Стожары, стр. 42
Время от времени они подбегали к межнику, высыпали черепашку в яму и заваливали землей.
То и дело слышались голоса:
— Заходи справа, окружай!
— Не давай пощады!
Малыши носили воду и кричали на все поле:
— Кому воды родниковой, кому воды!..
У Катерины дрогнуло сердце.
— Заботники мои дорогие! — шепнула она и хотела было приняться за работу, как вдруг заметила среди посевов кур. Они жадно клевали черепашку.
Подбежали Лена и Санька.
— Это ты с курами-то придумала? — спросила Катерина у Лены.
— Да нет… Ребята наши. А правда неплохое подспорье? Мы после обеда еще кур принесем.
— Чего лучше, — улыбнулась Катерина.
— А ты почему поднялась? Доктор что наказывал? — Санька строго посмотрел на мать.
— Весь народ в поле, а я отлеживаться буду! Вот зима придет, за все и отболею.
— Нельзя, тетя Катя! Идите домой, — сказала Лена. — Без вас управимся.
— Да что вы меня уговариваете, как маленькую! — обиделась Катерина.
— Я бригадир сейчас. Могу и приказать, — шутливо пригрозила ей Лена. — Саня, веди ее домой!
— Я вот замок на калитку повешу, — пообещал Санька.
— Силой берете, озорничаете, — усмехнулась Катерина и, доверчиво опираясь на плечо мальчика, побрела к дому.
Глава 36. ГРАД
День выдался на редкость душный, безветренный, и мальчишки не находили себе места. Спастись можно было только на реке. Сюда они и собрались. Кто нырял, кто плавал саженками, кто прыгал с обрыва.
Санька проделал перед ребятами свой излюбленный номер — водолаза под водой. Всунул в рот камышинку, в руки взял большой, тяжелый булыжник и, погрузившись в воду с головой, прошел по песчаному дну реки. Потом он вылез из воды и лег рядом с Федей на горячий песок.
— Гроза будет, — сказал Федя, посматривая на облака, которые собирались на горизонте то в высокие башни, то в огромные скирды.
— А ты почему знаешь? Облака, они и обмануть могут, — заметил Санька.
— Я не только по облакам… Другие приметы есть. Смотри вот: клевер листочки складывает, ласточки над самой водой летают. А цветы как пахнут… они всегда перед дождем так.
Горячий песок обжигал тело, и мальчишки снова полезли в воду.
Девяткин, измазав все тело черной жидкой грязью, сидел у самой воды и занимался тем, что забрасывал всех вылезающих из речки ошметками грязи. Больше всех, как заметил Санька, доставалось Феде. Тот дважды пытался выбраться из воды, но каждый раз Девяткин залеплял ему живот и грудь черной, как деготь, грязью, и Федя вновь лез в речку обмываться.
— Терпи, казак! — добродушно хохотал Девяткин. — В Стожарах грязь целебная, как на курорте. Принимай ванны.
— Ты играй, да не заигрывайся, — подошел к нему Санька. — Чего пристаешь, как репей?
— В опекуны записался! — Девяткин презрительно сплюнул сквозь зубы. — Дружка, как телка на веревочке, водишь…
Федя пошарил в корягах, потом подплыл к Девяткину и протянул ему влажный губчатый зеленый комок:
— А вот эту штуку знаешь? Тоже целебная.
— Скажешь еще! Тина какая-то…
— Серьезно говорю. Как натрешься, так кровь и заиграет. Испытай вот…
Девяткин недоверчиво отодвинулся:
— Очень нужно!
— Эх, ты, тины испугался! — засмеялся Санька.
Федя еще на прошлой неделе познакомил Саньку с этой речной губкой-бодягой. Сейчас Санька взял бодягу у Феди из рук и потер себе грудь, но не очень сильно. Грудь вскоре порозовела.
— Хорошо! — похвалил Санька. — Сейчас бы наперегонки с кем! — И кинул губку Девяткину: — Ну, и теперь слабо?
Подзадоренный Девяткин поднял губку, зачем-то понюхал и осторожно провел ею по груди.
— Сильнее надо! Как мочалкой в бане. — И Санька, не жалея сил, обеими руками принялся натирать Девяткину грудь, плечи, спину.
— И ничего нет такого… Выдумали тоже! — отдувался Петька, поворачиваясь то одним боком, то другим.
