Неизвестная революция. Сборник произведений Джона Рида, стр. 47

Один журналист под строжайшим секретом сообщил мне, что контрреволюционное выступление начнется в полночь. Он показал мне два воззвания; одно было подписано Гоцем и Полковниковым и приказывало всем юнкерским училищам, всем выздоравливающим солдатам, находящимся в госпиталях, и георгиевским кавалерам приготовиться к военным действиям и ждать приказов от Комитета спасения. Другое было подписано самим Комитетом спасения, и значилось в нем следующее:

«К населению Петрограда!

Товарищи рабочие, солдаты и граждане революционного Петрограда!

Большевики, призывая к миру на фронте, в то же время призывают к братоубийственной войне в тылу.

Не подчиняйтесь их провокационному призыву!

Не ройте окопов!

Долой оружие!

Долой предательские засады!

Солдаты, возвращайтесь в казармы!

Бойня, начатая в Петрограде, – подлинная гибель революции.

Во имя свободы, земли и мира сплачивайтесь вокруг Комитета спасения родины и революции!»

Когда мы выходили из думы, нам встретился отряд красногвардейцев. Вид у них был суровый и решительный. Они шли по темной и пустынной улице, ведя с собой дюжину пленников – членов местного отдела Совета казачьих войск, пойманных в помещении этого Совета в тот самый момент, когда они были заняты подготовкой контрреволюционного заговора.

Солдат, сопровождаемый мальчиком с ведерком клейстера, расклеивал огромные ослепительно белые объявления:

«Настоящим гор. Петроград и его окрестности объявляются на осадном положении. Всякие собрания и митинги на улицах и вообще под открытым небом запрещаются впредь до особого распоряжения…

Председатель Военно-революционного комитета Н. Подвойский».

Мы шли домой. Воздух был полон смутных звуков. Автомобильные рожки, чьи-то вскрики, отдаленная пальба… Город сердито и беспокойно шевелился…

Рано утром перед самой сменой караула на телефонную станцию явилась рота юнкеров, переодетых в форму Семеновского полка. Они знали большевистский пароль и совершенно беспрепятственно сменили караулы. Спустя несколько минут явился Антонов, производивший инспекцию. Юнкера схватили его и заперли в маленькую комнату. Когда пришла подмога, она была встречена грохотом ружейного огня. Несколько человек было убито.

Контрреволюция началась…

Глава VIII. Контрреволюция

На следующее утро, в воскресенье 11 ноября (29 октября), казаки под колокольный звон всех церквей вступили в Царское Село, причем сам Керенский ехал на белом коне. С вершины невысокого холма они могли видеть золотые шпили и разноцветные купола, огромную серую массу столицы, расстилавшуюся по тоскливой равнине, а за ней – стальные воды Финского залива.

Боя не было. Но Керенский допустил роковую ошибку. В 7 часов утра он послал 2-му Царскосельскому стрелковому полку приказ сложить оружие. Солдаты ответили, что они соблюдают нейтралитет, но разоружаться не желают. Керенский дал им десять минут на размышление. Это озлобило солдат; вот уже восемь месяцев, как они сами управляли собой через свои полковые комитеты, а теперь запахло старым режимом… Через несколько минут казачья артиллерия открыла по казармам огонь и убила восемь человек. С этого момента в Царском не осталось ни одного «нейтрального» солдата…

Петроград был разбужен треском ружейной перестрелки и громким топотом марширующих людей. Под серым небом дул холодный ветер, предвещая снег. На рассвете сильные отряды юнкеров заняли военную гостиницу и телеграф, но после кровопролитного боя были выбиты. Телефонная станция была осаждена матросами, которые залегли за баррикадами, построенными из бочек, ящиков и листов жести посреди Морской, или укрылись на углу Гороховой и Исаакиевской площади, обстреливая всех проходящих и проезжающих. Время от времени мимо них проезжал автомобиль под флагом Красного Креста. Матросы не трогали его…

