Колесница Гелиоса, стр. 85

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Прошло полгода с того времени, как Прот, поделив с Евном сокровища Тита Максима, стал одним из богатейших жителей Тавромения.

Он купил за бесценок дом почти в самом центре столицы Новосирийского царства, не такой роскошный, как дворец Ахея, но все же с множеством комнат, атрием и, как он мечтал, с фонтаном во дворе.

Каждый день к нему приходили высокопоставленные гости: то Серапион, то Клеон с братом, то другие члены Совета или сумевшие быстро и ловко разбогатеть бывшие рабы.

Изредка появлялся Евн, он возникал в доме всегда неожиданно — ласковый, веселый, но с быстрым, обжигающим взглядом.

Для того, чтобы угощать всех этих гостей, а также поддерживать чистоту в залах и комнатах, увешанных пурпурными коврами, уставленных золотой и серебряной посудой Тита, Прот купил несколько рабов из числа сицилийцев, которые так и не примкнули к движению Евна.

Так в доме появились Сарды, Фраки, Геты и один Герм — рослый германец с косматой черной бородой.

В первые дни, чувствуя себя неловко, когда эти люди кланялись перед ним и называли его господином, Прот не разрешал назначенному надсмотрщиком илирийцу Протодору, подаренному ему Серапионом, прикасаться к ним даже пальцем. Но после того как подававший во время пира вино Сард неосторожно опрокинул кувшин и несколько алых капель пролилось на белоснежный хитон гостившего у него Евна, перепуганный Прот вызвал надсмотрщика и приказал строго наказать раба.

С тех пор всем его слугам стало житься ничем не лучше, чем в доме своих бывших господ. Не было такого дня, чтобы плеть Протодора не свистела над спиной очередного несчастного у вкопанного в землю за домом столба.

Сам же Прот все больше и больше входил во вкус своей новой жизни. Он не стал менять данное отцом Луция имя на свое истинное — Дейок или более значительное, как это сделали несколько бывших рабов, а теперь преуспевающих господ, ставших из Сиров и Тавров Каллистами, Асинкритами, Викторинами [98].

Имя Прот — то есть, первый, главный, — вполне его устраивало, и он надеялся, что оно приведет его в Совет, а там, как знать, может, и на одну из самых почетных должностей, окружающих царя. Ведь, если уж на то пошло, думал он, то и самого Евна-то забитые сирийцы избрали не столько благодаря его магическим трюкам, сколько из-за его имени, веря, что оно является залогом их непобедимости и счастливой жизни.

И все-таки Прот скучал. Днем он обходил лавки со своими товарами и вместе с нанятыми торговцами подсчитывал прибыль, вечерами пировал с кем-нибудь из Совета под музыку и танцы молодых эллинок, а по ночам просыпался и долго смотрел невидящими глазами в темноту, потому что ему снился Пергам и старые, возможно уже умершие, родители. Тогда весь этот дом, ковры и вазы казались ему золотой клеткой, которой его окружил Евн.

Выход был, и о нем напоминал Фемистокл во время своих редких встреч с Протом.

Эллин убежденно говорил, что Проту нужно немедленно расстаться со своим богатством, отдать его Евну, и тот незамедлительно сдержит свое слово, даст ему римскую трирему, которая в считанные недели доставит его в Пергам.

— Ты должен предупредить свой народ, своего базилевса о грозящей опасности! — твердил Фемистокл, но был уже день, свет которого и ожидание новой попойки заглушали ночные мысли Прота, и он каждый раз повторял надоедливому эллину:

— Ты просто завидуешь мне, моему богатству! Что я буду делать в Пергаме таким нищим, как ты? Или ты предлагаешь мне, чтобы я через месяц-другой продал там себя за долги в рабство и стал таким же, как мои Сарды и Фраки?

— Я предлагаю тебе остаться человеком! — каждый раз заканчивал разговор Фемистокл. — Чтобы ты не стал в конце концов таким же мерзавцем, как твой бывший хозяин, выбросивший тебя на остров Эскулапа!

