Остров Весёлых Робинзонов, стр. 8

– Спасите! – заорал Ладья. – Я разобьюсь в ще­пки!

Но Зайчик уже пришел в себя и медленно опускал журавль. Игорь Тарасович показал себя объективным и великодушным человеком. Он и не подумал обвинять Зайчика, а сразу же признался, что случайно присел на короткий конец журавля, чтобы раскурить свою тру­бочку. Ладья даже крепко пожал Зайчику руку и за что-то его поблагодарил.

Ужинали мы с особым аппетитом, ибо заслужили еду, заработали ее честным и самоотверженным тру­дом. Лев Иванович гоголем ходил вокруг стола и пред­лагал всем пощупать его мускулы. Мы щупали и вос­торгались.

– А ну, где подкова? – молодецки воскликнул профессор. – Тащите ее сюда на расправу!

Юрик и Шурик побежали в мастерскую и минут через пять возвратились с подковой. Лев Иванович на­прягся, и – мы не поверили своим глазам! – подкова, уступая чудовищному нажиму, медленно согнулась и треснула, как бублик.

– Ура! – закричали Юрик и Шурик. – Ух!

– Ура! – воскликнули все мы.

Лев Иванович счастливо засмеялся, гордо подмиг­нул жене и провозгласил:

– Подать сюда мою деревянную ложку!

– Погодите, погодите, – пробормотал Борис, рас­сматривая подкову. – Ха! Так и есть. Отставить ложку. Посередине подкова распилена почти до конца.

– Где мальчишки? – возопил околпаченный про­фессор. – Где эти юные негодяи?

Юрик и Шурик уже карабкались, как кошки, на свою баскетбольную сосну.

Этим небольшим происшествием и закончился первый день нашей жизни на острове.

ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ

В моем архиве на почетном месте хранится пачка лист­ков из ученической тетрадки. Вот некоторые из них.

10 июля состоялся товарищеский суд над гражданами Раковым И. Л. и Весенним С. С. Упомянутые лица, ссылаясь на свои исключительные заслуги перед обществом в области общественного питания и оперетточного искус­ства, категорически и в грубой форме отказались выполнять какую бы то ни было работу в хозяйстве коммуны имени Робинзона Крузо.

Суд постановил: выселить граждан Ракова И. Л. и Весеннего С. С. за пределы санато­рия в охотничий домик. Не снимать с них судимость, пока они полно­стью не признают свои ошибки и не извинятся за оскорбления, нане­сенные членам коммуны.

Пред. товарищеского суда И. Т. Ладья.

Приказы по коммуне имени Робинзона Крузо

№ 1

График дежурств на 11 июля

1. Кухарки – Игорь Тарасович, Лев Иванович. Старшая – Ксения Авдеевна.

2. Дрова и колодец – Борис, Зайчик.

3. Коровник и курятник – Юрик, Шурик.

4. Огород – Петр Потапыч.

5. Мойка посуды – Машенька.

6. Адъютанты для особых поручений – Антон, Михаил.

7. Гр. гр. Раков и Весенний пищу готовят самостоятельно. Про­дукты им выдать по общей норме, за исключением молока: пусть доят сами, после получения инструктажа.

8. Обязанности военизированной охраны возложить на члена коммуны Шницеля, с окладом по штатному расписанию.

№ 2

Членам коммуны запрещается:

а) без серьезных оснований жаловаться на разного рода недомогания – бессонницу, головные боли и проч.,

б) задавать друг другу соответствующие вопросы, типа: «Не бо­лит ли головка?», «Как почивали?» и т. п.

Хныкать и размагничиваться можно только в медпункте и только в свободное от работы время, иначе жалобы будут рассматриваться как злостная симуляция.

За нарушение настоящего приказа – наряд вне очереди на чи­стку картошки или мытье коровы (на выбор).

Председатель коммуны Борис Травкин.

