К вам идет почтальон, стр. 105

Он начал было разбирать, но я отнял у него газету, — авось справлюсь побыстрее. Да, так и есть — военная преступница. Впрочем, не наверное. Печать, действительно, дьявольски мелкая. Арвид Скобе еще не ознакомился со всей пачкой писем и пока высказывает предварительное мнение. Если оно оправдается, тогда он поступит по закону. Собственность старухи — в пользу казны. При прежнем бургомистре этот закон не соблюдался, ну а он — Арвид Скобе — для того и выбран, чтобы отстаивать интересы демократии.

Я читал вслух, а Пелле слушал и сокрушенно вздыхал. Он жалел наследников. Мне так нисколько не жалко было их в ту минуту. Правильно, закон есть закон. Сразу видно — наш Арвид Скобе наведет порядок!

— Одно плохо, — сказал я почтальону, — сама-то она померла. Знали бы мы раньше, она бы ответила нам… Может быть, она и выдала моего Акселя, ты понимаешь, Пелле! И жила себе припеваючи, войну пережила, копила деньги. Эх, Пелле, Пелле! Понимаешь ли ты, Пелле!

И я стал рассказывать всё, что знал о судьбе Акселя. Забыл я, что Пелле не раз слышал это от меня.

…Аксель отвез в город рыбу, сдал ее и зашел в «Веселый лосось» выпить чашку кофе. Ввалился немецкий офицер. Известно, как поступали тогда наши в таких случаях. Поднялся один посетитель, расплатился и вышел. За ним другой. Никто не хотел оставаться под одной крышей с разбойником. И Аксель ушел, конечно. Через день его схватили. И других, которые были с ним в «Веселом лососе». Тот гитлеровец никого в городе не знал, — он только что прибыл со своей частью. Стало быть, не он указал гитлеровцам на Акселя. Потому-то и пало подозрение на старую Энгберг. Она-то знала, как Аксель относился к оккупантам, не раз слышала его откровенные речи с приятелями и поддакивала для вида, навалившись животом на стойку. Акселя немцы заперли в концлагерь, а потом увезли с партией заключенных в Германию.

— Я пойду к бургомистру, Пелле, — сказал я. — Давно я собирался навестить его, да не решался тревожить. А он меня звал. «Ты, Ларсен, заглядывай в любое время», — вот что он сказал мне, Пелле. Я задам ему вопрос: верно ли то, что напечатано тут, нет ли подробностей, важных для меня. Арвид не станет скрывать, — будь уверен, Пелле.

После ухода Пелле нежданно-негаданно явился боцман Лаурис. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы определить: наследство не приносит ему радости! Какое там! Он весь посерел и обмяк, словно старый, замызганный парус в штилевую погоду.

— Не помешал? Ты один дома? — вымолвил он тихо. — Я на пару слов, Рагнар.

Бабушка Марта на кухне чистит картошку. Эрик ушел — его пригласили в кино. И представьте себе, кто пригласил, — Христина! Ведь у богатых наследников денег-то много, не то что у нас, простых рыбаков. Бойкие, чересчур бойкие девушки в городе. Не очень мне это нравится, ну да бог с ними. Пусть молодежь развлекается.

Всё это я сказал Стигу, так как видел, что он молчит и мнет в руках шляпу.

— Дура она, — выпалил он.

— Кто?

— Христина.

— А что случилось?

— Старуха велела ей бросить в плиту… лишние бумаги, а девчонка не послушалась. Забыла, говорит. Черт бы ее побрал.

— Положи шляпу, — посоветовал я. — Вещь дорогая всё-таки. Или ты решил швыряться деньгами?

— Не скаль зубы, Рагнар.

Обычно боцман болтает больше чем нужно. Но вот он сидит уже минут десять, а я всё не возьму в толк, что? его привело ко мне.

— Извини меня, Стиг, но я хотел еще сегодня навестить Скобе, нашего бургомистра, — сказал я. — Если я тебе нужен, то выкладывай.

— Правильно, Ларсен, правильно, — встрепенулся он и придвинулся ко мне. От него пахло кухней. — Ты же с ним запросто… Непременно сходи. И не теряй времени.

Кажется, я догадываюсь, зачем ты пришел, Стиг. Хочешь, чтобы я похлопотал за тебя.

— Идем, Рагнар, я провожу тебя, — сказал он и встал. — Я не стану тебя задерживать.

— Отлично, — ответил я, притворяясь, что ровно ничего не подозреваю. — Тебе полезно прогуляться, Стиг. Свежий воздух много значит вообще.

Я шагал по мосткам, а он семенил рядом, спотыкаясь об острые выступы скалы.

— Конечно, ты мог бы мне помочь, — произнес он, наконец, дотронувшись до моего рукава.

