Мёртвая зона (другой перевод), стр. 25
— Эй! — хрипло позвал Джонни и поразился, как ослаб его голос. В палате не было календаря, и Джонни не знал, что провел в забытьи четыре с половиной года.
3
Медсестра появилась минут через сорок. Она приблизилась к старику, сменила капельницу, зашла в ванную и, вернувшись оттуда с большим пластиковым кувшином, полила цветы, принесенные больному. Букетов было с полдюжины, а на столике возле кровати и подоконнике стояли открытки с пожеланиями выздоровления. Джонни наблюдал за ее привычными действиями, но окликать не стал.
Вернув кувшин на место, она подошла к кровати Джонни.
Собирается поправить подушки, подумал он. Их глаза встретились, но она не отреагировала. Она не знает, что я очнулся. Глаза у меня и раньше были открыты. Это ей ни о чем не говорит.
Она просунула ему руку под шею. Ощущение было приятным. Джонни теперь знал, что у нее трое детей и младший почти ослеп на один глаз после несчастного случая с фейерверком на День независимости в прошлом году. Мальчика звали Марк.
Медсестра подняла ему голову и, поправив подушку, снова опустила. Уже отвернувшись, она одернула нейлоновый форменный халатик, но вдруг озадаченно взглянула на него. Наверное, заметила в глазах Джонни что-то новое. Чего раньше не было.
Вздохнув, она отвела взгляд, но он сказал:
— Привет, Мари.
Она замерла, и Джонни увидел, как Мари схватилась за маленький золотой крестик, висевший у нее на груди.
— О Господи! — воскликнула она. — Вы очнулись! То-то мне почудилось, будто что-то изменилось. Откуда вы знаете, как меня зовут?
— Наверное, услышал…
Джонни было очень трудно говорить: пересохший язык не повиновался ему.
Мари кивнула:
— Вы давно начали приходить в себя. Мне лучше пойти на пост и вызвать по громкой связи доктора Брауна и доктора Вейзака. Они обрадуются, что вы очнулись.
Но ушла она не сразу и какое-то время с любопытством разглядывала его.
— У меня что — появился третий глаз? — поинтересовался он.
Она нервно рассмеялась:
— Нет, ну что вы! Извините.
Он посмотрел на подоконник и придвинутый к нему столик. На подоконнике стояли фиалки и изображение Иисуса Христа — из тех, что особенно нравились его матери. На нем он походил на бейсболиста из «Нью-Йорк янкиз» или на какого-то другого атлета-профессионала. Однако картинка пожелтела от времени. Пожелтела и загибается на углах. Джонни охватил удушающий страх.
— Сестра! — крикнул он. — Сестра!
Та обернулась.
— Где присланные мне открытки с пожеланиями выздоровления? — Ему не хватало воздуха. — У моего соседа они есть… Неужели мне никто ничего не присылал?
Мари через силу улыбнулась. Так улыбаются те, кто пытается что-то скрыть. Джонни захотелось, чтобы она подошла к кровати. Он дотронется до нее и тогда точно узнает, о чем она умалчивает.
— Я позову докторов, — сказала Мари и вышла. Джонни со страхом и недоумением снова перевел взгляд на фиалки и выцветшую картинку с Иисусом. Через некоторое время он опять погрузился в сон.
4
— Он уже не спал, — сказала Мари Мишоу. — И был в полном сознании.
— Хорошо, — ответил доктор Браун. — Я верю вам. Если он проснулся один раз, то проснется еще. Наверное. Это просто вопрос…
Джонни застонал и открыл глаза. Незрячие и наполовину закатившиеся. Потом заметил Мари, и в глазах появилась осмысленность. Уголки губ чуть тронула улыбка, но лицо оставалось неподвижным, будто проснулись только глаза, а все остальное по-прежнему погружено в сон. Ей вдруг показалось, что он смотрит не на нее, а заглядывает внутрь.
— Думаю, с ним все будет в порядке, — произнес Джонни. — Когда удалят уплотнение на роговице, глаз станет как новенький. Вот увидите.
Мари вскрикнула, и Браун внимательно посмотрел на нее.
— В чем дело?
— Он говорит о моем сыне, — прошептала она. — О Марке.
— Нет! — возразил Браун. — Он разговаривает во сне. Не придумывайте, сестра!
— Да. Хорошо. Но ведь он сейчас не спит?
