Стожары, стр. 25
В спор вмешался конюх Седельникова, сказав, что работы хватит на всех.
Начали распределять, кто на какой лошади поедет.
Федя облюбовал Муромца.
— Не выйдет, — опередил его Санька: — у нас кони закрепленные, именные.
— Ты Лиску бери, — с серьезным видом посоветовал Петька. — Не конь — огонь! И ни за кем пока еще не числится.
Федя спорить не стал — Лиска так Лиска.
Мальчишки принялись запрягать лошадей.
Санька искоса поглядывал в сторону Феди. Тот стоял с хомутом в руках перед Лиской, которая высоко задрала голову и, казалось, не понимала, что, собственно, от нее хотят.
— Теперь до морковкина заговенья увещевать ее будет! — прыснул в кулак Петька.
— Эй, дружок, не задерживай! Выезжаем сейчас! — нарочито громко крикнул Санька и с удовольствием заметил, что все ребята обернулись в сторону Феди.
— Давай уж помогу, — снисходительно предложил Петька и, подойдя, потянул Лиску за повод.
Но шея лошади окаменела. Петька погрозил Лиске кулаком и потянулся за вожжами. Та шарахнулась в сторону.
Тогда Федя вытащил из кармана кусок хлеба, поднес к влажным розовым ноздрям лошади, потом положил его на землю.
Запах хлеба сломил Лискино высокомерие. Она опустила шею, потянулась губами за куском и сама всунула голову в хомут.
Вскоре вереница подвод двинулась к лугу.
Навьючили по первому возу сена. Санька поставил Муромца впереди всего обоза, оглядел подводы, мальчишек, застывших около лошадей, взмахнул рукой и заливисто скомандовал:
— По передкам! Шагом арш!
Муромец неторопливо взял с места тяжелый воз. Следом за ним, мерно скрипя и покачиваясь, тронулись остальные подводы.
Когда миновали топкую лесную дорогу и выехали на укатанный проселок, Санька разрешил мальчишкам забраться на возы. Сам он продолжал степенно шагать рядом с Муромцем, заложив руки за спину, как это делал его отец, и зорко всматривался в дорогу, примечая каждую рытвину, канаву, каждый спуск и подъем.
Шумно дышали лошади, звенели уздечки, поскрипывали колеса, от них пряно несло запахом дегтя. Солнце поднималось все выше, разгоралось ярче.
Дорога пошла под крутой уклон. Санька свистнул, и подводы остановились. Он осторожно свел с пригорка Муромца, потом вторую лошадь, третью, четвертую. Дошла очередь до Лиски.
— Не надо… Сам попробую. — И Федя взял лошадь под уздцы.
Казалось, что вот-вот Лиска не выдержит давления напиравшего сзади воза, опрокинет мальчика и понесется вскачь.
Но маленькая напрягшаяся рука твердо сжимала удила, голос Феди звучал по-хозяйски властно, и лошадь, едва не вылезая из хомута, покорно оседала на задние ноги, не шагала, а почти сползала с крутогора.
Но вот спуск кончился. Федя отпустил занемевшую руку, перевел дыхание и потрепал Лиску по шее.
Облегченно вздохнул и Санька. Потом спохватился и покровительственно заметил:
— Ничего свел. Только кричишь много. Спокойнее надо.
Федя забрался на воз. Голова немного кружилась. На возу укачивало, как в люльке. Сладкий запах сена, скрип колес, напоминающий журавлиное курлыканье, посапыванье коней, пестрое, нарядное поле кругом, теплый ветер над головой — все это было так хорошо, так напоминало те дни, когда он жил с матерью в совхозе.
Заслонив от солнца глаза. Федя смотрел на дорогу. Если пройти через все поле, потом через лес, где воздух в летние дни всегда так густо настоен на сосновой коре и папоротниках, добраться до станции и проехать два пролета, то к вечеру можно попасть в совхоз «Высокое». А там подняться на пригорок, к рабочему поселку, отсчитать с края третий домик, маленький, белый, точно умытый к празднику, и постучать в оконце — Федя всегда так делал, когда запаздывал домой.
«Это ты, грибник-лесовик? — ворчливо спрашивала мать. — А я уж собиралась на розыски идти. Садись, ужинай скорее!»
