Вокруг света за погодой, стр. 18

Панамский канал

Ночью произошло важное событие: «Академик Королев» взял курс на северо-восток. Прощай, экватор! Десять тысяч миль прошли мы по твоей ниточке, разделяющей полушария Земли; ты был к нам благосклонен, избаловал штилем и безоблачным небом, и мы будем вспоминать тебя тихим, добрым словом. Прощай и ты, хрупкая мечта о Галапагосских островах! До последней минуты, надеясь на чудо, лелеял я тебя, но теперь уже точно знаю, что не увижу ни милых моему сердцу пингвинов, ни десятипудовых черепах, ни ящериц игуан.

Один слабый, еле заметный поворот руля — и мы очутились в северном полушарии. И почти сразу же на нас обрушился лютый холод: температура воздуха понизилась до двадцати пяти градусов выше нуля. С таким холодом шутки плохи — пришлось надевать брюки и рубашки с длинными рукавами.

Разволновалось и море, волны украсились барашками. Ткаченко рассказывал, что в одном из предыдущих рейсов был на «Королеве» врачом Тенгиз, обаятельный и веселый красавец грузин. Но в штормы он очень укачивался и страдал. Он выползал на палубу, смотрел на море полными тоски черными глазами и с глубоким негодованием восклицал: «Ну, у кого повернулся язык назвать таким прекрасным словом «барашек» эти паршивые волны?» Ладно, пусть барашки, пусть волны, но зато мы уже не одиноки: с разных сторон к Панамскому каналу спешат корабли. Кончилась у штурманов спокойная жизнь — каждые несколько минут они всматриваются в локаторы, шарят по океану биноклями и колдуют над картами, уточняя курс. В штурманской рубке установлена электронная система «Омега», которая автоматически определяет координаты.

Нажимаешь кнопку — и довольно легко можешь определить широту и долготу на каждую секунду нашего бытия. Волшебство! Но «Омегу» только-только смонтировали, и штурманы относятся к ней с почтительным недоверием, предпочитая древние, но надежные секстанты. Это очень обижает электрорадионавигатора Игоря Романова, который не надышится на свою «Омегу» и сдувает с нее пылинки. Как-то я неосторожно спросил его о принципе работы этого электронного чуда — и тут же пожалел об этом, потому что Игорь, обрадованный вниманием к своей подопечной, всадил в меня одну за другой дюжину формул и залил полуживого потоком теоретических обоснований. Спасло меня «уравнение Максвелла». Когда Игорь скороговоркой упомянул о нем, я спросил, что это такое.

— Вы… не знаете «уравнения Максвелла»? — изумленно осведомился Игорь.

— Ну, «не знаю» — это, может быть, слишком сильно сказано, — возразил я. — Слишком сильно. Да. Уравнение… как вы назвали, имени кого?

Игорь заметно увял и неожиданно вспомнил, что ему нужно куда-то зачем-то идти.

Небо хмурилось, накрапывал дождь, и корма была безлюдна. В поисках общества я забрел под навес у помещения ЭВМ, где на соломенных креслах и скамеечках приютилась веселая компания.

— Это произошло у Фиджи, — рассказывала инженер-химик Галя Михайличенко, соседка Мики по каюте. — Мы на боте шли от берега к судну и попали не под такой дождик, как сейчас, а под настоящий тропический ливень. Вымокли до нитки. С нами был молодой научный сотрудник… Ну, скажем, Иванов, с красивой шевелюрой и выхоленной бородой, которой он очень гордился. И тут кто-то из нас сказал: «А вдруг в этом ливне есть радиоактивные осадки?» Другой тут же добавил: «Между прочим, они охотнее всего застревают в волосах». Иванов клюнул, ужасно забеспокоился и побежал в душ, где два часа обрабатывал себя скребницей…

Удивительно изменился за последние годы контингент моряков!

Тоненькая, хрупкая Мика, которая плавает на «Королеве» уже несколько лет, кажется рослой по сравнению с похожей на школьницу Галей. Девушки побывали в одиннадцатибалльных штормах, лично познакомились с тайфунами, повидали полмира и на корабле чувствуют себя, как дома. Так что мужчины без боя сдали женщинам одну из последних своих крепостей — море. Почти на любом судне нынче можно увидеть членов экипажа, которые в свободное время вяжут кофточки и вышивают узоры на блузках. И в то же время…

Не помню, о чем шел разговор, когда кто-то спросил у Мики:

— Это случилось в открытом море?

