Новичок в Антарктиде, стр. 60
Понимая состояние Ташпулатова, Владислав Иосифович Гербович попросил его прочесть полярникам лекцию по микробиологии. Нужно было посмотреть, как радостно засверкали чёрные глаза Рустама! И вечером в кают-компании он страстно ораторствовал:
— Человек без микробов существовать не может! Без книг, без стадионов и без мороженого — пожалуйста, но без микробов — ни единого дня! У каждого из нас, как отпечатки пальцев, имеется присущая только ему микрофлора. Мы рождаемся стерильными, но с первым же вздохом обретаем свои первые микробы. Однако Антарктида — безмикробный континент, здесь только мы с вами носители микробов! И вот мой организм должен привыкнуть к вашим микробам, а ваши организмы — к моим. В процессе зимовки часть микробов погибает, но со снижением их общего количества снижается и иммунитет. Порочный круг! Ведь снижение иммунитета создаёт благоприятные условия для развития эндогенных инфекций! Вот почему полярники по окончании зимовки, заходя в первый же порт, часто заболевают гриппами и ангинами. Моя тема: «Исследование микрофлоры и иммунитета человека в условиях Антарктиды». Я попытаюсь доказать, что мы за короткое время уже обменялись своими микробами. У нас есть методы, которыми мы определяем микробы каждого человека по определённым генетическим меткам, так что по микробу можно определить человека. Мы можем даже организовать бюро находок микробов!
Темпераментный доклад был награждён аплодисментами, и умиротворённый оратор благодушно отнёсся к дружескому шаржу: «Рустам Ташпулатов с арканом гоняется по Антарктиде за микробом».
В медпункт на обследование вваливается очередная группа «снежных людей». Миша загоняет их в тамбур — чиститься. Чаепитие окончено, врачи приступают к работе. Чтобы не мешать, я уединяюсь в комнате Юла и читаю книгу. Но сосредоточиться не так-то просто. Из кабинета доносится:
— Голова болит? Вылечим. Завещание написал?
— Так точно, Юлий Львович, написал.
— Меня не забыл?
— Что вы, док, как можно. Завещал вам остаток моего долга за кооперативную квартиру.
— Миша, этот клиент должен жить вечно, не вздумай снимать с него скальп!
Я люблю Юла, и это не оригинально: Юла любят все. Так уж его скомпоновала природа, что одним своим видом он вызывает доверие и симпатию. Почему это так получается — один бог знает. Остроумный? Так остряками на полярных станциях хоть пруд пруди. Добрый, ласковый? Не добрее и не ласковее других. Честный? И остальные полярники не мошенники. Сильный, красивый? Не думаю, чтобы Юл успешно выжал двухпудовую гирю, а уж на конкурсе красоты, будь таковой проведён в Мирном, главный врач экспедиции мог бы и не занять первое место.
Наверное, дело в другом. Юл сотворён, выращен и пущен в жизнь человеком на редкость гармоничным. Гармоничный — этот термин в данном случае точнее, чем цельный. Я, честно говоря, уж очень цельных людей побаиваюсь. В исключительно цельном человеке нет недостатков; согласитесь, что это ужасно — быть совершенством, не иметь ни одного недостатка. Ведь такой человек и другим ничего прощать не будет!
Гармоничные люди мне как-то симпатичнее. Если бы королю Христофору из «Рубашки» Анатоля Франса знаменитый доктор Родриго прописал носить рубашку симпатичного человека, то именно Юл мог бы оказать ему эту маленькую услугу. Уверен, что даже служащий ломбарда, сделавший недоверие своей профессией, и тот дал бы Юлу крупную ссуду под залог простой улыбки.
Внешне Юл — типичный интеллигент, правда, без очков и традиционной лысины. Рост средний, высокий лоб, лицо удлинённое, глаза серые. Особые приметы: заразительный смех и пламенная любовь к вымирающему млекопитающему — лошади. Вот краткое жизнеописание современного типичного интеллигента: пастух башкирского коневодческого колхоза (отсюда любовь к лошадям), курсант аэроклуба (пятнадцать прыжков с парашютом), сельский врач (от одной деревни к другой — верхом на лошади), врач на подводной лодке (спал на узенькой коечке между трубами с ледяной и горячей водой), детский хирург (обожающий детей вообще и своего Андрюшку в частности).
