Дом на горе, стр. 4
— Ну конечно! Как с ним?
— Ничего просо. Говорят, скоро убирать можно.
— Почему «говорят»? А ты сам разве не бываешь на участке?
— Бываю… Не часто, правда, — запнулся Костя.
— Дома у тебя трудно… Я понимаю, — вздохнув, сказала Варя.
— Дома в порядке, — нахмурился Костя. — Не хуже других живём.
Девочка замолчала, и ни о чём больше не допытывалась. Она знала: Костя не любил, когда касались его домашней жизни.
Опустив поводья, Варя задумчиво смотрела на небо. Лошадь, довольная тем, что седоки про неё забыли, брела наугад, лениво сощипывая стебельки трав.
Неожиданно всё кругом потемнело, стало суровее, строже. Померкли щедро расцвеченные облака, потемнела листва на деревьях, трава на лугу — это солнце зашло за плотное, тугое облако.
На секунду Варе стало даже грустно, оттого что какое-то маленькое облако смогло так затенить большое, сильное и непокорное солнце. Но вскоре облако порозовело, края его сделались ослепительно золотистыми, и из-за них хлынули такие неистовые и мощные столбы света, что они, казалось, способны были пронизать землю насквозь.
— Красиво-то как! — вскрикнула девочка. — Словно прожектора зажгли!
Наконец солнце вырвалось из-за облака и почти приметно для глаза стало опускаться за горизонт.
— Костя, а ты про зелёный луч слышал? — неожиданно спросила Варя. — Я где-то читала, что когда солнце заходит, то в самый последний миг можно уловить такой зелёный луч. Давай подождём немного, может, и увидим.
Девочка остановила лошадь, обернулась и устремила взгляд на солнце.
— Зачем тебе зелёный луч? — недоумевая, спросил Костя.
— Знаешь, это очень интересно. Вот как в жизни… одни много-много видят: и зелёный луч, и как звезда падает, и как трава растёт. А другие не замечают ничего, живут как слепые, а потом говорят: «Этого не бывает!» А я хочу много увидеть. Только для этого надо уметь смотреть долго-долго и ничего не бояться… Ты можешь так, Костя?
И, кто знает, может быть, в этот час нашим друзьям и удалось бы увидеть редкий зелёный луч, если бы к ним не подошёл с косой в руках конюх Новосёлов. Невдалеке от него стояла подвода, нагруженная травой.
— Так… Прогулочку устроили? Закатами любуетесь?.. — начал было старик, но, увидев, как мальчик с девочкой, подавшись вперёд, словно заворожённые, смотрят на падающее за горизонт солнце, он только покачал головой.
Костя, заметив Новосёлова, спрыгнул с лошади и, отводя глаза в сторону, торопливо заговорил:
— Тимофей Иваныч! Я Варю встречал… Она ногу поранила… Идти не может…
— А я разве против? Ну и вези домой своего дружка-товарища.
Старик погладил дремучую бороду, и Костя заметил, что на бородатом лице скупого на ласку конюха вдруг, как светлый лучик, мелькнула улыбка.
— Да-а… Старые старятся, молодые к небу тянутся, — задумчиво сказал он и, наказав Косте отвести по приезде коня в ночное, направился к подводе.
Глава 4. КИСЛЫЕ ЯБЛОКИ
Дома по утрам Витю Кораблёва обычно не будили рано.
— Пусть поспит, птенец! — любил говорить отец, Никита Кузьмич. — Сон на заре что живая вода: силы прибавляет.
И круглощёкий, розовый «птенец», доходивший отцу до плеча, нежился в тихой затененной клетушке, не слыша ни сборов родителей на работу, ни щёлканья пастушьего бича, ни фырканья прогреваемого мотора грузовика.
Правда, мать Вити, Анна Денисовна — маленькая, сухая, подвижная женщина, — иногда наперекор мужу заглядывала по утрам в клетушку и расталкивала сладко посапывающего сына:
— Витенька, утро-то какое! Редкостное! Жемчужное! Ты бы встал, росой умылся, солнышку поклонился…
— Экая ты, мать, — вмешивался Никита Кузьмич. — В такую рань птица своего птенца в гнезде не потревожит, а ты сынка родного будоражишь.
— Куда это годится, Кузьмич! — противилась жена. — Парню за пятнадцать лет перевалило, а он всякой работы сторонится. Пусть он с нами в поле побудет.
