Мёртвая зона (другой перевод), стр. 63
— Как в телесериале «Человек на шесть миллионов долларов»?
Джонни подумал об аккуратных стопках больничных счетов в верхнем ящике комода у них в гостиной.
— Что-то в этом роде. При большой нагрузке ноги немеют, вот и все.
— Хочешь вернуться?
Еще бы! Вернуться и навсегда забыть об этом кошмаре. Жаль, что я вообще приехал. Это не моя проблема — а как раз того парня, который сравнил меня с двухголовой коровой.
— Да нет, я в порядке, — ответил Джонни.
Они вышли на дорогу, и ветер едва не сбил их с ног, но они устояли и упрямо двинулись вперед. Уличные фонари, облепленные снегом, раскачивались на ветру и тускло светили. Баннерман и Джонни свернули на боковую улицу и, миновав пять домов, остановились перед типичным для Новой Англии аккуратным коттеджем с двускатной крышей. Как и соседнее здание, он был погружен в темноту и казался необитаемым.
— Пришли, — сказал Баннерман. Они перебрались через сугроб возле ступенек и поднялись на крыльцо.
14
Миссис Генриетта Додд оказалась невероятно грузной женщиной, и Джонни удивил ее крайне нездоровый вид: серовато-желтая кожа, покрытые сыпью руки, похожие на конечности рептилии. Глаза, смотревшие из щелочек набухших век, имели то же выражение, что и у Веры Смит в те минуты, когда ее обуревало религиозное неистовство.
Баннерман барабанил в дверь не меньше пяти минут, прежде чем мать Фрэнка открыла. Джонни, едва держась на больных ногах, уже не верил, что эта ночь когда-нибудь закончится. Пурга будет наметать все новые и новые сугробы, пока совсем не погребет их под ними.
— Что тебе понадобилось посреди ночи, Джордж Баннерман? — с подозрением осведомилась она. Как у многих полных женщин, ее высокий голос дребезжал и походил на жужжание мухи или пчелы, залетевшей в бутылку.
— Надо поговорить с Фрэнком, Генриетта.
— Поговоришь утром! — отрезала она и хотела закрыть дверь у них перед носом.
Баннерман придержал дверь рукой.
— Прошу прощения, Генриетта. Дело срочное.
— Я не собираюсь будить его! — закричала она, загораживая проход. — Он спит без задних ног! И не важно, что ночами у меня бывают приступы! Я могу звонить в колокольчик хоть до второго пришествия: его все равно не добудиться! Ничего, как-нибудь он проснется и узнает, что я не варю ему эти чертовы яйца на завтрак, а уже умерла от сердечного приступа! А все потому, что на работе его загоняли!
На ее губах заиграла такая торжествующая и язвительная улыбка, будто ей наконец удалось вывести всех на чистую воду.
— Работа круглые сутки, ночные дежурства, погони за пьяными посреди ночи — а у любого из них может оказаться под сиденьем пистолет! Бесконечные рейды по пивным и притонам, а там собирается такое отребье! Но разве это волнует вас?! Я знаю, кто там правит бал: там за пару центов грязные потаскухи готовы наградить моего чудесного мальчика дурной болезнью.
Ее дребезжащий нудный голос отдавался в висках Джонни мучительной болью. Хоть бы она замолчала! Наверное, из-за усталости, стресса и переживаний ему казалось, что перед ним стоит Вера, и она вот-вот переключится с Баннермана на него и снова заведет свою бесконечную песню о чудесном даре, которым наградил его Господь.
— Миссис Додд… Генриетта, — пытался остановить ее Баннерман.
Она вдруг повернулась к Джонни и смерила его взглядом поросячьих глазок — туповатых и вместе с тем проницательных.
— А это еще кто такой?
— Мой помощник по особым делам, — нашелся Баннерман. — Генриетта, Фрэнка нужно разбудить. Я беру на себя всю ответственность.
— Ах, ответственность! — саркастически передразнила миссис Додд, и Джонни вдруг сообразил, что она смертельно напугана. От нее буквально исходили удушливые волны страха, отчего так и разболелась у него голова. Интересно, Баннерман понял это? — От-вет-ствен-ность! Ах, какие мы все из себя важные! Я не позволю будить моего мальчика посреди ночи, Джордж Баннерман! Так что отправляйся со своим помощником перебирать свои чертовы бумажки!
Она снова попыталась захлопнуть дверь, но на этот раз Баннерман распахнул ее настежь. Его голос дрожал от бешенства, и он едва сдерживался.
