Годы испытаний. Книга 2, стр. 24

- Оно-то так, товарищ старший лейтенант. Правда ваша. Да только неспокойно на душе. А очень бы хотелось своими глазами поглядеть, как они бежать с нашей земли будут.

- Побольше злости надо к врагу, товарищ… Как ваша фамилия?

- Орещко я, Иван Иванович.

- Так вот, товарищ Орешко. Боевой дух не теряй и делай, что командир тебе прикажет. И если все мы выстоим в окружении, увидишь, как немцы бежать будут от нас без оглядки…

Двое других бойцов, соглашаясь, кивали головами.

- Верно, верно, товарищ старший лейтенант. Чего греха таить, сами мы больно жалостливые были к немцам. Так бы их бить, как они нас. И не ушли бы они так далеко от нашей границы.

Маленькая группка старшего лейтенанта Жигуленко медленно пробиралась на восток. Шли днем, лесами, по глубокому снегу, увязая порою по пояс. Жигуленко шел впереди, припадая на правую ногу. Делал он короткие остановки, дул на замерзшие пальцы, сверял по компасу направление. На привалах, у костра, бойцы не сводили доверчивых глаз с настойчивого и решительного командира. И опять шли за ним, затерявшись в массивах Брянского леса, - шли с одной заветной надеждой: поскорее пересечь неведомую никому из них линию фронта и влиться в состав действующей части. Жигуленко оглядывал испытующе их суровые лица, овеянные морозным ветром, их строгие глаза, и думал: «Они дойдут, дойдут непременно»…

В маленькой лесной русской деревушке они сделали большой привал. Решили отогреться, запастись продуктами и, заночевав, с утра снова продолжить путь.

Короткий декабрьский день отгорел в зимних сумерках и как бы обуглился - наступила ночь. Завьюжило. Мороз крепчал. Усталые, перемерзшие и голодные бойцы остановились в крайней избе.

Жигуленко беседовал с пожилым колхозником - хозяином избы. Когда трое мужчин в гражданском с оружием в руках и один в форме старшего лейтенанта вошли к нему в избу, хозяин испугался, но, узнав, что это красноармейцы, с несвойственной его годам проворностью засуетился по хате, отдавая распоряжения жене:

- Печь подтопи малость. Картошку поставь варить. Сам он слазил в погреб, достал кусок сала и большую миску соленых огурцов. И пригласил путников раздеться, садиться за стол.

- Зараз баба печку подтопит, повечеряйте и лягайте спать, - уговаривал он разомлевших, полусонных бойцов.

От хозяина Жигуленко узнал, что немцы сюда и не заглядывали. Наезжал как-то местный полицай к своей родственнице в гости. Эти добрые вести успокоили Жигуленко. Значит, можно отдыхать спокойно. Но старик рассказал и о том, что в деревушке живут уже больше двух месяцев какие-то бойцы во главе с сержантом, и это заставило старшего лейтенанта призадуматься: «Что за группа и почему они так долго живут здесь? То ли это дезертиры, то ли такие же как и мы, попавшие в окружение по ранению».

Жигуленко решил идти к сержанту и все выяснить. И приказал бойцам, приготовившимся к ужину и жадно вдыхавшим запах картошки с жареным салом, идти с ним. Старик показал им дом, где жил сержант. Старший лейтенант постучал. Ему открыли. Он быстро вошел, а бойцов оставил в сенях на всякий случай.

Увидав старшего лейтенанта в полной форме, молодой парень в косоворотке, вероятно сержант, пораженный до крайности, вскочил, принял положение «смирно», но тут же сел, даже не поздоровавшись.

- Здравствуйте, - сказал Жигуленко, пристально вглядываясь ему в лицо. Молодая девушка, сидевшая рядом с парнем, смотрела испуганными глазами. Пожилая женщина, по-видимому ее мать, как-то вся согнулась, будто ожидала удара. Жигуленко сказал ей, улыбаясь:

- Не пугайтесь, мать, мы люди свои. Попрошу вас, пойдите в соседнюю комнату, а мы тут поговорим с сержантом.

Молодой парень в косоворотке быстро встал.

- Да ты кто такой? Зачем пришел? Чего мирных людей трогаешь?

- Спокойно, сержант, спокойно, - сделал ему знак рукой Жигуленко.

- Какой я тебе сержант?

