Тихоокеанские румбы, стр. 42

Потом он достал из секретера небольшую коробку. В ней лежала всего одна голубая жемчужина. Красоты необыкновенной. Да что рассказывать — вы ее только что видели… Да-да, это та самая. Потом при мне он принес из соседней комнаты ларец из дуба и положил в нее маленькую коробочку с жемчужиной.

— А чтобы она не пропала, вместе с ней будет лежать и это, — сказал Андре, — укладывая в ларчик никелированный с перламутровой рукояткой пистолетик «монте-кристо». — С виду игрушка, а на самом деле любому «бульдогу» не уступит. Сделана на заказ…

Он долго пытливо смотрел на меня, бесстрастно выслушивая мои непритворные слова удивления и восхищения. Но в тот раз он и не предложил мне ничего конкретного. Насторожило его, очевидно, мое неосторожное восклицание, когда я рассматривал один рисунок знаменитого японского художника. Свой восторг я непроизвольно выразил по-японски…

Операцию по задержанию преступников подготавливали тщательно. С помощью «профессора Грегорио» мы составили полный план всех помещений со всеми выходами, «расписали» обязанности. Учли, что бандиты вооружены. Когда я рассказал про жемчужину и «монте-кристо», было решено дополнительно по этому поводу допросить «профессора». Он показал следующее:

«Гражданин следователь. Мне как художнику и знатоку драгоценных камней часто доверяли производить экспертизу вещей, которые оказывались в руках у Андре и его сообщников. Однажды при „осмотре“ посылок наш шеф обратил внимание на тяжелый ящик, вес которого по сравнению с размерами показался подозрительным. Его, конечно, вскрыли… Среди вещей, которые не представляли ничего интересного, была фарфоровая статуэтка, полая внутри. Отверстие ее владельцы хорошо залили гипсом. Пришлось сделать вскрытие… Внутри оказался голубовато-серый жемчуг высокого качества. Все показывало на то, что он местного происхождения…

Дело в том, что жемчуг японский, добываемый из морских жемчужниц — пинктад и птерий — обычно розоватого оттенка. А перлы из пресноводных приморских жемчужниц — голубоватые, а иногда и дымчатые. Отдельно, завернутая в тонкую рисовую бумагу лежала большая жемчужина небесно-голубого цвета с палевым отливом. Может быть, она была добыта на Уссури… Там есть старательские артели. Наш шеф окрестил жемчужину в честь героя романа Дюма — „Граф МонтеКристо“. Этот перл такой величины и красоты, что намного превосходит по ценности перлы, добываемые у берегов Хонсю».

Показания «профессора Грегорио» заставили нас задуматься. Тревожное предчувствие овладело мной. Я все рассказал начальнику управления о своем промахе, он, разумеется, крепко отчитал меня. Решено было ускорить операцию. В тот же вечер наряд оперативников— таких же молодых парней, как и мы с Ильей и Семеном, незаметно оцепил дом «Почтовых услуг». Была стрельба, преследование бандитов по запутанным ходам и закоулкам. Когда мы проникли в подвал под домом, нам показалось, что сбылись сказки о пещере сокровищ. В ящиках и сундуках были золото и серебро, меха и шелк, старинные рукописные книги в металлических, украшенных финифтью переплетах, драгоценные камни, медальоны, браслеты, кольца и другие ценности.

Но жемчужины Монте-Кристо нигде не было.

Главарь бандитов в перестрелке был убит и унес тайну жемчужины с собой. Куда отправился путешествовать ларец — можно было только гадать. Было подозрение, что она укрыта на тайной квартире, адрес которой не был известен никому…

Колосов долго молчал. Потом сказал:

— Не отделался я так просто. За то, что узнал тайну жемчужины, Андре меня сразу же хотел устранить. Поэтому при перестрелке он успел ранить меня из своего браунинга. Говорили, что рукой не буду владеть, но все обошлось. Часто вспоминал я о большой голубой жемчужине. А потом новые дела как-то отодвинули минувшие события.

В те годы у чекистов дела было много. Надо было защищать молодую Советскую власть. Минуло всего несколько лет после того, как был освобожден Владивосток, а жизнь забурлила в порту, и на Дальзаводе, и на железной дороге. Исчезали всякие частные лавочки. Но еще существовал в ту пору знаменитый Семеновский базар. Все еще много всяких случайностей подстерегало неосторожного пешехода, пробиравшегося поздно ночью через лабиринты «Миллионки».

