Зеленая миля, стр. 56

— Я думаю, у нас остался единственный шанс ей помочь, — после долгой паузы ответил я.

— Тогда используй его. — Она застегнула пуговицы моей новой шинели, выданной этой осенью. С начала сентября я надевал ее всего третий или четвертый раз. — Используй.

И она практически вытолкала меня за дверь.

Глава 4

В ту ночь, пожалуй, самую необычную ночь в моей жизни, я прибыл на службу в двадцать минут седьмого. В воздухе еще витал запах сожженной человеческой плоти. Скорее всего мне это казалось, ведь обе двери, ведущие наружу, как в блоке, так и в кладовой, целый день держали открытыми, а две предыдущие смены все чистили и мыли, но запах все равно бил в нос, и я едва ли смог бы съесть обед, если б меня не отвлекали мысли о том, что ждало нас впереди.

Зверюга прибыл без четверти семь, Дин — через пять минут. Я попросил Дина прогуляться в лазарет и принести мне согревающий пояс: ранним утром, помогая нести тело Делакруа, я потянул спину. Он тут же ушел.

Гарри заявился за три минуты до семи.

— Пикап? — спросил я.

— Припаркован где положено.

Пока все шло хорошо. Мы стояли у моего стола и пили кофе, сознательно не упоминая о том, что нам предстояло. Перси не показывался, и мы уже начали надеяться, что не увидим его в эту ночь. Он мог и не прийти, учитывая, сколь враждебно мы отреагировали на его вчерашнюю выходку.

Но Перси, похоже, верил в старую аксиому, гласящую, что надо немедленно садиться на лошадь, которая только что сбросила тебя, и вошел в блок в шесть минут восьмого, в отутюженной униформе, с револьвером на одном бедре и знаменитой дубинкой в чехле — на другом. Он сунул карточку в контрольные часы, отметил время прибытия и исподлобья оглядел нас троих (Дин еще не вернулся из лазарета).

— Забарахлил стартер. Пришлось заводить двигатель вручную.

— Бедняжка, — посочувствовал ему Гарри.

— Тебе следовало остаться дома и починить стартер, — добавил Зверюга. — Мы ведь не хотим, чтобы у тебя отвалилась от усталости рука.

— Вас бы это только порадовало, — огрызнулся Перси, но мне показалось, что на душе у него полегчало. Он ожидал встретить более жесткий прием. Вот и славненько, подумал я. Несколько следующих часов нам предстояло держать его в полном неведении относительно наших планов. А потому не следовало проявлять по отношению к нему ни открытой враждебности, ни чрезмерного дружелюбия. Последнее после вчерашнего он бы воспринял с особым подозрением. Мы все понимали, что не сможем застать его врасплох, но хотелось, чтобы наши действия все-таки стали для него неожиданностью. А для этого требовалось выдержать определенную линию поведения. Конечно, церемониться с Перси мы не собирались, но в то же время я не мог допустить, чтобы ему крепко досталось.

Вернулся Дин.

— Перси, — обратился я к Уэтмору, — пойди в кладовую и вымой пол. И лестницу в тоннель. А потом можешь написать рапорт о вчерашнем.

— И не давай воли воображению, — добавил Зверюга. Большие пальцы рук он засунул за пояс и с интересом разглядывал потолок.

— Вы, однако, шутники, — ответил Перси, но протестовать не стал. Не указал даже на то, что пол уже мыли как минимум дважды. Он почел за счастье покинуть наше общество.

Я просмотрел рапорт предыдущей смены, не нашел в нем чего-либо достойного внимания, потом прогулялся к камере Уэртона. Он сидел на койке, подтянув к груди колени и обхватив ноги руками. Посмотрел на меня и злобно улыбнулся.

— Никак пожаловал сам большой босс. Чего это вы такой радостный, босс Эджкомб? Словно свинья, стоящая по колено в дерьме. Жена настроила ваш инструмент, перед тем как вы ушли из дома, а?

— Как поживаешь, Крошка? — спросил я ровным голосом.

Тут он просто просиял. Поднялся, потянулся. Улыбка стала шире, злобы в ней поубавилось.

— Черт побери! Наконец-то вы назвали меня как надо. Что с вами случилось, босс Эджкомб? Заболели или как?

Нет, не заболел, подумал я. Болел я раньше, но Джон Коффи меня вылечил. Его руки не знали, как завязать шнурок, но умели многое другое. Куда более важное.