— Нет, — ответила Мика, — судно было привязано веревками к берегу.

«Привязано веревками…» Эх ты, морской волк!

К Панамскому каналу мы подошли под утро.

В заливе уже стояли на рейде десятка два кораблей, и к ним присоединялись все новые суда: сухогрузы, танкеры, контейнеровозы под разными флагами. Началась погоня за биноклями: все хотели как можно скорее увидеть вход в канал и знаменитый мост между двумя Америками.

— Вижу! — восторженно кричал счастливец с биноклем. — Ух!

— Ну, какой он, какой? — тормошили его.

— Кажется, железный, — сообщал счастливец.

— Что ты говоришь! — восторгались слушатели. — А мы думали, сплетенный из лиан.

— А горы-то, горы видишь?

И тут выяснилось, что главное — это не мост, и не вход в канал, и не выстроившиеся в нетерпеливую очередь корабли, а именно горы.

Ибо таких исторических гор на земном шаре — раз-два, и обчелся.

Потому что с одной из них четыре с половиной века назад Васко Нуньес де Бальбоа увидел Тихий океан. И хотя до него этим зрелищем любовались многие поколения индейцев, считается, что открыл Тихий океан именно Бальбоа. С мечом в одной руке и знаменем с изображением божьей матери в другой Бальбоа, не снимая одежды, спустился с горы и вошел в воду, заработав тем самым бессмертную славу и бронхит, — из-за которого надрывался от кашля целую неделю. Впрочем, этот бронхит в историографии считается спорным, и я на нем не настаиваю. Правды ради индейцы пытались доказать, что океан открыли все-таки они, но в последовавшей научной дискуссии Бальбоа предъявил такие веские аргументы, что оставшиеся в живых спорщики единодушно признали его приоритет. В оценке личности самого Бальбоа историки несколько расходятся: для одних он легендарный герой, а для других — жулик, насильник и алчный разбойник; видимо, как всегда в таких случаях, истина находится где-то посредине, и сойдемся на том, что Бальбоа был хоть и не образцом джентльмена, однако незаурядным человеком. Разумеется, на берег Тихого океана его привели не интересы чистой науки, а жажда золота, утоляя которую Бальбоа залил будущую Панаму кровью ее доверчивых обитателей. За совокупность заслуг потомки увековечили его имя в названии городка у входа в канал. Предварительно, однако, чтобы Бальбоа не очень-то зазнавался и не отрывался от коллектива, собратья тактично указали прославленному конквистадору на его недостатки (отрубили ему голову).

Между тем на «Королев» прибыли власти — представители администрации канала, или, как их иногда называют, канальи. Останется ли за ними это прозвище, зависит от того, в какое время суток мы будем проходить канал. Если днем — то «молодцы, власти на этот раз не надули!», а если ночью — «вот канальи!». В прошлый раз «Королеву» не повезло, и потому капитан первым делом стал зондировать почву насчет нашей очереди.

— Олл райт! — восклицал главный представитель с могучим торсом и хемингуэевской бородой. — Рашен водка — вери гуд!

И после каждой очередной рюмки с растущим красноречием заверял, что нам выделят самое, самое лучшее время.

Власти оказались сплошь работающими по контракту американцами. На одном из них, высоком рыжем враче в золотых очках по имени Ральф, я оттачивал свой английский. Ральф на пять лет приехал в Панаму из Нью-Йорка, где остались красавица жена (подтверждено, фотокарточкой), дочь и сын (поверил на слово). К русским он, как санитарный врач, относится с уважением: на советских кораблях превосходное медицинское обслуживание и нет никаких заразных болезней. Завись это от него, он бы охотно разрешил нам прогуляться по берегу (здесь взгляд Ральфа остановился на облаивающей его крохотной Дэзи), кроме, разумеется, Дэзи, которая может перекусать и разорвать на части всех панамских собак.

Успокоив нас, власти (пока еще уважительно — власти, а не канальи) отправились на свой катер, а мы стали с нетерпением ждать лоцмана. В обещанные 12.00 его не было, в дополнительно согласованные 13.30 он блистательно отсутствовал и явился в 15.00, когда мы начали уже закипать. Но едва капитан дал команду поднимать якорь, как лоцман получил по радио какое-то указание и откланялся, промычав на прощание, что вернется вечером. Мы взвыли от досады и на все голоса проклинали теперь уже каналью — главного с хемингуэевской бородой и других обманщиков, лишивших нас превосходного зрелища.