Но с годами Владивосток преображался. Мне и моим товарищам было удивительно наблюдать, как исчезает старый город с его трущобами, всякими Нахаловками, полуразрушенными домишками. Новое уверенно входило в жизнь города. После Великой Отечественной войны исчез Семеновский базар. Через несколько лет здесь вырос замечательный стадион. А потом начали застраиваться бывшие слободки. На месте подслеповатых домишек поднялись девятиэтажные, двенадцатиэтажные громады, Дворцы культуры и спорта. В порту швартовались суда, которые и не снились старым мореходам.

…Город растет. Все чаще бульдозеры и экскаваторы, поднимая облака вековой пыли, рушат старые здания, обветшавшие за свою долгую жизнь. В них — на чердаках и в подвалах строители часто встречают немых свидетелей давних лет — заржавевшее оружие партизанских времен, газеты и листовки, а иногда и произведения искусства, запрятанные в тайники бывшими владельцами — белыми офицерами, дельцами и фабрикантами.

Вот в одном из старых домов и нашли замурованную в стену шкатулку с жемчужиной. Много лет она скрывалась от глаз людских, но наконец оказалась в руках тех, кому принадлежит все добро — в руках народа.

Михаил Рыбаков

По следу «тигриного глаза»

…Давно это было. У охотника удэгейца Сини дочь выросла избалованная да капризная. Все бы ей наряжаться да хвастаться. Однажды пристала она к отцу, потребовала, чтобы принес ей для украшения глаз тигра.

— Что ты, дочка, — стал усовещать ее отец. — Разве не знаешь, что тигра убивать нельзя. А тебе еще глаз его подавай. Ни за что не пойду на такое.

Но дочь и слышать ничего не желает. Отдай ей желтый тигриный глаз, и все тут. Сини и упрашивал дочь, и пробовал голос повышать, отговаривая отказаться от своего. Ничего не помогло. Согнулся от горя Сини, перевязал понадежнее улы да и пошел в тайгу. Идет, а сам думает: «Что же мне делать. Не убивать же, поди, тигра. Нельзя. Он хозяин тайги, однако».

Забрался в такую чащобу Сини, где и не бывал никогда. Самые тигриные места. Глушь такая, что никак дальше пробраться не может. Скалы кругом, темные пасти пещер всюду. Кедры, словно сторожа мохнатые, кругом стоят. Колючки за одежду цепляются.

Устал, сел. Двинуться нет сил. Думает: «Хоть бы тигр пришел да унес меня…»

Только он это подумал, а тигр тут и стоит. Голова, как большой бубен у шамана, здоровенная, сам весь полосатый, усы длинные. А глаза горят желтым огнем с белыми и зелеными искорками. Страшные. Красивые.

Думает Сини: «Однако, конец пришел»…

Только тигр что-то не торопится. Посмотрел на беднягу да и заговорил по-удэгейски:

— Скажи, охотник, зачем пришел сюда, в мое царство?

Не посмел тот скрыть от тигра свое горе, рассказал все.

Грозно взглянул на него владыка тайги и сказал:

— Глаза мои ты не получишь. А поди-ка на берег Большой Соленой Воды, иди по нему да приглядывайся. Увидишь чего тебе надо.

Потом махнул хвостищем полосатым, прыгнул в кусты и пропал из виду, как будто в тумане растворился.

Сини еще долго щупал себя: цел ли остался. Может, однако, помер? Но видит, цел. Пошел к Большой Соленой Воде. Долгий был путь и трудный. Перевал за перевалом, речка за речкой. День, два, три идет. Вот уже и неделя прошла. И тут с высокой сопки увидел Сини Большую Соленую Воду.

«Однако, она, как небо, большая», — подумал охотник. Спустился с горы. Попал на берег, стал приглядываться. Смотрел-смотрел— ничего не видит. Все море да камни на берегу. Грустно стало ему. Идет по берегу — голову опустил, под ноги смотрит…

И вдруг видит. Что такое? Лежит на песочке среди других разных камешков… тигриный глаз. Сверкает желтым огнем, зеленые искорки по нему гуляют на солнце. И сам словно светится изнутри. Поднял его Сини, тяжелый глаз, холодный, видно, давно потерял его тигр, стал глаз каменный…