Кладбище домашних животных (другой перевод), стр. 68
«Это были не огни святого Эльма».
Нет, конечно. Это место было просто создано для духов. Можно было оглянуться и увидеть такое, что тут же свело бы тебя с ума. Но он старался не думать об этом. Ему не нужно было об этом думать. Не нужно...
Что-то двигалось.
Луис застыл, прислушиваясь к звуку... звук приближался. Рот его открылся, челюсть отвисла, будто мускулы ее отказались служить.
Он никогда еще не слышал подобного звука — звука, издаваемого чем-то живым и громадным. Где-то рядом, все громче, трещали ветки. Подлесок хрустел под невообразимых размеров ногой. Вязкая земля у ног Луиса начала дрожать. Ему показалось, что он застонал,
(о Господи, Боже мой, что это что это что это такое там в тумане?)
и он еще сильнее прижал Гэджа к груди, ему почудилось, что и птицы, и лягушки замолкли, пропали; почудилось, будто сырой воздух наполнился удушливым зловонием тухлого мяса.
Что бы это ни было, оно было громадным.
Искаженное ужасом лицо Луиса задиралось выше и выше, как у человека, следящего за траекторией взлетающей ракеты. Это прошло рядом, и там раздался треск повалившегося дерева — не ветки, целого дерева, — упавшего где-то неподалеку.
Луис что-то увидел.
В какой-то миг в тумане мелькнуло нечто темно-серое, причем его размытый, нечеткий контур был больше шестидесяти футов высотой. Это был не призрак, не бесплотный дух — Луис мог чувствовать колебание воздуха, мог слышать грохот его мамонтовых ног, дрожь земли, где он проходил.
Ему показалось, что высоко над ним промелькнули две желто-оранжевые вспышки. Что-то вроде глаз.
Потом звук начал удаляться. Тут же закричала птица. Ей откликнулась другая. Третья вступила в разговор, четвертая превратила его в дискуссию, а пятая и шестая — в настоящий митинг. Звук медленно (но не мгновенно; хуже всего было это чувство постепенности, естественности происходящего) удалился на север. Тише... тише... исчез.
Наконец Луис смог пошевелиться. Его плечи и спина невыносимо ныли. Одежда насквозь пропиталась потом. Первые весенние москиты, голодные и злые, обнаружили его и устремились на пир.
«Вендиго, о Господи, это был Вендиго — тварь, которая приходит с севера, тварь, что может одним касанием превратить тебя в людоеда. Вот что это было. Вендиго прошел в шестидесяти ярдах от меня».
Он приказал себе не раскисать, как Джуд, и не думать о том, что он может увидеть или услышать за Кладбищем домашних животных — птицы ли это, огни святого Эльма или еще что-нибудь. В этом мире, в темном углу вселенной, могло случиться все. Людям там, за пределами болот, вовсе необязательно знать об этом. Для них — Бог, для них — воскресное утро, для них — улыбающиеся священники в белых стихарях... но не эти чудовища, пролагающие путь сквозь ночную тьму.
Луис снова пошел, и земля под ногами вновь обрела прочность. Чуть погодя он приблизился к поваленному дереву, крона которого вырисовывалась в тумане, как серо-зеленая борода павшего великана.
Дерево было сломано — раздавлено, и надлом был таким свежим, что из него сочилась желтая смола, которая, когда Луис тронул ее, была теплой... и на другом боку была чудовищная вмятина, а кусты можжевельника кругом казались смятыми чем-то, что он не мог заставить себя считать ногой. Он мог попытаться определить ее форму, но не стал делать этого. Он пошел вперед с пересохшим горлом, с бьющимся сердцем, с гудящей, как колокол, головой.
Чавканье грязи под ногами скоро прекратилось. Теперь он снова слышал шуршание хвои. Потом начались камни. Уже близко.
Тропа быстро пошла в гору. Он больно ушиб голень о случайно подвернувшийся камень. Но это был не простой камень. Луис пригляделся.
