Годы испытаний. Книга 2, стр. 29
- По докладу начальника штаба, полчаса тому назад.
- Товарищ дежурный, немедленно ко мне Стрельцова. А вы, старшина, готовьте машину, - приказал Канашов.
Начальник штаба дивизии подполковник Стрельцов появился, вскоре и доложил, что полк успешно ведет бой и основные силы врага уничтожены. Но небольшая группа лыжников, примерно до двух взводов, отстреливаясь, ушла оврагами в леса на участок третьего полка. Этот малочисленный полк был выведен во второй эшелон дивизии для пополнения. Командир полка принял все меры, чтобы захватить в плен или уничтожить лыжников.
Канашов позвонил командиру полка. Майор Сизов доложил:
- Товарищ полковник, группа белофиннов окружена. Мы предложили им сдаться в плен. Они ничего не ответили.
- Ваше решение?
- Может, нам блокировать их до утра и затем еще раз предложить сдаться?
- Они уйдут у вас из-под носа не к утру, а часа через два-три. Кого-кого, а финских лыжников я знаю хорошо по 1939 году.
Командир полка умолк.
- Чего же вы молчите?
- Жду ваших указаний…
Комдив недолюбливал командира третьего полка за его нерешительность и неповоротливость. В дивизию он прислан совсем недавно, командовал до этого полком в запасной бригаде, имел самые хорошие аттестации по службе. Вот и проверка его боевых командирских качеств. Нельзя было оставлять финнов до утра. Если лыжники просочатся и пойдут по тылам, они могут посеять там панику. Но по бесшабашному и самоуверенному тону голоса командира полка Канашов понял, что Сизов был уже навеселе.
- Вот вам мой приказ: немедленно ложитесь спать, а трубку передайте вашему начальнику штаба. Пусть он, пока вы будете отдыхать, постажируется. Ему не вредно, как академику.
- Товарищ полковник, но финны ведут себя спокойно, только изредка постреливают, - лепетал Сизов.
- Выполняйте приказ, товарищ майор.
К трубке подошел начальник штаба.
- Здравия желаю, товарищ полковник, - глухо сказал он.
- Здравствуйте. Вам приказываю: пока будет отдыхать командир полка, проследите до конца, чтобы ни один белофинский лыжник не просочился в наш тыл. Предложите окруженной группе сложить оружие, а если откажется…
- Уничтожить, - перебил его начальник штаба.
- Никогда не торопитесь. Б бою это может выйти вам боком. Помните: перед вами опытные и смелые враги. И пришли они не с новогодними поздравлениями. Действуйте. И докладывайте мне о ходе боя.
- Есть, товарищ полковник.
Потекли минуты тревожного ожидания.
3
Не спалось бойцам, хотя было уже далеко за полночь. В одиннадцать в землянку к ним зашел командир взвода младший лейтенант Малахов, поздравил с наступающим Новым годом, пожелал исполнения желаний. Всколыхнули бойцов эти простые слова, взяли за душу. И расселись они кто где мог, достали из вещевых мешков нехитрую солдатскую закуску, поделили между собой положенные фронтовые сто граммов. Младший сержант Еж сказал улыбаясь:
- Выпьем, друзья, по всей, чтобы веселей было…
Чокнулись дружно и выпили. Кто-то предложил:
- Хлопцы, песню!
- Давай нашу, русскую.
- Куралесин, бери гармонь да запевай, а мы подтянем.
- Голос у меня, братцы, того, сел…
- Старшина, дай-ка ему сто граммов. Для артиста не жалко.
Куралесин для приличия стал отказываться, потом безнадежно махнул рукой и выпил. Еж взял его кружку и сказал:
- Наш Фома не пьет вина. Выпьет, поворотит и в донышко поколотит.
Куралесин достал двухрядку, для фасона прошелся по ладам, и вот тихо поплыла полюбившаяся всем песня, родившаяся в заснеженных полях Подмосковья в 1941 году:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза…
В памяти всплывали далекие, но близкие сердцу родные люди, дом, в котором вырос, девушка, которой не решался еще сказать слова любви, а вынашивал их долгие месяцы. И оттого, что родные и близкие сейчас далеко, «а до смерти - четыре шага», и оттого, что враг угрожает Родине, - в горле появляется горький комок, а в сердце вскипает ненависть.
