Зеленая миля, стр. 17

— Ты еще многого не видел, Два Зуба, — встрял Гарри. — Смотри.

Он сунул руку в нагрудный карман, достал ломтик сушеного яблока, завернутый в вощеную бумагу, оторвал кусочек и бросил на пол. Я думал, он стукнется о линолеум и отлетит в сторону, но мышонок протянул лапку и прижал его к полу. Мы все в восхищении расхохотались. Вроде бы раскаты нашего хохота не могли не испугать Пароход Уилли, однако мышонок лишь дернул усиками, но не сдвинулся с места. Потом он поднял кусочек яблока, куснул его раз-другой, выронил на линолеум и вновь поднял на нас глаза, как бы говоря: неплохо, конечно, но нет ли у вас чего-нибудь еще?

Два Зуба поднял крышку своей тележки, достал сандвич, развернул его, вытащил кружочек болонской колбасы и оторвал чуток.

— Не переводи продукт, — предупредил его Дин.

— Ты это о чем? — спросил Два Зуба. — Я еще не видел ни одной мыши, которая отказалась бы от болонской колбасы. Ты просто псих.

Но я знал, Дин прав, а по лицу Гарри видел, что и он согласен со мной. Временные — они не такие, как постоянные. И Пароход Уилли эту разницу чувствовал. Как — не знаю, но чувствовал.

Старик Два Зуба бросил колбасу на пол, но мышонок, естественно, есть ее не стал. Только понюхал, а потом отступил назад.

— Чтоб мне лопнуть! — По голосу старика чувствовалось, что он обижен.

Я протянул руку:

— Дай его мне.

— Что? Этот сандвич?

— Вот-вот. Я за него заплачу.

Два Зуба протянул мне сандвич. Я поднял верхний кусок хлеба, взял другой кружок колбасы, оторвал треть и бросил на пол перед столом. Мышонок тут же подбежал, схватил его в лапки и начал есть. Не успели мы и глазом моргнуть, как от болонской колбасы не осталось и следа.

— Будь я проклят! — воскликнул Два Зуба. — Кровавый ад! Где ж это видано!

Он схватил сандвич, вытащил целый кружок колбасы и бросил так близко от мышонка, что кружок едва не накрыл его, словно шляпа. Пароход Уилли отпрянул, потом принюхался к колбасе (несомненно, во время Великой депрессии ни одной мыши не перепадал такой царский подарок) и снизу вверх посмотрел на нас.

— Давай, давай, ешь! — старик Два Зуба совсем уж разобиделся. — Что тебе не нравится?

Сандвич перекочевал к Дину, теперь он бросил на линолеум кружок колбасы… Такая вот пошла борьба за клиента. Мышонок тут же схватил его и слопал. Затем повернулся и засеменил обратно к карцеру, останавливаясь по пути, чтобы заглянуть в две пустые камеры и прогуляться по третьей. Опять же мне подумалось, что он кого-то ищет, но я снова отогнал от себя эту мысль.

— Я никому не буду об этом рассказывать. — Вроде бы Гарри шутил, а вроде бы и нет. — Во-первых, всем это до лампочки. А во-вторых, никто мне не поверит.

— Он же ест только из ваших рук, парни. — Два Зуба покачал головой, словно тоже не мог поверить тому, что видел собственными глазами, затем с трудом наклонился, подобрал то, от чего отказался мышонок, и сунул кусок колбасы в беззубый рот. — Почему он это делает?

— У меня есть вопросик получше, — усмехнулся Гарри. — Как он узнал, что у Перси сегодня выходной?

— Ничего он не узнал, — ответил я. — Это просто совпадение. Пароход Уилли все равно появился бы здесь сегодня вечером.

Только верить в это с каждым днем становилось все труднее и труднее, потому что мышонок показывался только по выходным Перси и в те дни, когда он работал в другую смену или в других блоках. Мы, Гарри, Дин, Зверюга и я, решили, что он отличает голос Перси или реагирует на его запах. Мы старались поменьше говорить о мышонке, так как дискуссия (мы, похоже, пришли в этом вопросе к молчаливому согласию) могла порушить что-то странное… и удивительное, чего мы еще не могли выразить словами. В конце концов, Уилли выбрал нас, хотя я даже сейчас не могу сказать почему. Может, Гарри наиболее близко подошел к истине, сказав, что другим говорить об этом нет нужды. Не потому, что они не поверят, просто им все это без разницы.