- А это мы разберемся…

- Ты что думаешь, я дезертир? - Он резко поднял рубашку, и на животе и на правом боку сверкнули синеватые рубцы.

Не успел Жигуленко подумать, что будет дальше, как парень ловко выхватил из-за голенища ножевой штык от самозарядной винтовки и кинулся на него со словами:

- Меня жизни лишить хочешь? - и резко занес нож.

Женщины закричали и заплакали. А Жигуленко сделал шаг вправо, перекрестил над головой руки и резко развел их. И ножевой штык, блеснув в воздухе, звякнул об пол. Дверь распахнулась, и трое бойцов - один с автоматом и два с винтовками - крикнули:

- Шкура! На командира руку поднял?

- Отойдите в сторону, товарищ старший лейтенант, мы его сейчас… - и вскинули оружие.

Парень в косоворотке, дрожа, поднял руки.

- Да что вы, братцы? За что меня жизни лишать? Я же девять бойцов наших раненых из окружения веду.

- Отставить! - приказал Жигуленко своим бойцам. - Идите во взвод, ужинайте, - и подмигнул им. - А я поговорю с сержантом.

…Когда чуть забрезжил черно-синий рассвет, сержант и двенадцать бойцов во главе с Жигуленко снова тронулись в путь на восток.

2

Неделю шла группа отважных, несмотря на мороз и метели, бушевавшие вокруг. Ночевали в лесу, в снежных ямах. Разводили костры в оврагах, чтобы отогреться и сварить нехитрой солдатской похлебки.

С каждым днем идти становилось все труднее и труднее. У большинства бойцов открылись раны от тяжелого бездорожного марша и напряжения. Из-за плохой одежды появились и обмороженные. Жигуленко понял, что перейти линию фронта ему не удастся.

Силы людей были истощены до предела, оружия на всех - четыре винтовки и автомат, патронов - по две обоймы на винтовку, неполный диск - для автомата. Оставить слабых и обмороженных в какой-либо деревне тоже не выход из положения; их поодиночке переловят и перестреляют немцы или местные полицаи. «Что же делать? - думал Жигуленко. - Выход один - искать партизанский отряд». Он собрал бойцов и объявил им свое решение. Бойцы поддержали его. На другой день Жигуленко отобрал шесть наиболее сильных человек и, разбив их на пары, разослал для разведки в трех направлениях. К вечеру двое вернулись. Они побывали в ближних селах. В одном их обстреляли немцы. В другом хотя и не было немцев, но никто не сказал им, где находятся партизаны: «Не знаем…» К утру следующего дня вернулся один боец из другой пары. На нее напали местные полицаи и одного напарника убили в перестрелке, а другой, раненный в плечо и ногу, еле добрался до своих. Третья пара возвратилась через трое суток на санях с каким-то испуганным мужиком, связанным веревками. Эта пара дважды попадала под огонь немцев, но так ничего и не узнала, и вот на обратном пути…

- Захватили эту шкуру, - ткнул в мужика пальцем высокий широкоплечий разведчик. - Поглядите, товарищ старший лейтенант, чего вин у санях виз, изверг! - замахнулся он в ярости на связанного.

Неизвестный пленник закрыл глаза от страха, вобрал голову в плечи и запричитал:

- За что, господи? Я же с мертвяков… Добро пропадает, а у меня семейство, детишек - тьма. Немцы все позабрали. Зима. Не будешь босый ходить. Пощадите, товарищ командир, я нипочем не виноватый. Нельзя же своего человека ни за што ни про што…

Жигуленко заглянул в сани и отшатнулся: из-под дерюги торчали ноги в сапогах.

- Это бойцы убитые… - хрипло пояснил мужик.

- Вот оно что… Как вас? Фамилия ваша? - строго спросил он,

- Евтух Кушник я, из Долгого Моха. Слыхали?

- Нет. И давно вы там живете?

- Как на свет божий народился. Сорок пять годов все на одном месте.

- Ну, а почему же вас в армию не взяли?

- Призывали, товарищ старший лейтенант. Да нас и до призывного пункта не довели: немец тут как тут. Чуть было в плен не попал…

- В партизанский отряд бы пошел. Есть же у вас тут партизаны?

- Партизаны-то есть. Да тифом болел я, а теперь ноги распухли от простуды. Давно бы ушел, товарищ старший лейтенант, да здоровье у меня никудышное…

Не нравилось все это Жигуленко. «Хитрый, видать, мародер».