Допели песню, задумались. Лишь один боец ходил по землянке и приставал ко всем:
- Хлопцы, а хлопцы, да шо вы оглохли? У кого часы е? Мэни скоро напарника на посту зменить треба…
- Ну, чего пристал с часами? - крикнул басовитым голосом боец Охапкин. - Не видишь, о деле люди спорят.
Вошел Сенька Галушко - ротный повар, прозванный Черпаком за высокий рост, длинную тонкую шею и крупную голову. Недавно он был в командировке в прифронтовой деревне и женился на белобрысенькой девушке, фотографию которой показывал всем при удобном случае.
Куралесин, хитро подмигивая товарищам, спросил у Галушко:
- Ну как, женатик, семейные дела? Скоро на крестины?
- Гляди, в кумовья набивается. Веселый будет кум, с музыкой, - сказал Бузунов.
Еж открыл глаза, поманил к себе пальцем молодого бойца.
- Время хочешь знать? - сказал он, глядя куда-то в потолок. - Точно скажу, как по кремлевским, ровно минута в минуту: двадцать четыре ноль-ноль…
Молодой боец наморщил лоб гармошкой и поглядел недоверчиво на бревна накатника, куда смотрел Еж в невидимые ему часы.
- Брешешь, - сказал он, косясь с обидой на Ежа. - Тоби шутки, а мэни дило. Чоловика на посту зменять.
- Собаки брешут… Ты без году неделя здесь, а мы уже третий месяц загораем. И весь распорядок немца доподлинно изучили. Каждый день он в это время снаряды на нашу голову кидает. Понял? Запомни, парень, немец точен, как часы.
До слуха доносились глухие артиллерийские взрывы. Земля недовольно гудела, и с потолка струйками тек песок.
Вошел командир взвода младший лейтенант Малахов.
- Товарищ младший лейтенант, скажите, пожалуйста, сколько время.
- Десять минут первого. А где Гаврилов?
- Его к командиру роты вызвали.
Младший лейтенант ушел. Взгляды молодого бойца и Ежа встретились.
- Ну что я тебе говорил?
- Неточность, на десять минут, - подчеркнул безусый боец.
- Любишь точность - спроси у нашего лихого разведчика Куралесина. У него на каждой руке часы. Эх, парень, не дал ты мне подумать толком…
Невеселые мысли одолевали Ежа. Сегодня он получил печальные вести из дому: голодают… Матрена свой свадебный полушалок выменяла на две меры картошки. Мать жены тяжело болела. А где сейчас лекарств редких достанешь? Пробовала раздобыть Матрена - не смогла. Нужны большие деньги. А откуда они у нее? В конце письма была приписка: «Да ты не огорчайся, не я одна так бедствую, в каждом доме полно горя с этой войной. Бабы - народ крепкий, выдержим. Главное, чтобы с весны армия одолела Гитлера, и ты скорее вернулся домой. Тогда все наладится»… Еж гордился женой и знал, что многие жены и матери тоже так думают. Но все же не мог он отогнать от себя назойливых мыслей, теребивших душу.
«Пишет вот так, успокаивает, а сама не раз принималась плакать. Это видно по последним, неровным строчкам, по недописанным буквам». Вот и Иван Веревкин - годами он постарше Ежа - подпер голову руками, и все глядит в землю, и сидит не пошевельнется. Еж догадывался, о чем он сейчас думает: пятерых детей оставил жене. И Матвей Куранов, литейщик из Запорожья, о семье заронил горькую думу. Жена с тремя сыновьями неизвестно где. До войны она знаменитой трактористкой была. Орден Трудового Красного Знамени за успехи имеет. Может, работает в колхозе каком-нибудь, в эвакуации? А у Дмитрия Кочеткова - горе что камень тяжелый висит. Галину-жену расстреляли немцы. Две дочери у Дмитрия, а где они сейчас? Кто ему мог сказать об этом? Немцы их село оккупировали, Может, и дети погибли? Еж бросал украдкой взгляды на приунывших, пожилых сверстников и думал свою горькую думу, изредка прислушиваясь к шумному говору молодых бойцов. Их легкое суждение о бабах, сальные шутки бередили его сердце не меньше, чем понурые головы и опечаленные лица бойцов старшего поколения.