— Друг мой, если ты хочешь зваться Крошкой Биллом, а не Диким Биллом, мне без разницы.

Уэртон прямо-таки раздулся от гордости, совсем как те мерзкие рыбы, что живут в реках Южной Америки и укол шипов которых смертельно опасен. Работая на Миле, мне приходилось иметь дело со многими опасными людьми, но мало кто вызывал у меня такое отвращение, как Уильям Уэртон, который считал себя великим преступником, но чьи тюремные выходки ограничивались разве что плевками да поливанием мочой брюк надзирателя. Так что должного уважения с нашей стороны он не видел. Но в эту ночь я хотел максимально расположить его к себе. И если ради этого следовало гладить Билли по шерстке, почему нет?

— Во мне гораздо больше от Крошки, чем от Дикого Билла, и вам лучше в это поверить, — вещал Уэртон. — Я попал сюда не из-за того, что украл в магазине пакетик леденцов. — И такая гордость звучала в его голосе, словно его записали в бригаду героев французского Иностранного легиона, а не бросили в камеру, расположенную в семидесяти шагах от электрического стула. — Где мой ужин?

— Перестань, Крошка, в рапорте сказано, что ты поужинал без десяти шесть. Мясо с подливой, картофельное пюре, зеленый горошек. Меня так просто не проведешь.

Он расхохотался, вновь сел на койку.

— Тогда включите радио.

— Может, попозже.

Я отошел от его камеры, посмотрел в дальний конец коридора. Зверюга направлялся к двери изолятора, дабы убедиться, что заперта она на один замок вместо положенных двух. Я знал, что на один, потому что чуть раньше проверил это сам. Мы понимали, что потом счет пойдет на секунды, и хотели как можно быстрее открыть дверь. К счастью, отпала необходимость в очистке изолятора от всякого хлама, так как мы уже рассовали его по разным углам после прибытия Уэртона на Зеленую милю. С его появлением изолятор пустовал гораздо реже, и мы полагали, что так оно и будет до тех пор, пока Крошка Билл не сядет на Старую Замыкалку.

Джон Коффи, который обычно в это время лежал на койке, повернувшись лицом к стене, на этот раз сидел, сцепив руки перед собой, и не отрывал глаз от Зверюги, чего с ним не случалось никогда. Опять же, по его щекам не текли слезы.

Зверюга подергал дверь изолятора и двинулся ко мне по Зеленой миле. Взглянул на Коффи, проходя мимо, его камеры, и тут Коффи произнес:

— Конечно. Я хотел бы проехаться на машине, — словно ответил на вопрос Зверюги.

Взгляд Зверюги встретился с моим: «Он знает. — Я буквально услышал его мысли. — Каким-то образом он знает».

Я пожал плечами и развел руки, как бы говоря: «Разумеется, знает».

Глава 5

Старик Два Зуба со своей тележкой в последний раз заглянул в блок Е примерно в четверть десятого. Мы накупили достаточно еды, чтобы удовлетворить его жадность.

— Вы сегодня видели мышонка? — с улыбкой спросил он.

Мы покачали головами.

— Может, его видел Красавчик? — Он посмотрел в сторону кладовой, где Перси то ли мыл пол, то ли писал рапорт, то ли ковырял в заднице.

— А тебе что до этого? — осадил его Зверюга. — Это не твое дело, старик. Вали отсюда со своей телегой. И так все провонял.

Старик Два Зуба шумно втянул воздух в ноздри.

— Это не мой запах. Это Дел прощается с вами.

Хохотнув, он покатил тележку к двери, ведущей во двор. Потом старик Два Зуба катал ее еще десять лет. После того как я ушел со службы, черт, после того как закрылась «Холодная гора», он уже в другой тюрьме продавал пирожки и попкорн надзирателям и тем заключенным, которые могли себе это позволить. Иногда во сне я слышу его голос, он кричит: «Меня поджаривают! Поджаривают! Поджаривают! Индейка уже готова!»

После ухода старика время потянулось медленно, стрелки часов просто не желали двигаться. Полтора часа мы слушали радио. Уэртон покатывался со смеху чуть ли не от каждой фразы Фреда Аллена, а я ну никак не понимал его шуток. Джон Коффи все так же сидел на койке, сцепив руки перед собой, и ловил взглядом всякого, кто садился за стол дежурного. Люди точно так же ведут себя на автовокзалах, ожидая, когда объявят посадку на их автобус.