ЗАВТРАК НА СВЕЖЕМ ВОЗДУХЕ

Под утро мне приснился страшный сон. Я пробираюсь сквозь джунгли, держа наготове ружье и зорко всмат­риваясь в экзотические заросли. Вдруг какое-то шестое чувство мне подсказывает: «Оглянись, растяпа, если тебе дорога жизнь!» Осторожно оглядываюсь – тигр! Огромный зверюга, в новой, с иголочки шкуре, смот­рит на меня, урчит и облизывается. Мгновенно вски­дываю ружье, нажимаю на спусковой крючок… Боже, ружье не заряжено! А тигр подмигивает, корчит рожи и танцующей походкой приближается ко мне. Я бросаю ружье, задираю кверху руки и ору: «Сдаюсь!» – «По­здно!» – рычит тигр, делает громадный прыжок, и я с воплем просыпаюсь.

Положив мне на грудь свою грязную морду, на постели во всю длину вытянулся Шницель. Я с огром­ным облегчением столкнул его на пол и наорал на Антона, который спокойно скреб свою физиономию безопасной бритвой. Я потребовал, чтобы Антон от­ныне выгонял на ночь собаку во двор или на худой конец спал с ней сам. В ответ Антон цинично заявил, что спать с собакой он не будет, поскольку это негиги­енично. «Ведь у Шницеля могут завестись блохи, – нагло пояснил он. – Не понимаю, как ты можешь такое предлагать мне, своему другу!»

Я хотел взорваться, но сдержался. Впереди еще много времени, запомним.

По удару гонга мы собрались на завтрак. Около красного уголка, во дворе мы расселись за длинным, вбитым в землю столом и позавтракали чем бог послал (в роли бога выступил Потапыч, соорудивший гигант­скую яичницу на сковороде величиной с паровозное колесо). Полдюжины яиц, кусок масла и хлеб были вручены Ракову и Прыг-скоку, которые молча сложили снедь в подаренную Потапычем старушечью кошелку и удалились, язвительно усмехаясь.

– Нуждаетесь ли вы в чем-нибудь? – крикнула им вдогонку сердобольная Машенька.

Раков обернулся, что-то злобно хрюкнул и пошел за Прыг-скоком в свою охотничью резиденцию.

Несколько минут все молча трудились над яични­цей и пузатыми крынками молока. Потапыч, бывший моряк, встречавший на своем веку «людей с аппети­том», только крякал, глядя, как Зайчик стремительно опустошает сковородку. Как два хорошо налаженных автомата, работали Юрик и Шурик, да и остальные не корчили из себя чопорных джентльменов. Все было съедено настолько основательно, что нескольких во­робьев, нетерпеливо щебетавших в ожидании нашего ухода, ждало жестокое разочарование.

– Необъяснимые люди, – отдуваясь и набивая та­баком трубку, сказал Игорь Тарасович. – Мне не дает покоя эта парочка индивидуалистов. Я, признаться, надеялся, что за сутки они одумаются и придут, как блудные дети, полные раскаяния. Но, взглянув на их лица, я понял, что ошибся. Вспоминаю, как мне улыб­нулось счастье, и после изнурительных раскопок я об­наружил челюсть древнего человека. По моей просьбе профессор Герасимов, ученый, которого я глубоко чту за огромную эрудицию и уникальный талант, восстано­вил лицо нашего предка. Я надеюсь, что вы простите меня, но это полное животной страсти, жестокое лицо мне казалось симпатичнее и человечнее, чем обезобра­женные саркастическими усмешками физиономии на­ших неудавшихся друзей.

– Я отдал бы год жизни, – скорбно вздохнув, ска­зал Лев Иванович, – чтобы услышать наивные, но, безусловно, трогательные мелодии первобытных ком­позиторов. Недавно, прочитав очаровательную и по­этичную книгу Рони-старшего «Борьба за огонь», мне захотелось рассказать о ее событиях языком музыки. Две недели я провел в зоопарке, глядя на диких зверей и записывая их голоса на магнитную пленку…

– Рассказывай дальше, рассказывай, – поощрила профессора Ксения Авдеевна. – О том, как на тебя по­дали в суд соседи, у которых от волчьего воя взбесилась собака, о том, как…

– К чему, Ксенечка, эти подробности? – несамокри­тично реагировал на реплику жены профессор. – Соба­ка могла взбеситься от одного созерцания своих хозяев.

– Как вам сегодня спалось, друзья? – возвращая нас в современную эпоху, с улыбкой спросила Машень­ка. – Надеюсь, обошлось без люминалов и барбамилов?

– За нарушение приказа номер два по коммуне… – торжественно начал Борис.

Машенька охнула.

– Выбираю картошку! – воскликнула она.