— Пусти нас, Генриетта! Я не шучу!
— Ты не имеешь права! — закричала она. — У нас не полицейское государство! Ты дорого заплатишь за это! Покажи мне ордер!
— Я должен поговорить с Фрэнком! — Баннерман решительно шагнул внутрь, оттеснив ее.
Джонни последовал за ним. Генриетта Додд попыталась удержать его. Он перехватил ее запястье, и голову вдруг пронзила дикая боль, заглушив тупую ломоту в висках. И женщина тоже почувствовала это. Какое-то мгновение, показавшееся им вечностью, они смотрели друг на друга, ощущая, как два сознания вдруг слились в единое целое. Теперь они были полностью открыты друг для друга. Отпрянув, женщина схватилась за грудь.
— Сердце… сердце… — Судорожно пошарив в кармане, она достала пузырек с таблетками. Лицо ее мертвенно побледнело. Сняв крышку, Генриетта судорожно вытряхивала таблетки на ладонь. Они сыпались на пол, но одну она все-таки удержала и сунула под язык. Джонни смотрел на нее в немом ужасе. Голова раскалывалась от напряжения.
— Вы знали? — прошептал он.
Ее рот беззвучно открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег.
— Все это время вы знали?
— Дьявол! — завизжала она. — Чудовище! Дьявол! Мое сердце… я умираю… вызовите врача. Джордж Баннерман, не смей будить моего мальчика!
Джонни отпустил ее запястье и, вытирая пальцы о куртку, будто очищал грязь, захромал по лестнице за Баннерманом. Ветер на улице жалобно всхлипывал. Добравшись до середины лестницы, Джонни обернулся. Генриетта Додд опустилась на плетеное кресло и хватала воздух открытым ртом, придерживая огромную грудь обеими руками. Голова у Джонни продолжала раскалываться, и он с надеждой подумал, что она сейчас лопнет и кончатся все его мучения. И слава Богу!
На полу узкого коридора лежала потертая дорожка. Обои были в потеках. Баннерман барабанил в закрытую дверь. На втором этаже оказалось гораздо холоднее, чем внизу.
— Фрэнк? Фрэнк! Это я, Джордж Баннерман! Просыпайся, Фрэнк!
Никто не отвечал. Баннерман повернул ручку, и дверь открылась. Он нащупал рукоять пистолета, но доставать не стал. Это могло стать роковой ошибкой, но, к счастью, в комнате Фрэнка Додда не было.
Они остановились в дверях и огляделись. Детская. Обои с танцующими клоунами и лошадками тоже в потеках. Тряпичная кукла на маленьком стульчике таращит пустые глаза. В одном углу — коробка с игрушками, в другом — узкая деревянная кровать с отброшенным одеялом. В этом окружении особенно странно смотрелся ремень с кобурой, перекинутый через спинку кровати. Из кобуры торчал пистолет.
— Господи Боже! — тихо произнес Баннерман. — Да что же это?
— Помогите! — донесся снизу голос миссис Додд. — Помогите!
— Она знала, — сказал Джонни. — Знала с самого начала, с первой жертвы, с Фречетт. Он все рассказал ей, и она покрывала его.
Баннерман медленно попятился из комнаты и открыл другую дверь. Его лицо выразило недоумение и боль. Они попали в комнату для гостей. От холода изо рта валил пар. Баннерман заглянул в шкаф: пусто, если не считать плошки с крысиным ядом. Шериф огляделся и заметил еще одну дверь в конце ступенек. Он направился к ней, и Джонни последовал за ним. Дверь оказалась запертой.
— Фрэнк? Ты здесь? — Баннерман подергал ручку. — Открой, Фрэнк!
Не дождавшись ответа, Баннерман примерился и вышиб дверь ногой, ударив чуть пониже ручки. Дверь с треском вылетела.
— О Боже! — воскликнул Баннерман. — Фрэнк!
Джонни заглянул ему через плечо. Фрэнк Додд сидел на опущенной крышке унитаза голый, в накинутом на плечи блестящем черном дождевике. Черный капюшон (капюшон палача, подумал Джонни) лежал на сливном бачке, свернувшись в нелепый стручок. Фрэнк исхитрился перерезать себе горло, что показалось Джонни невероятным. На краю раковины лежала пачка лезвий, а одно зловеще поблескивало на полу. Все вокруг было залито кровью из яремной вены и сонной артерии, и даже в складках плаща она собралась в загустевшие лужицы. Кровь была на клеенчатой занавеске с изображениями шагающих под зонтиками уточек. Кровь забрызгала потолок.