Том 4. Властелин мира, стр. 12
– Как это странно… – задумчиво сказала Эльза.
– Я читал газеты и, холодея от страха, следил за поисками. Но, к счастью для меня, они шли по ложному пути. За все время я только один раз смеялся: когда прочитал в газетах, что «меня» нашли где-то в Аргентине, забыл сейчас, в каком городе. Конечно, это оказалось ошибкой. Мой двойник был фермером, приехавшим в город по своим делам. Судя по портрету в газете, он действительно похож на меня.
– И долго у вас продолжалось это состояние?
– Ровно до того самого дня, когда последняя судебная инстанция окончательно и бесповоротно решила дело в вашу пользу. Тогда мне все сразу стало безразлично, и я вернулся домой, где и жил, пока не получил извещения о предстоящих торгах. И я решил, что единственный человек, который может спасти меня…
Он не закончил своего рассказа, так как в комнату вошли Зауер и Эмма Фит. Готлиб поднялся и поспешил уйти.
Вид Зауера и Эммы поразил Эльзу. Зауер был во фраке, Эмма в белом платье с букетом белых цветов на груди. Лица их сияли.
Зауер вел Эмму под руку.
– Позвольте вам представить, фрейлейн Глюк, мою жену Эмму Зауер. Поздравьте нас, мы обвенчаны!
Эльза побледнела и поднялась.
Эмма бросилась целовать ее, но, видя смущение Эльзы, остановилась в нерешительности. Эльза поборола волнение, холодно поцеловала Эмму и протянула руку Зауеру. Эмма была слишком счастлива, чтобы заметить эту холодность. Она стала лепетать, сложив по-детски руки на груди:
– Этот Отто, – и она бросила лучистый взгляд на мужа, – такой забавный. Вчера мы были с ним в театре, и вдруг он говорит: «Сейчас мы должны с вами обвенчаться. Едем!»
– И ты так сразу решилась? – спросила Эльза. Эмма сделала уморительную гримаску, которая говорила: «Кто же отказывается от счастья?»
– Все вышло как-то само собой. И мы, не ожидая окончания спектакля, хотя было очень интересно… шла пьеса… господи, я уже забыла!., но это все равно какая… поехали искать пастора. Отто чуть не с кровати поднял его! Такой смешной, заспанный старикашка! Он что-то прочитал, раз-раз – и готово! Ты не сердишься на меня, Эльза? – с неожиданной робостью вдруг спросила она.
Невольная улыбка проскользнула по лицу Эльзы при виде этой детской наивности. И уже с искренним чувством она обняла свою подругу и поцеловала ее.
– Можно ли сердиться на куколку? Ведь ты счастлива?
– Ужасно! – ответила Эмма и даже нахмурила брови.
Но улыбка сошла с лица Эльзы, когда ее взгляд остановился на Зауере. Он смотрел на Эмму влюбленными глазами.
«Нет, этот брак не месть со стороны Зауера, – подумала она, – Зауер действительно любит Эмму… Какое-то наваждение. Наваждение! Кто сказал это слово? Да, Оскар Готлиб… и он говорил о наваждении. Что же все это значит? Я чувствую, что у меня опять начинают путаться мысли…»
– А-а, новобрачные! – Голос Штирнера, стоявшего в дверях кабинета, прервал вереницу ее мыслей.
«Он уже знает?» – с удивлением подумала Эльза.
Ей трудно было еще раз переживать сцену поздравления, в особенности при Штирнере, и она незаметно вышла.
– Поздравляю, поздравляю, – весело сказал Штирнер.
Зауер самым радушным образом крепко пожал руку Штирнера. Казалось, от прежнего недоброжелательства не осталось следа.
– Мы думаем сегодня же вечером выехать в свадебное путешествие, – говорила Эмма, – вы и Эльза не будете против?
На лице Штирнера промелькнуло недовольное выражение, но он тотчас любезно улыбнулся Эмме:
– Конечно, разумеется, прекрасная куколка! Куда вы думаете ехать?
– В Ниццу или в Норвегию, мы еще не решили. Отто хочет в Норвегию, а я в Ниццу…
– Значит, вы будете совершать свадебное путешествие каждый поодиночке? – смеясь, сказал Штирнер. – В Норвегии сейчас вы отморозите ваш маленький носик! – продолжал он. – Надо беречь ее, Зауер. Конечно, вы поедете в Ниццу!
– Ну, прощайте, нам надо собираться в дорогу! – И, схватив мужа за руку, она потащила его к выходу. – Скорей, скорей, Отто, ты такой мешок! Я уверена, что мы везде будем опаздывать с тобой на поезд!