«Да нет, мамка, я ничуть не заблудился, — принимался уверять Федя: — на курень напал. Смотри, белых грибов сколько принес…» — И, с аппетитом хлебая молочную лапшу, он долго рассказывал о грибных местах, мшистых полянках, частых ельниках…
Федя вздохнул и зарылся лицом в сено. Нет, лучше не смотреть на дорогу…
— Э-эй, на возах! Гляди в оба! — услышал он голос Саньки.
Федя открыл глаза — возы приближались к косогору. Впереди ехал Петька Девяткин. Неожиданно его воз начал крениться набок.
— Девяткин, левее правь! — закричал Федя. — Задремал, что ли? Лево, говорю!
Петька не шевелился.
Федя, не раздумывая, спрыгнул на землю, бросился к возу Девяткина.
С другой стороны к нему бежал Санька. Они почти одновременно подставили свои плечи под опрокидывающийся воз.
Душная, жаркая тяжесть навалилась на мальчиков, закрыла свет, перехватила дыхание. Сотни колючих травинок, точно иглы, впились в лица.
— Ой, мамочки! Задавило! — закричал с заднего воза Тимка Колечкин и бросился бежать к лугу.
Лошадь наконец миновала опасный крутой уклон, приподнявшиеся от земли колеса правой стороны телеги вошли в колею, воз выровнялся и отвалил от мальчиков.
Красный от напряжения, Санька потер плечи, грудь, неловко повел шеей и вдруг заметил на возу ухмыляющегося Девяткина.
— Дрыхнешь там! Ворон ловишь! — вышел из себя Санька и, подпрыгнув, ухватил Девяткина за ногу и стащил его на землю.
— Очумел, Коншак… — забормотал Девяткин, отряхиваясь от пыли и отступая назад. — Так уж и подремать нельзя…
— Мотай, говорю, отсюда! Не нужны мне такие возчики… Ясно? Федя, будешь смотреть за двумя подводами.
— Есть за двумя! — козырнул Федя и поглядел на Саньку.
Лицо мальчика, исколотое травинками, было покрыто мелкими капельками крови, точно обрызгано ягодным соком.
— Тебе умыться надо, — сказал Федя.
— И тебе надо.
Они спустились в овражек, к роднику, поплескали на лица водой, вытерли их подолами рубах.
Санька все посматривал сбоку на Федю и думал: «А ничего малый. Работать с ним можно…»
А потом принялся ругать косогор на дороге.
— Срыть его надо, — предложил Федя.
— Это — пожалуй, — согласился Санька. — Обратно поедем — лопаты захватим.
Возы тронулись дальше. Около самой деревни их нагнали Тимка и перепуганные Маша с Катериной.
Маша подозрительно оглядела Саньку, а Катерина принялась расспрашивать ребят, что с ними произошло.
— Ничего и не было, — пожал Санька плечами и незаметно подморгнул Феде.
— Померещилось Тимке, — подтвердил тот. — С жары, верно, кровь в голову ударила.
Вечером возчики распрягли лошадей и повели их в ночное.
Потому ли, что Муромцу захотелось быть поближе к Лиске, по другой ли какой причине, но только Санька оказался рядом с Федей.
— Ты это вовремя плечо-то подставил, — глядя в сторону, сказал Санька. — Одному бы мне ни за что воз не удержать.
— И мне одному не удержать, — признался Федя.
— Ты где это обучился косить да лошадьми так править?
— В совхозе. Меня мать всегда с собой в поле брала.
— А меня отец…
Они помолчали. Потом Санька неожиданно сказал:
— Желаешь — можешь завтра на Муромце сено возить. А я Лиску возьму.
— Кони же у вас закрепленные, именные! — улыбнулся Федя.
— Это ничего… поправочку внесем.
Глава 22. В ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ
С сенокосом в Стожарах управились как раз вовремя — до теплых затяжных дождей. Колхозницы смогли немного передохнуть. Особенно были рады дождям ребята: наконец-то можно будет сходить в лес за грибами, на болото за черникой, половить рыбу, разведать, каков урожай орехов в этом году!
Утром Санька, как обычно, проснулся вместе с матерью и поспешно начал одеваться.
— Куда в такую рань? — остановила его Катерина. — Поспи еще часок. В луга сегодня не ехать.
— Известно куда… на конюшню. — Санька туго затянулся ремешком, лихо заломил на висок пилотку и вдруг, почувствовав пристальный взгляд матери, оглянулся: — Что ты смотришь? Не так что-нибудь?