Прошло несколько минут, и тело Девяткина густо покраснело. Вдруг он вскочил, закрутился на месте, словно его обожгли крапивой, и бросился на Саньку и Федю:
— Вы что… сговорились?
Те со смехом прыгнули в речку.
— Голова! Это же бодяга! Ею люди от простуды лечатся! — кричал из воды Санька. — Крепче спирта действует.
А Петька, ругаясь, катался на берегу, вскакивал, швырял в Саньку и Федю грязью и снова валился на песок.
— В воду лезь, в воду! — посоветовал ему с другого берега Федя. — Все пройдет.
Девяткин бултыхнулся в речку, и жжение вскоре утихло. Но он еще долго сидел в воде и на чем свет ругал Федю и Саньку, которые не иначе как сговорились против него.
К полудню громоздкая, неуклюжая туча, подернутая фиолетовой дымкой, повисла над Стожарами.
Резкий порыв ветра пригнул траву к земле, покрыл реку частой рябью, взвихрил сено на верхушке стога.
Сверкнула белая молния, с высоты с сухим треском ударил раскат грома, словно где разорвали огромный кусок коленкора, и тяжелые косые струи дождя, как стрелы, пронзили реку.
Река закипела, забулькала, на ней заплясали фонтанчики воды.
— Тревога! — закричал Федя и бросился к участку.
Мальчишки побежали следом. Дождь, тяжеловесный и плотный, захватывал дыхание, слепил глаза.
От околицы, во главе с Машей и Зиной, мчалась группа девочек. На пригорке Маша поскользнулась и, как по льду, прокатилась по скользкой, грязной дорожке.
Все ворвались на участок. Посевы вздрагивали, клонились к земле.
— Побьет «коншаковку», побьет! — закричала Маша, бегая по участку, и вдруг яростно погрозила грозовой туче маленьким кулаком: — Погоди же ты, черная, погоди, лохматая!..
— По ней бы из орудия прямой наводкой, как вот по фашистам, или из «катюши», — мрачно сказал Санька, — враз бы разнесло. Но чем помочь посевам сейчас — никто не знал. И тут Федя вспомнил, как спасают от ливня рассаду в парниках.
— Ломай шалаш! Закрывай посевы! — закричал он.
Через минуту от шалаша не осталось и следа. Мальчишки, словно щиты подняв над головой кто лист железа, кто кусок фанеры, кто дощатую дверцу, прикрыли клетку с «коншаковкой». Но щитов все же было мало. Санька с тревогой озирался по сторонам.
За изгородью на пригорке, прибитые ливнем к траве, лежали длинные дорожки холстов. Под кустом сидела бабка Манефа, как видно не успевшая собрать их до дождя.
Санька быстро перелез через изгородь.
В этот миг молния, похожая на огненный крест, разорвала небо, и над головой так загремело, что бабка Манефа в ужасе закрылась платком. А когда выглянула, то увидела, что холсты, как живые, ползут по земле вслед за каким-то босоногим мальчишкой. Манефа с криком кинулась вдогонку. Но тут путь ей преградила изгородь. Пока старуха искала входную дверцу, бежала через участок, мальчишки уже успели натянуть холсты над клеткой с пшеницей.
Манефа схватила хворостину и принялась охаживать их по спинам.
— Бабушка, мы ж на минутку всего! — обхватила ее сзади Маша. — Ничего им не сделается, твоим холстам.
Ливень сменился градом.
С деревьев посыпались сбитые листья, дорожки точно присыпало солью.
Бабка Манефа вдруг схватилась за голову, ахнула и полезла под натянутые холстины.
Град гулко барабанил по листам фанеры и железа, оттягивал вниз холсты, сек ребят по рукам и головам, скатывался за вороты рубах.
То и дело слышались восклицания:
— Ой, мамочки! Мне по уху ударило!
— Бронебойными садит!
— Бабка Манефа, ау! Жива еще?
— Гвардия, стоять насмерть!
— Мне три шишки на лбу набило!
— Скоро ли он кончится, проклятый!
— Девчонки, — приказал Федя, — уходите! Все уходите! В укрытие!
— Сами уходите! — ответила Маша и вскрикнула: крупная градина пребольно щелкнула ее по затылку.
Степа вдруг побежал по участку, сорвал с чучел соломенные шляпы и надел их девчонкам на головы.
На участке показались Андрей Иваныч, закутанный в плащ-палатку, и дед Захар в шапке и полушубке.