Насмотревшись на своём поприще страданий и избавив от них множество детей и взрослых, Юл приобрёл право на лёгкую ироничность в рассказах об отдельных «клиентах» — только взрослых, дети для него священны! Он может часами рассказывать о прелестных переломах и резекциях, о психотерапии, при помощи которой обретали несокрушимое здоровье страдавшие неизлечимой мнительностью, и о всем том, что скрыто от глаза простого смертного. Рассказчик Юл превосходный, что у полярников не редкость, и великолепный слушатель, что редкость везде.
Юл одинаково предупредителен со всеми, кто нуждается в его помощи. Правда, если оказывается, что помощь не нужна, мобилизуй своё чувство юмора и отбивайся от саркастических советов, которые Юл даёт со свойственной ему щедростью.
— Счастливец! — вздыхал Валерий Ельсиновский, когда я покидал Восток.
— Вы сегодня увидите Юла!
— Юл — это поэма! — пылко восклицал Арнаутов. — Правда, Алик?
— Никакие стихи, — возражал Миклишанский, — не могут заменить человеку Юла!
— При-вет Ю-лу! — скандировали восточники, когда я поднимался по трапу в самолёт.
А Владислав Иосифович Гербович, немногословный и скупой на похвалы, как-то сказал:
— Ничего не скажешь, с главным врачом нам повезло. Надёжный человек.
…Когда в Мирном начиналась пурга, я шёл к Юлу.
Бывалые полярники
ГРИГОРИЙ МЕЛЕНТЬЕВИЧ СИЛИН
Заместителю начальника экспедиции пятьдесят семь лет. В таком возрасте полярники обычно прощаются с высокими широтами; так подумывал и Григорий Мелентьевич. Но Гербович уговорил, а врачи разрешили, и Силин в третий раз пошёл в Антарктиду.
И все в выигрыше. Доволен начальник экспедиции: заполучил в замы одного из опытнейших полярных асов! Довольны подчинённые: работать вместе с Григорием Мелентьевичем — значит многому научиться. Доволен и сам Силин: всё-таки ещё разок прозимовал в милой его сердцу Антарктиде.
Полярники зачастую выглядят моложе своих лет: свежий, да ещё без микробов воздух, физический труд, хорошее питание, размеренная жизнь без повседневной нервотрёпки большого города — таковы компоненты «полярной косметики». Но опасности, подстерегающие полярника на каждом шагу, огромное напряжение в критические минуты, полярные ночи с их психологической встряской — все это не может пройти бесследно.
И на лице Григория Мелентьевича — все его пятьдесят семь. Он ещё крепок физически, плечи его не согнулись, но волосы поседели, а глаза попали в сеть морщин. Держится он ровно, говорит спокойно и уверенно, потому что в полярном деле знает все.
Тридцать пять лет назад Арктика встретила его, тогда ещё зелёного метеоролога, не очень приветливо. Корабль, на котором Силин шёл зимовать на остров Котельный, попал в ледовую переделку. Началось сжатие, льды полезли друг на друга, и стальные борта затрещали по швам. Люди вышли на палубу, заняли места повыше и, бессильные, смотрели, как у борта вырастают горы торосов. Помятый, со сломанным винтом, беспомощный корабль потащило в море Лаптевых. Там помогли лётчики, сняли потерпевших крушение и вывезли в бухту Кожевникова.
Потом зимовки в устье Хатанги, на мысе Нордвик, на Диксоне и, наконец, на Земле Франца-Иосифа, в бухте Тихой — той самой, где снимался первый и лучший советский кинофильм о полярниках «Семеро смелых». Там Григория Мелентьевича и его товарищей застала война.
Небольшая группа полярников на четыре долгих года оказалась оторванной от Большой земли. Не прекращая вести научные наблюдения, полярники днём и ночью готовились к обороне: перенесли в скалы запасы продовольствия и боеприпасы, оборудовали три пулемётных гнезда. К счастью, немцы не заинтересовались бухтой, иначе полярникам пришлось бы плохо: шансов отбить нападение десанта с военного корабля у них было немного.
Через два года кончились продукты: за это время один лишь небольшой бот, ускользнув от немецких подводных лодок, доставил немного продовольствия. Кто-то вспомнил, что на острове Рудольфа, том самом, где похоронен Георгий Седов, Иван Дмитриевич Папанин перед дрейфом на станции Северный полюс-1 устроил запасной склад. Добравшись до острова, полярники действительно обнаружили шоколад и сгущённое молоко, изрядно подпорченное, но в войну и не такое ели.