Большой пожар, стр. 65

— Тогда многих обожгло, — кивнул Ковальчук. — На нескольких женщинах платья загорелись, по полу стали кататься, с такими криками… Я никогда не видел, не знал, как это страшно, когда на человеке горит одежда… Мы их оттаскивали, огонь с них сбивали, ну, чем придётся — ладонями, кто воду из бутылок лил, даже огнетушителем… Толя не сказал, что Арбуз чуть ли не с самого начала велел нам отовсюду, где только можно, собрать огнетушители. Вадим Петрович очень помог, он в добровольной пожарной дружине состоял, знал, где и что. Всего у нас огнетушителей было штук восемь или девять, без них, наверное, нам пришлось бы худо. Не стану категорично утверждать, что ресторан бы сгорел, но именно с их помощью мы ту волну все-таки потушили, так что с огнетушителями нам очень повезло. Только пятерым, кого сразу обожгло, не повезло, и ещё двоим, которые в туалет на нижний этаж спустились — пламя как раз через них прошло, а помочь было, некому… Анна Алексеевна в дальнем углу что-то вроде лазарета устроила, метрдотель аптечку принёс, но разве поможешь в таких условиях обожжённым? А ведь, кроме них, ещё и другие пострадавшие были, помните, в первой давке у дверей. Мы на себе рубашки рвали, в чайной заварке смачивали, и Анна Алексеевна на обожжённых накладывала. В темноте их крики сильно на нервы действовали, не мне вам рассказывать, как им было больно, и в этой обстановке многие за столы уселись, стали глушить себя спиртным, кое-кого даже силой приходилось унимать… Словом, как констатировал Арбуз, не таким он мыслил себе свой юбилей. Боюсь, что у пожарных, когда они к нам вошли, создалось о нас весьма превратное представление, не так ли?

— Ну что вы, — улыбнулся Клевцов. — Вполне интеллигентное общество, очень приятно было познакомиться.

— Лучше бы при других обстоятельствах, но очень приятно, — вторил ему Юрий Кожухов. — Правда, Володя?

— Как будто на праздник пришли, — подтвердил Уленшпигель. — На маскарад. Женщины в тогах, как римские мадонны, мужики в рубахах и майках щеголяли. Только цветов, помню, не было.

Ковальчук засмеялся, выдернул Уленшпигеля из-за стола и легко поднял его на руки.

— Вот этот… входит в противогазе…

— Положь, где взял, — проворчал Уленшпигель. — Клюкву лучше подними.

— Представьте себе, — опуская Уленшпигеля, продолжил Ковальчук, — будто из колонны вдруг выходят три призрака, три чёрных инопланетянина, освещают нас фонарями, а мы смотрим на них, остолбенелые, догадываемся, кто это, и как грянем: «Ура! Да здравствуют пожарные!» И каждый норовит их обнять, хоть рукой дотронуться, убедиться, что не сон — шутка ли, пожарные до нас добрались! Никогда ещё не видел, чтобы люди так захлёбывались радостью. Ведь если к нам есть вход, то должен быть и выход!

— До чего глубоко и здорово сказано, — восхитился Уленшпигель, — сразу видно, что учёный, кандидат наук. Только малость обидно: я-то думал, вы просто обрадовались с такими людьми, как мы, познакомиться, а у вас, оказывается, задняя мысль была — побыстрее на выход. А кто был тот крупный мужчина, который у товарища капитана Клевцова, а тогда лейтенанта, чуть руку не оторвал, требовал, чтоб его немедленно и с удобствами вывели?

— Не иначе, как этот выступальщик Глебушкин, — догадался Сергей Антоныч.

— Он самый, — засмеялся Ковальчук. — Арбуз прикрикнул на него, чтобы не позорил, а Глебушкин как рявкнет в ответ: «Можете командовать у себя в кабинете!» А Арбуз: «Ай-ай,-ай, вы же всего полтора часа назад мною восхищались!» И Анна Алексеевна: «Аркадий, пора бы тебе стать более осмотрительным в выборе друзей, не забудь, что ты уже стал совершеннолетним». Тут кто-то подбежал и стал уговаривать пожарных выпить, а Володя Никулькин — это теперь мы знаем, кто ты такой! — очень вежливо сказал: «Что вы, товарищ, я сегодня в газете читал, что алкоголь вреден для здоровья». Потом он нам стал рассказывать всякие весёлые байки, но нам уже было не до них, хотелось скорее спуститься…

— Володя вам зубы заговаривал, — пояснил Кожухов. — По штурмовкам мы вас спускать не могли, для этого бы несколько часов потребовалось, а вести вниз без противогазов — опасно, внутренние лестницы были ещё задымлены. Вот и пришлось тянуть время, пока наши снизу не подошли.