Зауер жил во флигеле, в небольшой уютной квартире.
Молодые вбежали с веселой оживленностью и поспешно стали укладываться, говоря без умолку.
– Итак, в Ниццу?
– Ну что ж, в Ниццу так в Ниццу.
– Господи, все это так скоро, как на пожаре!.. Какой тяжелый чемодан!..
– Можем не ехать… Из него надо выбросить книги… Подай мне несессер…
– Не ехать? Да ты с ума сошел! Конечно, мы едем! Но дорожное платье?..
– Мы купим его в дороге. А для начала твое серое прекрасно подойдет.
Они уселись на полу перед большим чемоданом и стали выбрасывать книги.
Вдруг на минуту они застыли, будто прислушиваясь к какой-то мысли, потом удивленно посмотрели друг на друга.
– Что мы сидим, как китайские болванчики, на полу? – наконец спросила Эмма. – Зачем ты вытащил этот чемодан? Тебе нужно ехать по делу?
– Я никуда не собираюсь ехать, – ответил Зауер. – Я не знаю, зачем мы вытащили этот чемодан. Может быть, тебе хотелось посмотреть эти книги?
– Книги? Эти скучные книги? Какие мы глупые! Мы помешались от счастья!
Звонко рассмеявшись, она поднялась, перепрыгнула через чемодан и поцеловала Зауера.
Зауер хмурился. Случай с зачем-то выдвинутым чемоданом заставил его призадуматься.
– Что ты надулся? Недоволен мною? – И она так плутовски склонила головку, что Зауер вновь стал весел.
– Конечно, недоволен, – сказал он, смеясь. – Ты не успела поселиться у меня, а уже вносишь беспорядок!
– Честное слово, это не я! Это он сам! – указала она ногой на чемодан. – Куш на место! Куш! Да помоги же, несносный!
Эмма и Зауер задвинули чемодан под кровать. О поездке никто из них больше не вспоминал…
XII. В шесть часов вечера
– Не забудьте, Эльза, что завтра воскресенье. В шесть часов вечера я получу ваш ответ. А сейчас я уезжаю из города по срочному делу. Вернусь ночью или утром. Всего хорошего!
Штирнер вышел из зимнего сада.
Эльза осталась одна. Но она думала не об ответе Штирнеру: мысли ее были направлены в другую сторону. Она не могла оправиться от удара, который причинил ей Зауер своей неожиданной женитьбой на Эмме Фит.
Она чувствовала себя одинокой, как никогда.
Золотые рыбки медленно двигались в аквариуме, блестя на поворотах и плавно помахивая мягкими хвостиками.
Эльза завидовала им. Эти рыбки жили в неволе, в стеклянном ящике, как и она. Но у них было свое маленькое игривое общество, и они не знали мучительных сомнений. Она себя чувствовала более несчастной, чем в самые тяжелые дни своей трудовой жизни. Что дало ей богатство?
Судебный процесс, в котором была какая-то тайна, и богатство отделили ее от шумной толпы простых людей, которые живут, как им нравится, гуляют по улицам, ходят в кинематограф. Каждый ее выезд обращал внимание, тысячи любопытных взглядов встречали ее. И она отказалась от выездов. Не было удовольствия, которого она не могла бы себе разрешить, и вместе с тем она была лишена их всех. Только прозрачная стена из стекла отделяла ее от широкого мира, переливающегося всеми красками, но эта стена была непреодолима для нее. С тоской в голосе она шептала:
– Какая я несчастная, какая я несчастная!
Вот, как вчера, как третьего дня, как много дней тому назад, пробили часы, гулко отдаваясь в пустынных комнатах. Где-то внизу прорычал автомобиль. Это отъехал Штирнер…
Штирнер! Завтра ему нужно дать ответ. Она чувствовала – это последний срок.
– Почему нужно?
Время шло. И странно, после отъезда Штирнера мысли ее все больше прояснялись. Будто какая-то пелена спадала с глаз. Оскар Готлиб, его болезнь, похожая на «какое-то наваждение», любовь Зауера к Эмме, странная и неожиданная, как наваждение…
Вся цепь нелогичных, нелепых, противоречивых поступков, окружавших ее людей с того самого момента, как погиб Карл Готлиб, – разве не похоже все это на наваждение? Вот слово, которое дает ключ к тайне! Но откуда оно, это наваждение? Кто устоял против него? Штирнер! Он один.