— Успеет ещё, наработается — жизнь велика. А сейчас у него каникулы, пусть отдыхает.
В семье Кораблёвых Витя был младшим из детей, и Никита Кузьмич горячо любил сына. Витя был находчив, сообразителен, учение в школе ему давалось легко, он хорошо рисовал, бойко играл на баяне, а выступая с декламацией на школьных вечерах и колхозных праздниках, всегда вызывал бурные аплодисменты.
«С искрой сынок, высоко парить будет!» — с гордостью говорил отец и не уставал твердить сыну, что тот после окончания десятилетки, по примеру старшей сестры, непременно должен пойти учиться в город.
Споры мужа и жены обычно заканчивались тем, что Никита Кузьмич прикрывал дверь клетушки и, бесшумно собравшись, уходил с Анной Денисовной в поле.
Но сегодня Витя Кораблёв, вопреки заведённому правилу, сам проснулся чуть свет и, поёживаясь от утренней свежести, выбежал на крыльцо, к умывальнику. На ступеньках сидел отец и, кряхтя, натягивал заскорузлые сапоги. Был он грузный, широкоплечий, с аккуратно подстриженной щёточкой усов, с благообразной, в русых колечках бородой.
— Ты что это, сынок, вскочил в такую рань? — Никита Кузьмич удивлённо поднял голову. — Или мать подняла на зарю полюбоваться?
— На какую зарю? — не понял Витя. — Встал и встал… не спится мне.
— Ну-ну… Что-то раненько ты бессонницу наживаешь.
Витя про себя усмехнулся: какая там бессонница! Он с удовольствием бы поспал ещё часок-другой…
Вскоре отец с матерью ушли на работу. Витя направился в огород. Нельзя сказать, что его очень тянуло в это утро поработать лопатой или мотыгой, да и приусадебный участок был в полном порядке. Всё же Витя взял в руки мотыгу и принялся с таким усердием рыхлить почву около помидорных кустиков, словно это было его самое любимое занятие. А глаза его всё время косили за изгородь, на соседний участок Балашовых. И он не ошибся в своих расчётах: вскоре там появилась Варя.
В стареньком домашнем платьице с короткими рукавами девочка долго стояла среди грядок, щурясь на поднимающееся из-за здания школы солнце. Потом, присев на корточки у грядок, она осмотрела помидоры, коснулась пальцем голубоватых скрипучих листьев капусты, покрытых сизой холодной росой, — всё девочке надо было потрогать, всему напомнить, что она, Варя Балашова, вернулась домой.
Только вот Витю Кораблёва она почему-то не замечала, хотя он и стоял с мотыгой почти у самой изгороди.
Но тут через калитку в огород заглянула мать Вари:
— Варюша, так я пошла!
— Иди, мама, иди! — отозвалась девочка. — Я быстренько полью всё, потом печку истоплю.
— Ты бы ногу поберегла… На огороде и без полива всё хорошо растёт.
— Я только цветы полью. Ты иди, мама.
Варя взяла лейку и, прихрамывая, направилась к пруду за водой.
Недолго раздумывая, Витя сменил мотыгу на лейку и тоже побежал к пруду. Маленький круглый пруд, затянутый зелёной ряской, лежал на самом конце участка, изгороди здесь не было, и Варя сразу заметила соседского мальчика.
— Витя, ты! — обрадовалась она. — И так рано проснулся?
— Здравствуй, Варя… Когда же ты вернулась?
— Будто не знаешь? — удивилась девочка. — А мне сказали, что ты ехал встречать меня на своём велосипеде, но у тебя лопнула камера.
Витя вспыхнул и, нагнувшись, погрузил лейку в воду. Ну вот, она уже всё знает и смеётся над ним! А он ведь так не хотел вспоминать об этой неудавшейся встрече…
Потом не утерпел и украдкой, снизу вверх, заглянул девочке в лицо. Глаза её были серьёзны. И Вите стало легче.
— Ну, ехал… Откуда ты знаешь?
— А мне Костя Ручьёв рассказал, — призналась Варя. — Знаешь, он как джигит… на край света умчать может!
— Знаю! — Витя, как пробку, с силой вырвал из пруда полную лейку, и вода под ней сомкнулась и забурлила. — Вы катались с ним до самого вечера…
— Что ты! — нахмурилась Варя. — Мы просто ехали… У меня так болела нога…
Но Витя всё же не удержался и насмешливо сказал, что устраивать скачки на рабочих конях — не такая уж великая доблесть.