— Мари! — Джонни чуть улыбнулся. — Я, кажется, задремал?
— Да, — ответил Браун. — И разговаривали во сне, чем сильно впечатлили Мари. Вам что-то снилось?
— Пожалуй, нет. А что я говорил? И кто вы?
— Меня зовут доктор Джеймс Браун. Как негритянского певца. Только я не певец, а невролог. А сказали вы: «Когда удалят уплотнение на роговице, глаз станет как новенький». Так, по-моему, сестра?
— Моему сыну предстоит такая операция, — пояснила Мари. — Моему сыну Марку.
— Я ничего не помню, — сказал Джонни. — Наверное, спал. — Он перевел взгляд на Брауна. Глаза теперь были ясными, и в них сквозил страх. — Я не могу поднять руки. Я парализован?
— Нет. Попробуйте пошевелить пальцами.
Джонни так и сделал, и они шевельнулись. Он улыбнулся.
— Отлично! — воскликнул Браун. — А теперь скажите, как вас зовут.
— Джон Смит.
— А есть второе имя?
— Нет.
— Хорошо, оно и правда никому не нужно, верно? Сестра, сходите на пост и узнайте, кто завтра дежурит в неврологии. Нам надо начать обследование мистера Смита.
— Хорошо, доктор.
— И позвоните Сэму Вейзаку. Он или дома, или на площадке для гольфа.
— Хорошо, доктор.
— И пожалуйста, никаких журналистов. Ради всего святого!
На лице Брауна была улыбка, но говорил он очень серьезно.
— Конечно, нет!
Она ушла. Подошвы ее белых туфель чуть поскрипывали. Джонни подумал, что с ее мальчиком все будет в порядке и надо ей об этом обязательно сказать.
— Доктор Браун, а где мои открытки с пожеланиями выздоровления? — спросил он у врача. — Неужели никто ничего не прислал?
— Сначала ответьте мне на несколько вопросов. Вы помните, как зовут вашу мать?
— Конечно. Вера.
— А ее девичья фамилия?
— Нейсон.
— А отца?
— Герберт. Эрб. А почему вы сказали ей не пускать журналистов?
— А ваш почтовый адрес?
— Почтовое отделение Паунала, первая линия, — быстро ответил Джонни и осекся, смутившись. — То есть… сейчас я проживаю в Кливс-Миллс, дом 110 по Норт-Мейн-стрит. Даже сам не пойму, почему я назвал адрес родителей — я живу отдельно с восемнадцати лет.
— А сколько вам сейчас лет?
— Посмотрите в водительских правах! — ответил Джонни. — Я хочу знать, почему у меня нет открыток! И сколько времени я провел в больнице? И что это за больница?
— «Истерн-Мэн». А на остальные вопросы я отвечу, когда…
Браун сидел возле кровати на стуле, который взял у стены с того самого места, где Джонни видел проход в коридор. Он писал на дощечке с зажимом какой-то неизвестной Джонни ручкой — с толстым пластмассовым корпусом и волокнистым наконечником. Чем-то средним между перьевой и шариковой авторучками.
При виде этой ручки Джонни снова охватил безотчетный страх, и он вцепился в руку доктора чуть ниже локтя. Казалось, к его собственной руке привесили груз в шестьдесят фунтов, и она не повиновалась ему. С трудом сжав руку доктора, Джонни потянул ее к себе. Непонятная ручка прочертила на листе широкую синюю полосу.
Браун с любопытством посмотрел на Джонни, и живой интерес в его глазах сменился страхом. Доктор резко и с отвращением отдернул руку, будто нечаянно прикоснулся к прокаженному.
Через мгновение он овладел собой, но лицо по-прежнему выражало удивление и замешательство.
— Зачем вы это сделали, мистер Смит?
Его голос дрогнул. В глазах Джонни застыл страх. Он словно увидел нечто жуткое, чего нельзя ни назвать, ни описать.
Но название этому все же было.
— Пятьдесят пять месяцев? — хрипло спросил он. — Пять лет? Нет! Господи, нет!
— Мистер Смит, пожалуйста, вам нельзя волноваться…
Джонни слегка приподнялся на кровати и тут же, обессилев, рухнул на нее — лицо его покрылось испариной. Глаза беспомощно бегали.
— Мне двадцать семь? — пробормотал он. — Двадцать семь? О Господи!