка покрывалось морщинами ряби, будто раздумывало, не слишком ли оно доброе. Солнце в небе висело, на скойланный линь похожее. Мы гонялись за парочкой. Одного взяли. Я, правда, малость просчитался — первым загарпунил самца. Ну и как только он завертелся на лине, самка — дай бог ноги, чего самец, конечно, никогда бы не сделал. Пока мы завели хвостовик, пока кашалота поставили «на флаг», она успела уйти от нас мили на три. Врубили «полный» — и за ней. Чует она, что мы ее настигаем, начала все чаще заныривать. Идет прямым курсом к берегу, будто знает, что нам туда подходить рискованно. Мы сбавили ход — как бы на мель не напороться. Капитан стал у эхолота. Следит за глубиной. А кит все жмется и жмется к берегу. На мостике тревожная тишина. Уже и капитан не рад, что мы с этим китом связались, советует мне бросить его к свиньям. А я в азарт вошел. Бросить этого кита для меня все равно, что попросить прощения у того, кто тебе в ухо дал. Уж под килем метров десять, а я все командую: