Мёртвая зона (другой перевод), стр. 42
— Спасена! — доносился настойчивый голос матери. — Спаситель! Спасена! Спаситель!
Джонни пытался сказать, что не может дать им ни исцеления, ни спасения, но прежде чем он успел произнести хоть слово, первый взял его за плечи и встряхнул.
Джонни действительно трясли. Он открыл глаза: его будил Вейзак. Салон машины заливал яркий оранжевый свет, искажая доброе лицо доктора. Джонни решил, что все еще спит и кошмар продолжается, но тут заметил, что источник света — фонари на стоянке. Судя по всему, их заменили, пока он лежал в коме. Теперь они излучали не холодный белый свет, а непонятный оранжевый, ложившийся на кожу как краска.
— Где мы? — спросил он, с трудом ворочая языком.
— Около больницы, — ответил Сэм. — Камберлендской больницы общего профиля.
— Понятно. Хорошо.
Он выпрямился на сиденье. Перед глазами еще мелькали обрывки сна.
— Вы готовы пойти? — спросил Вейзак.
— Да.
Они шли по стоянке под стрекотание летних сверчков. В темноте кружились светлячки. Все мысли Джонни занимала мать, однако он все же заметил чарующую прелесть ночи и нежное прикосновение легкого ветерка. Его радовал здоровый воздух, словно наполнявший силой. При сложившихся обстоятельствах это ощущение казалось почти кощунственным, но именно «почти», и оно не отпускало его.
2
Эрб шел по коридору им навстречу, и Джонни заметил, что отец в старых брюках, ботинках на босу ногу и пижамной куртке. Это свидетельствовало о том, что все произошло неожиданно, и сказало больше, чем Джонни хотелось знать.
— Сынок! — Эрб пытался что-то добавить, но не смог. Он весь как-то съежился и казался меньше ростом. Джонни обнял отца, и тот заплакал, уткнувшись ему в плечо.
— Пап, не надо. Все хорошо, пап, все в порядке.
Отец обнял Джонни и никак не мог успокоиться. Вейзак отвернулся и разглядывал невыразительные акварели местных художников, развешанные по стенам.
Эрб вытер глаза.
— Видишь, так и приехал в пижаме. До «скорой» было время переодеться, но я об этом даже не подумал. Наверное, совсем выжил из ума.
— Нет, пап, не выжил.
— Ладно… — Эрб пожал плечами. — Тебя привез доктор? Очень любезно с вашей стороны, доктор Вейзак.
— Ерунда.
Джонни и Эрб прошли в маленькую приемную и сели.
— Пап, она…
— Угасает, — ответил Эрб. — Она в сознании, но угасает. Спрашивала про тебя, Джонни. Мне кажется, ее держит только то, что она хочет дождаться тебя.
— Это я виноват, — сказал Джонни. — Это все из-за ме…
Он умолк, почувствовав резкую боль, и изумленно уставился на отца — тот схватил его за ухо и вывернул. А за минуту до этого плакал у него на груди! Отец прибегал к этому, наказывая Джонни за самые серьезные проступки. Джонни вспомнил, что последний раз отец драл его за уши, когда ему было лет тринадцать. Он залез в их старенький «рэмблер» и случайно нажал на сцепление. Машина покатилась под горку и врезалась в сарай за домом.
— Никогда не смей так говорить! — воскликнул Эрб.
— Пап, ты что?!
Эрб отпустил ухо сына, и уголки его губ тронула улыбка.
— Забыл, наверное, как тебя драли за уши? И решил, что я тоже? И не надейся, Джонни!
Джонни все так же изумленно смотрел на отца.
— Не смей винить себя!
— Но она же смотрела этот чертов телевизор…
— Да, новости. Она пришла в исступленное возбуждение… а потом вдруг оказалась на полу и стала хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. — Эрб наклонился поближе к сыну. — Врач, конечно, ничего толком не говорит, но спросил у меня насчет «героических усилий». Я не стал ему ничего рассказывать. Она, по-своему, сама совершила грех — вообразила, что знает замысел Божий. Поэтому не смей винить себя за ее ошибку. — В глазах Эрба снова заблестели слезы. — Бог — свидетель: я любил ее всю жизнь, но в последние годы мне было ох как непросто. Может, оно и к лучшему.
— Я могу увидеть ее?
— Да, она в конце коридора, тридцать пятая палата. Тебя там ждут, и она тоже. И вот еще что, Джонни. Соглашайся со всем, что она скажет, и ни в чем не перечь. Не дай… умереть ей с мыслью, что все было напрасно.
— Конечно. Ты со мной?
— Не сейчас. Позже.
Джонни кивнул и направился по коридору. На ночь свет приглушили, и сейчас короткое мгновение мягкой и ласковой ночи казалось далеким прошлым, а приснившийся кошмар — очень близким.
Палата 35. На маленькой карточке, пришпиленной к двери, значилось: «Вера Хелен Смит». А он знал, что ее второе имя Хелен? Наверное, хотя точно припомнить не мог. Но зато помнил другое. Как жарким летним днем они гуляли по пляжу «Оулд Орчад», и мать, веселая и радостная, принесла ему мороженое, обернув его носовым платком. Как он с отцом и матерью играл в карты на спички. Потом, когда религия стала занимать в жизни Веры все больше места, она запретила держать карты в доме даже для криббиджа. Джонни помнил, как однажды его ужалила пчела, и он прибежал к ней, ревя во все горло, а она поцеловала опухшее место, вытащила пинцетом жало и обмотала ранку бинтом, смоченным в питьевой соде.
Джонни толкнул дверь и вошел. Увидев на кровати какую-то бесформенную фигуру, подумал: Совсем как я после аварии.
Медсестра считала Вере пульс и обернулась, услышав, как он входит. Приглушенный свет из коридора скользнул по линзам очков.
— Вы сын миссис Смит?
— Да.
— Джонни? — послышался безжизненный надтреснутый голос. У Джонни мурашки поползли по телу. Он подошел ближе. Левая часть ее лица была перекошена и напоминала ухмыляющуюся маску, а рука, лежавшая на одеяле, — клешню.
Инсульт, подумал он. Старики называют это ударом. Да. Именно так она и выглядит. Будто перенесла страшный удар.
— Это ты, Джон?
— Это я, мама.
— Джонни? Это ты?
— Да, мам.
Он подошел еще ближе и заставил себя взять ее скрюченную руку.
— Мне нужен мой Джонни, — жалобно произнесла Вера.
Медсестра бросила на него сочувственный взгляд, и он ощутил неприязнь к ней.
— Вы не оставите нас одних? — попросил он.
— Я не должна уходить, пока…
— Это моя мать! И я хочу побыть с ней наедине! Это что — запрещено?
— Нет, но…
— Отец, принеси мне сока! — хрипло воскликнула Вера. — Я выпью целый литр!
— Да уйдете же вы наконец?! — не выдержал Джонни, охваченный невыразимой тоской.
Медсестра вышла.
— Мам!.. — шепнул он, сев рядом и чувствуя, будто время повернулось вспять и они поменялись местами. Сколько раз она сидела возле него, держа безжизненную, высохшую руку и разговаривая с ним?
Джонни вспоминал, как во время комы ощущал сквозь пелену тумана склонившееся над собой лицо матери, которая произносила неразличимые слова.
— Мам, — снова шепнул он и поцеловал скрюченные пальцы.
— Дайте мне гвозди, я сама сделаю, — сказала Вера. Левый глаз ее неподвижно застыл, а правый вращался. — Мне нужен Джонни.
— Это я, мама.
— Джон-ни! Джон-ни! Джон-ни!
— Мам, — позвал он, боясь, что сестра вернется.
— Ты… — Она чуть повернула голову. — Наклонись, чтобы я могла видеть тебя, — прошептала она.
Он так и сделал.
— Ты пришел. Спасибо! Спасибо!
Из здорового глаза потекли слезы. Другой — на парализованной стороне лица — безразлично смотрел вверх.
— Ну а как же иначе!
— Я видела тебя, — прошептала Вера. — Какой силой наградил тебя Господь! Я же говорила тебе! Разве не так?
— Говорила.
— Он уготовил тебе великую миссию. Слушайся Его, Джонни. Не прячься, подобно Илие, в пещере и не заставляй Его посылать кита, чтобы проглотить тебя, как Иону. Обещай мне, Джонни.
— Обещаю, мама! — Он держал ее за пальцы. В голове стучало.
— Ты не горшечник, а глина в Его руках, Джон. Помни об этом.
— Хорошо.
— Помни об этом! — воскликнула Вера, и Джонни решил, что она снова погружается в мир религиозных грез. Но он ошибался. Во всяком случае, сейчас она «грезила» ничуть не больше, чем все время после того, как он вышел из комы. — Слушай свой внутренний голос, — сказала она.