— И заключительная сцена, — торжественно, сказал Ковальчук. — Стали мы спускаться вниз, первыми пострадавших вынесли — там на каком-то этаже что-то вроде медпункта было, и окна на маршах разбиты, перила перекручены, гарь, копоть… Спустились на крышу главного здания, там снег, ветер, мы бегом по крыше на правое крыло, где люк, полуголые — кадры для документального кино! А уже внизу стали договариваться с пожарными, чтобы встретиться на будущей неделе, отметить, только наша встреча не состоялась, как-то не до этого было: хоронили товарищей…

— Мы тоже, — сказал Клевцов.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО АВТОРА

На этих скорбных словах Клевцова я хотел было поставить точку, но потом подумал, что не стоит кончать роман на трагической ноте. Лучше, подумал я, пусть Ольга расскажет, как она счастлива с Васей, Бубликом и Дедом, как удачно сложились судьбы друзей, тех, кто пережил Большой Пожар.

Но после долгих размышлений я пришёл к выводу, что этот рассказ будет лишним. Ну, счастливы — и слава богу, пусть живут в своё удовольствие, читатель и сам уже догадался, что Ольга и Вася не случайно нашли друг друга.

К тому же, решил я, никто, кроме автора, не сумеет ответить на многие вопросы читателей. Например, на такие:

— А был ли на самом деле Большой Пожар?

— А имеют ли реальных прототипов люди, которые его тушили?

Прямо и недвусмысленно отвечу; да, был; да, имеют. Почти все, случившееся в романе, автором не выдумано, и если он не назвал настоящих фамилий и места действия, то причины тому — чисто литературные: строгая документальность повествования сковала бы автора, не позволила бы ему пофантазировать, объединить в одном персонаже нескольких, сместить в пространстве и времени иные события и судьбы.

Но в одном автор не позволил себе ни на йоту отклониться от действительно происшедших событий: все боевые действия по тушению Большого Пожара приведены с документальной точностью. Да и не только Большого — других пожаров тоже. Здесь и выдумывать ничего не пришлось: никакая авторская фантазия не могла поспорить с тем, что происходило в реальной жизни.

Было все: и танк да полигоне, идущий в атаку на огонь под разрывами снарядов, и Гулин, объявивший пожару номер пять, и «живая кариатида» Лавров, и Дед со всеми своими историями, и Нестеров-младший, поднимающий Ольгу с Бубликом на крышу, и общий любимец Уленшпигель, и Вета Юрочкина была, и «Человек в тельняшке», и полковник Кожухов с его замечательной идеей, и вошедшая в учебники цепочка штурмовых лестниц, и массовый героизм пожарных при спасании людей — были спасены многие сотни человек.

Помню, меня сильнее всего поразило: подвиги одиночек — на фоне массового героизма пожарных, от высших офицеров до рядовых бойцов.

Перед огнём все равны.

Тот, кто в романе назван подполковником Чепуриным, говорил мне: «Молодых, даже ещё не обстрелянных бойцов за боевки приходилось удерживать — рвались в огонь. Такого порыва не припомню, никто себя ие жалел…»

А когда я спросил того, кого назвал полковником Кожуховым, какой свой час он считает «звёздным», он без колебаний ответил: «Большой Пожар. — И пояснил почему: — На этом пожаре могло погибнуть значительно больше людей, но у нас — относительно мало, и причина в том, что мы резко сократили время локализации пожара. При аналогичных пожарах в высотных зданиях за рубежом пожарные, как правило, давили температуру, очаги пожара мощными струями снаружи, и лишь затем шли внутрь. С искренним уважением относясь к их работе, скажу все же, что мы избрали другую тактику, тушили и снаружи, и большими силами рвались внутрь, благодаря чему выиграли время и спасли многих оказавшихся в безнадёжной ситуации людей. Но и рисковали, конечно, куда больше, вы же в курсе, что творилось в коридорах и на лестничных клетках. И снаружи тоже очень рисковали: маневрировали автолестницами с находящимися на них ствольщиками, И получилось, что риск оправдался».