Прекрасны ли зори?.., стр. 42

— Я прикрывал правый фланг, — сказал Спесивцев. — А он был вон там… Уже минут десять, как не стреляет…

— За мной! — сказал я. — Надо найти лейтенанта!

Я бегу, низко нагнувшись. Слышу позади топот Спесивцева, его тяжёлое дыхание. Он держит пулемёт наготове. Заметив движение в камышах, ложимся, пережидаем. То справа от нас, то слева перекликаются самураи.

Пахнет гарью. Над землёй стелется дым — горят камыши.

Спесивцев остановил меня, кивнул куда-то в сторону. Я увидел рядом с выкорчеванным взрывом пнём опрокинутый пулемёт. Мы осторожно приблизились. Лейтенант лежал ничком в камышах. Вокруг него, потрескивая, горели заросли. Языки пламени уже подбирались к его ногам.

Мы оттащили Терешкина подальше от огня, положили на траву. Я расстегнул на нём гимнастёрку и припал к его груди ухом. Терешкин застонал.

— Товарищ лейтенант! — крикнул я.

— Тихо!.. — шепнул мне Спесивцев, пристально вглядываясь куда-то и устанавливая на ножки пулемёт.

Совсем недалеко, едва различимая в синем дыму, появилась цепь самураев.

— Не будем завязывать бой, пока они нас не заметят, — быстро сказал я Спесивцеву.

Мы соорудили из винтовок носилки и привязали к ним ремнями лейтенанта. Поползли, волоча носилки за собой. Самураи прошли неподалёку от нас, стреляя вслепую по зарослям.

Вдруг вдалеке послышался неясный шум. Он стал приближаться, нарастал. Теперь был отчётливо слышен рёв мощных моторов.

— Неужели танки? — сказал Спесивцев и побледнел.

— Ребята… Ребята… — еле слышно произнёс Терешкин.

Я поднёс к его губам флягу, но он отстранил мою руку.

— Ребята… — повторял он, задыхаясь и как-то торопливо, будто боялся, что опять потеряет сознание и не успеет досказать. — Уходите… Оставьте меня здесь… Немедленно уходите… Их много. Они прочёсывают каждую пядь. Торопитесь… Вы молодые, вам жить…

А грохот приближался. Будто железная лавина катилась прямо на нас. Через минуту показались смутные очертания танков. Их было четыре. Земля вздрагивала от их тяжести. Надо скорее притаиться где-то, чтобы они проскочили мимо. Я отстёгиваю от пояса гранату и прикидываю расстояние. Тут моё сердце наполняется радостью. На передней машине развевается алый стяг! Танки! Советские! Я встаю во весь рост и отчаянно машу им руками, кричу и не чувствую, как из глаз катятся слёзы.

Крайний танк остановился рядом с нами. Танкисты дали носилки для командира, и танк рванулся вперёд.

Теперь нам бояться нечего. Мы подняли Терешкина и понесли. Но вдруг над головой навис пронзительный вой. Мы бросились плашмя на мшистые кочки. Я навалился на Терешкина, прикрыв его. Совсем близко из земли вырвался столб пламени, вздыбилась чёрная стена и обрушилась на нас. Но сознания, к счастью, я не потерял. «Почему же взрыва не было слышно?» — подумал я. Спросил об этом у Спесивцева, помогшего мне выбраться из-под засыпавшей нас земли, но не услышал своего голоса. И догадался, что оглох. «Зато глаза видят и я хорошо знаю, в какой стороне озеро!» — сказал я самому себе.

На берегу озера мы встретили наших бойцов. Их было много. Они высаживались из надувных лодок. Санитары на носилках несли раненых. Увидев нас, они заспешили навстречу. Забрали у нас носилки с нашим командиром. Я всё это видел, как в немом кино. Вдоль берега двигались грузовики с солдатами. А в небе проносились серебристые самолёты с алыми звёздами на крыльях.

Я показал санитарам, где находятся Чернопятко и его товарищ. Затем попрощался с Иваном и вскарабкался на танк. Бойцы потеснились, дали место. Танк помчался, вздрагивая от залпов, подминая под себя брошенные японцами лёгкие пушки. Мы мчались к сопкам. Нельзя допустить, чтобы самураи успели там закрепиться.