— Я? Право, не вижу…

— Было бы желание.

Наследник старухи Энгберг бежал за мной вприпрыжку, размахивая своей зеленой праздничной шляпой. Вскоре он устал, взобрался на мостки позади меня и, отдышавшись, сказал:

— С твоим мнением он считается, Рагнар. Ты мог бы убедить его, что наследники ведь ни при чем.

Он гудел мне прямо в затылок. А когда мостки кончились, он забежал вперед и заглянул мне в лицо:

— Ты бы мог сказать, Рагнар, что все такого мнения, — ну, шкиперы и матросня. Чем я виноват, посуди сам! А? Почему я должен страдать? Пусть он поймет, что ни к чему этот спектакль.

— Меня никто не уполномочил, Стиг. И потом — какой спектакль? Ничего не понятно.

— Ты и впрямь такой наивный, Рагнар? Не может быть, ты отлично понимаешь. Сядем, Рагнар, — он крепко стиснул мой локоть. — Сядем, прошу тебя.

Мы свернули в сквер, где стояли четыре скамейки, расположенные квадратом, и Стиг усадил меня. Мы были в центре города, против самых окон «Веселого лосося». До войны здесь гуляющие кормили голубей, мальчишки продавали пакеты с хлебными крошками.

— Войди в мое положение, Рагнар. Я столько ждал… Нет, я не могу, не могу я вернуться на траулер, — простонал он.

«Еще бы, — подумал я. — Ты считал бусы на шее старой Энгберг».

— Опять на эту проклятую работу! Нет, лучше головой в воду, Рагнар. Я думал, конец мучениям, всё в руках, понимаешь? И вдруг на? тебе! — он поднес ко мне кулак. — И главное, почему я должен отвечать? А? Нет, я в столицу поеду, к министру…

— К министру — это дело другое, — сказал я. — Вряд ли я сумею повлиять на Скобе. Закон есть закон. Об этом с ним лучше не спорить.

— Закон? — усмехнулся Стиг. — Закон? Ты ребенок, Рагнар. Скобе ставит спектакль. Что, Бибер не служил немцам? Или его управляющий? Или хозяин лесопилки? Все они ходили на задних лапках. Да, да, Рагнар! И никто их не трогает. Закон! Горбун тоже начал декламировать: закон, торжество демократии, — пока я не сунул ему в зубы полсотни. Обещал помочь. Но если бы и ты со своей стороны…

— Разогнать взяточников, вот что нужно, — перебил я. — Скобе и за них возьмется.

— Посмотрим.

— Ты не знаешь Скобе, боцман. Нашего Скобе из Сельдяной бухты.

— Твой Скобе рассуждает так: «Что такое Стиг Лаурис? Ерунда! Что я потеряю, если пущу его без гроша? Ничего. Зато шуму сколько! Эффект какой!» Чем не социалист Арвид Скобе!

— Глупости ты болтаешь, Стиг, — оборвал его я.

— Рагнар, — сказал он, колотя каблуком твердую, утоптанную землю. — В мое положение ты можешь войти или нет? Ты мог бы деликатно… Понимаешь, у прежнего бургомистра был пай в «Веселом лососе». Ну, понимаешь. И Скобе мог бы стать пайщиком… Конечно, я предоставил бы ему льготы… Да нет, шкипер, с тобой, видно, не договоришься, — закончил Стиг, потому что я встал.

Он тоже поднялся.

— Нет, боцман, не договоришься, — сказал я и пошел прочь.

Он не стал догонять меня.

5

В Сельдяной бухте дом Скобе стоял шагах в трехстах от моего. Сколько раз мы с Арвидом ходили на лов. Это бывало летом, когда он приезжал на каникулы.

Отец его — доктор Скобе — тоже был ученый человек. Но у него все книги помещались в одном шкафчике. Арвид заполнил книгами весь дом. Они лежали даже на кухне, на полке, где хозяйки обыкновенно выставляют медную посуду. Доктор Скобе накопил деньжонок и не пожалел их, чтобы дать Арвиду образование. Он выучился на адвоката и переехал в город. Когда вторглись немцы, он перебрался в Англию. Он служил в английском флоте. И, говорят, был в сражениях. А после войны вернулся. Конечно, такой человек, как Арвид Скобе, был бы и в столице не последним. Но нет, он не чета тем, которые готовы забыть родную сторону, уезжают и носа не кажут потом. Посмотрели бы вы, какой памятник воздвиг Арвид на могиле отца. До?ктора немцы расстреляли за то, что он лечил у себя раненого партизана. Арвид отыскал место, где зарыли доктора, перевез прах в город и похоронил. Все знают могилку доктора Скобе. И бабушка Марта не раз бывала там и каждый раз плакала, читая надпись на памятнике, которую составил Арвид.