Глава 4

А тут и подошло время экзекуции Арлена Биттербака, который был не вождем, а первым старейшиной своего племени в резервации Уашита и членом Совета чероки. Он убил человека по пьянке, собственно, напились они оба. Вождь размозжил ему голову бетонным блоком. Спор же возник из-за пары сапог. И совет моих старейшин назначил казнь на семнадцатое июля.

Для подавляющего большинства заключенных «Холодной горы» свидания случаются нечасто и жестко ограничены во времени, а вот мои подопечные из блока Е в этом получают значительные послабления. Шестнадцатого июля Биттербаку разрешили пройти в большую комнату, примыкающую к столовой и называемую Аркадой. Стена из сетки с вплетенными в нее рядами колючей проволоки делила Аркаду пополам. Здесь Вождю предстояло повидаться со второй женой и теми из его детей, кто пожелал приехать в тюрьму. Повидаться и попрощаться.

Его увели Билл Додж и двое временных надзирателей. Мы же приступили к отработке элементов экзекуции. За час предстояло сделать два прогона. При удаче — три.

Перси особо не протестовал, когда его определили в щитовую в компании с Джеком ван Хэем, в силу своей неопытности он еще не знал, где хорошее место, а где плохое. В итоге за экзекуцией Перси смог наблюдать через небольшое, забранное решеткой окно, если б ему доставило удовольствие лицезрение спинки стула. Зато от спинки его отделяло совсем маленькое расстояние, и он мог увидеть искры, которые летели из-под колпака после подачи электрического тока.

У окошка на стене висел черный телефонный аппарат без диска. Связь он обеспечивал одностороннюю и только из одного места: кабинета губернатора. За свою жизнь я повидал немало фильмов о тюрьме, когда этот телефон звонил аккурат перед поворотом рубильника, но за годы службы в блоке Е наш телефон не зазвонил ни разу. В кино спасения достичь легко. Как и подтвердить свою невиновность. Ты платишь четверть доллара за билет, вот и получаешь правды ровно на эту сумму. В настоящей жизни все дороже и на те же вопросы даются совсем другие ответы.

На репетиции вместо трупа мы отвозили к катафалку манекен, а все остальное отрабатывали на старике Два Зуба. За долгие годы он вошел в эту роль и отлично с ней справлялся. В тюрьме его любили, особенно всем нравился его акцент, скорее канадский, чем французский, который приобрел своеобразное звучание после долгих лет проживания на Юге. Даже Зверюге он нравился. А вот мне — нет. Я видел в нем одряхлевшую копию Перси Уэтмора, человека, который не станет мараться, чтобы убить какую-то живность и самому приготовить еду, однако будет стоять у костра и наслаждаться запахом жарящегося мяса.

На репетиции мы отрабатывали те роли, которые нам предстояло сыграть в ходе экзекуции. Брут Хоуэлл был у нас, как мы говорили, выпускающим. То есть надевал металлический колпак, дежурил у телефона губернатора, подзывал врача, если возникала такая необходимость, и давал команду повернуть рубильник, когда наступал решающий момент. Если все проходило без сучка без задоринки, похвалы мы не слышали. Если возникали осложнения, свидетели винили во всем Зверюгу, а начальник тюрьмы — меня. Никто из нас не жаловался — бесполезно. Планета вращается, знаете ли. Можно вращаться вместе с ней, а можно зацепиться за что-то и протестовать, но тогда тебя свалит с ног.

Дин, Гарри Тервиллигер и я подошли к камере Вождя через три минуты после того, как Билл и еще два надзирателя увели Биттербака в Аркаду. Дверь в камеру они оставили распахнутой, старик Два Зуба с растрепанными седыми волосами уже сидел на койке.

— На простыне пятна от спермы. — Два Зуба хохотнул. — Наверное, он постарается избавиться от них, прежде чем вы, парни, выведете его отсюда.

— Заткнись, Два Зуба, — бросил Дин. — Обойдемся без шуточек. Мы заняты важным делом.

— Хорошо, хорошо. — Лицо старика сразу стало серьезным. Лишь в глазах по-прежнему сверкали веселые искорки. Когда репетировалась казнь, жизнь в старике так и бурлила.

Я выступил вперед.