Альберт Рис Вильямс [68] был на телефонной станции. Он уехал оттуда в автомобиле Красного Креста, якобы наполненном ранеными. Покружив по городу, автомобиль боковыми улочками добрался до штаб-квартиры контрреволюции – Михайловского юнкерского училища. Во дворе училища находился французский офицер, который, по-видимому, распоряжался всем происходившим… Таким путем на телефонную станцию доставлялись боеприпасы и продовольствие. Целые десятки таких автомобилей якобы Красного Креста служили юнкерам для связи и снабжения…

В их руках было пять-шесть броневиков из расформированного английского броневого дивизиона. Когда Луиза Брайант [69] шла вдоль Исаакиевской площади, ей встретился один из них, направлявшийся от Адмиралтейства к телефонной станции. На углу улицы Гоголя машина остановилась, как раз напротив Луизы Брайант. Несколько матросов, скрывавшихся за штабелями дров, открыли стрельбу. Пулемет в башенке броневика завертелся во все стороны, осыпая градом пуль штабели дров и толпу. Под аркой, где стояла мисс Брайант, было убито семь человек, в том числе два маленьких мальчика. Вдруг матросы с криком выскочили из своего прикрытия и кинулись вперед. Окружив огромную машину, они принялись тыкать штыками во все ее щели, не обращая внимания на стрельбу… Шофер броневика притворился раненым, и матросы оставили его в покое, а он помчался в думу дополнять сказки о большевистских зверствах… В числе убитых был один английский офицер…

Позднее газеты сообщили, что на юнкерском броневике был пойман один французский офицер, которого отправили в Петропавловскую крепость. Французское посольство немедленно опровергло это сообщение, но один из членов думы говорил мне, что он сам добился освобождения этого офицера… Каково бы ни было официальное поведение союзных посольств, отдельные английские и французские офицеры вели себя в эти дни весьма активно, вплоть до участия в качестве экспертов на заседаниях Комитета спасения…

Целый день во всех частях города шли стычки между юнкерами и красногвардейцами, битвы между броневиками… Залпы, отдельные выстрелы, резкий треск пулеметов слышались издалека и вблизи. Железные ставни магазинов были опущены, но торговые дела шли своим чередом. Даже кинематографы с потушенными наружными огнями работали и были набиты зрителями. Трамваи ходили, как всегда. Телефон действовал. Вызвав станцию, можно было ясно слышать перестрелку. Все аппараты Смольного были выключены, но дума и Комитет спасения находились в постоянной телефонной связи со всеми юнкерскими училищами, а также с Керенским в Царском Селе.

В 7 часов утра во Владимирское юнкерское училище явился отряд солдат, матросов и красногвардейцев. Он потребовал от юнкеров сдачи оружия в двадцать минут. Юнкера ответили отказом. Через час, подготовившись, они попытались выступить, но были отбиты сильным огнем с угла Гребецкой и Большого проспекта. Советские войска окружили училище и начали обстрел, вдоль здания взад и вперед двигались два бронированных автомобиля, ведя огонь из пулеметов. Юнкера по телефону просили помощи. Казаки ответили, что не решаются выступить, так как перед их казармой расположился сильный матросский отряд с двумя орудиями. Павловское училище было окружено. Большинство юнкеров-михайловцев сражалось на улицах…

В половине двенадцатого прибыли три полевых орудия. Юнкерам снова предложили сдаться, но вместо ответа они открыли стрельбу и убили двух советских делегатов, шедших под белым флагом. Тогда началась настоящая бомбардировка. В стенах училища были пробиты огромные бреши. Юнкера отчаянно защищались; шумные волны красногвардейцев, шедших в атаку, разбивались ожесточенным огнем… Керенский по телефону отдал из Царского приказ – не вступать ни в какие переговоры с Военно-революционным комитетом.

Советские силы, доведенные до бешенства неудачами и потерями, заливали разбитое здание морем стали и огня. Сами их предводители не могли остановить ужасной бомбардировки. Комиссар Смольного, по фамилии Кириллов, попытался сделать это, но ему пригрозили самосудом. Красногвардейцев ничто не могло остановить.