Шли дни, недели, месяцы, и опасения Фемистокла понемногу стали сбываться.

Прот, для которого не было других примеров в своей рабской жизни, кроме Луция, постепенно перенял многие его привычки и становился все более похожим на своего бывшего господина. Сначала робко, а потом все смелее он стал заниматься подлогами, лжесвидетельствами против своих конкурентов в продаже хлеба и вина, которых он закупил неслыханное количество. С рабами он говорил, цедя слова сквозь зубы и уже не стеснялся отвешивать тяжелые и звонкие оплеухи за самые малейшие провинности.

Совесть уже не мучила его по ночам. Он стал понемногу забывать о той опасности, которая грозила Пергаму.

Евн, Серапион и Клеон одобряли образ его жизни, и был лишь один человек, который еще напоминал ему о своем долге, — Фемистокл. Но Прот старательно избегал его, и когда, на исходе осени, тот вместе с Ахеем уехал в Мессану, проверять, как восстанавливаются ее полуразрушенные стены, казалось, и вовсе забыл о нем.

Дни по-прежнему текли в праздности и развлечениях, когда однажды по городу пронеслась весть: сменивший нерешительного Флакка новый консул Кальпурний Пизон неожиданным штурмом захватил Мессану и со всей консульской армией двинулся на Тавромений. Весь гарнизон Мессаны и Ахей погибли, оставшиеся в живых несколько тысяч человек были распяты на крестах.

Новость эту принес чудом уцелевший Фемистокл, который теперь стал самым желанным гостем во всех знатных домах столицы.

Не смог побороть в себе искушения, чтобы не пригласить его и не узнать всех подробностей взятия Мессаны, а главное, разузнать, так ли уж велика опасность, и перепуганный Прот…

Фемистокл вошел в дом Прота в полном вооружении. Грудь его защищали дешевые, но надежные в бою против копий и стрел бронзовые бляхи. С пояса в ножнах, едва не доставая до пола, свисал длинный сарматский меч. Рука и шея его были перевязаны, но держался он твердо и сразу же повел разговор о Мессане.

— Я никогда не видел римлян такими яростными и кровожадными! — сказал он, и лицо его исказилось недавними воспоминаниями. — Когда я крикнул одному центуриону, зачем же он добивает пленных, ведь из них еще могут получиться рабы, он сказал мне: «На наш век еще хватит провинций и новых рабов! А ваше царство мы вырвем с корнем, по цветочку, по травинке, и ни одна рабская душа не останется здесь в живых! «Я был крепко связан и не мог ответить ему достойным образом, — покачал головой Фемистокл. — Наутро меня должны были распять!

— Как же тебе удалось бежать? — прошептал смертельно побледневший Прот.

— К счастью, у одного из моих товарищей при обыске не нашли нож, — объявил грек. — И нам удалось развязать веревки. Но до Тавромения я добрался только один. По всем окрестностям уже действуют отряды этого Пизона. Они вылавливают сторожевые посты и просто отбившихся от городов рабов и тут же либо распинают их, либо просто сжигают на кострах. Но все это мелочи по сравнению с тем, что было в Мессане! Кровь наших братьев текла там такими потоками, что невозможно было бежать по улицам, не поскользнувшись на ней. Настоящее подземное царство сделал из города Пизон и по достоинству занял в нем трон самого Аида!

— Что же теперь с нами будет? — с мольбой уставился на Фемистокла Прот.

— То, что мы заслужили своей трусостью и бездействием! — жестко ответил грек. — Смерть — кому на крестах, кому в огне. Но ты еще можешь спастись и спасти других.

— Я? — не веря в свое спасение, воскликнул Прот. — Но как?

— Сегодня же отдай все до последнего обола Евну! Сегодня же, потому что завтра может уже быть поздно!

Весь день Прот ходил мрачнее тучи из угла в угол главной залы своего дома. Два противоречивых чувства боролись в нем: страх снова стать нищим или же расстаться с жизнью.