Бои на озере Хасан, навязанные нам японскими самураями, продолжались тринадцать дней. На какое-то время завладев нашими высотами, самураи отчаянно сопротивлялись. Однако 6 августа нам удалось выдворить врагов с нашей земли. Наш замполит лейтенант Иван Мошляк первым достиг вершины сопки Заозёрной и установил на ней советский флаг. 

Девятый рассказ Гильфана

Как только на границе воцарилось относительное спокойствие, мы начали приводить в порядок заставу. Пограничники были хмуры, неразговорчивы. Час назад прогремел салют над братской могилой наших погибших товарищей. Тяжело было хоронить боевых друзей, тяжелее, чем сражаться с самураями. Даже поверить трудно, что сегодня нет парней, которые вчера только были рядом. Кажется, что они лишь куда-то отбыли ненадолго… Полковник Гребенник заперся в кабинете, пишет извещения родственникам павших, близким им людям. Он при этом представляет горе и слёзы матерей, жён, невест, тоску осиротевших детей, когда они узнают о гибели своих близких. А виновата во всём этом группа японских реакционных деятелей. Мы знаем, что есть в Японии и люди, которые хотят жить в мире со всеми народами земли.

Я пошёл на луг, нарвал цветов. Положил их на братскую могилу. Когда-то в Донбассе я такие цветы принёс на могилу Хабибуллы. А теперь здесь, под этим свежим холмом, тоже лежат мои братья…

В конюшне я почистил своего коня, вывел его на луг пастись. Дутый, пофыркивая от удовольствия, стал щипать траву, усыпанную цветами. Он был очень похож на того коня, на котором я впервые научился ездить верхом: такой же масти, и белая звёздочка на лбу, широкая, сильная грудь и длинные, тонкие ноги. А главное — такой же понятливый. Поэтому я назвал его Дутым.

От цветка к цветку перелетают лохматые шмели. В траве вовсю стучат серебряными молоточками кузнечики. Всё так прекрасно вокруг! И если бы не виднелись там-сям, чернея, воронки, широкие рубчатые следы танков, вдоль и поперёк пересёкшие луга, можно было бы подумать, что здесь и не было вовсе кровопролитных боёв, что это всё приснилось. Воронки и следы танков скоро сгладятся, зарастут травой. А рубцы на сердце человека остаются на всю жизнь.

Прислушиваюсь. Тишина на озере Хасан. А может, я опять перестал слышать? Но слышу же, как ветер шелестит в кустах. На самом деле тихо. Утки, разлетевшиеся подальше от боёв, ещё не вернулись к гнёздам. Но они вернутся, непременно вернутся.

Тишина на границе мнимая, и пограничников она не может усыпить. Вот порыв ветра принёс со стороны деревни Хомуку дробь барабанов, звуки военных труб. Это японский военный оркестр. Там в последний путь провожают тех, кто погиб по вине императора. Там сейчас произносятся воинственные речи, выкрикиваются по нашему адресу угрозы.

Прошло уже несколько дней, а рана в ноге не перестаёт ныть. И голова иногда от боли раскалывается, терпеть невмочь. Я сжимаю зубы, чтобы не застонать, и больше молчу. Ребята спрашивают, что со мной, я отмалчиваюсь. Стоит признаться — тут же отправят в госпиталь. Там бы, может, мы встретились с Иваном. Но на заставе я больше нужен, у меня есть уже какой-то опыт, а недавно прибывшие бойцы ещё должны освоиться. В наряд с каждой группой уходит один из более опытных пограничников. За день приходится по нескольку раз проверять пограничную полосу.

Да и работы на заставе полным-полно. Кто был не в наряде, ремонтировал помещения, повреждённые японскими снарядами. Надо было построить новую конюшню. Сейчас, правда, лето и кони днюют и ночуют на лугу, однако надо торопиться — скоро начнутся дожди и тогда нельзя будет оставлять коней под открытым небом. Взяли мы все в руки топоры да пилы, построили новую конюшню, отремонтировали складские помещения. За работой не заметили, как сентябрь наступил. А осень в Приморье бывает ветреная, с грозами. Особенно ночи холодные — всё белым-бело от инея.

Начались дожди. Будто небо прохудилось — не переставая льёт и льёт как из ведра.

В конце сентября задул с севера ветер, да такой сильный, что с корнем выворачивал деревья.

Однако пограничники не могут отсиживаться в уютной казарме, ссылаясь на непогоду. В такое время надо быть начеку, и мы усиливаем посты.