«Тут ступени. Вырезанные в скале. Иди за мной. Поднимемся, и мы на месте».
Он начал карабкаться, и к нему вернулись силы. Хотя бы немного, хотя бы ненадолго. В уме он считал ступеньки, поднимаясь в холодной мгле, под порывами все усиливающегося ветра, который трепал его одежду и пытался размотать брезент, скрывающий тело Гэджа.
Он поднял голову и увидел, как дьявольски скачут по небу звезды. Он не мог различить знакомых созвездий и снова в смятении опустил глаза. Вдоль ступеней шла каменная стена, выщербленная и разрушенная временем, на которой в одном месте вырисовывался силуэт лодки, в другом — медведя, в третьем — человеческое лицо с нахмуренными бровями. Только ступени, вырубленные в скале, были ровными и гладкими.
Луис достиг вершины и встал там, опустив голову, чувствуя, как воздух со свистом выходит из легких. Он ощущал себя футбольным мячом после жаркого матча.
Ветер продолжал свои пляски в его волосах и ревел ему в уши, как дракон.
Свет теперь казался ярче; на самом ли деле он усилился или так казалось? Неизвестно. Но он мог видеть, и увидел то, что снова бросило его в дрожь. То же, что на Кладбище домашних животных.
«Ты ведь знал это, — прошептал внутренний голос, когда он взирал на груды камней, которые могли быть только курганами. — Ты знал это, или должен был знать: не концентрические круги, а спираль».
Да. Здесь, на вершине этой каменной плоскости, повернувшись к холодным звездам и к черной бездне за ними, лежала гигантская спираль, сооруженная какими-то невообразимо древними жителями этих мест. Но настоящих курганов не было; Луис видел, что все они разбросаны, разбросаны теми, кто был зарыт под ними и вернулся к жизни... проложил путь назад.
«Видел ли кто-нибудь это сверху?» — подумал почему-то Луис, вспомнив о рисунках в пустыне, которые нарисовали в Южной Америке индейцы... или еще кто-то. «Видел ли кто-нибудь это сверху, а если видел, то что он подумал, интересно знать?»
Он нагнулся и положил тело Гэджа на землю со вздохом облегчения.
Наконец соображение стало возвращаться к нему. Он обрезал ножом изоленту, соединяющую кирку и лопату. Они со звоном упали на землю. Луис лег и какое-то время лежал, глядя на звезды.
«Что же это было, в лесу? Луис, Луис, как ты мог подумать, что нечто хорошее может появиться там, где бродят такие..».
Но уже было слишком поздно, и он это знал.
«Ладно, — успокоил он себя, — все еще может кончиться хорошо; кто не рискует, тот не выигрывает. Остается еще моя сумка, не та, что в погребе, а та, что в ванной на верхней полке, за которой я послал Джуда, когда Норме было плохо. Есть шприцы, и если что-нибудь случится... что-нибудь нехорошее... никто, кроме меня, и не узнает».
Мысли его, будто испугавшись, утратили связь, и он, все еще стоя на коленях, сжал кирку и принялся долбить землю. Каждый раз, опуская инструмент, он наваливался на него всем телом, словно древний римлянин, падающий на меч. Мало-помалу отверстие углубилось и обрело очертания. Он выгреб из него камни, большую часть которых просто скинул вниз. Но самые крупные он оставил.
Для кургана.
56
Рэчел ударила себя по лицу так, что зазвенело в ушах. Когда она, наконец, очнулась (это произошло у Питтсфилда; она так и не съехала с магистрали), ей показалось на долю секунды, что на нее смотрят десятки голодных, безжалостных глаз, горящих серебряным огнем.
Потом они превратились в отражения белых столбиков ограждения. Машина заехала далеко за ограничительную линию.
Она крутанула руль влево, шины взвыли, и она будто услышала слабое «тук», будто ее передний бампер задел за один из столбиков. Сердце подпрыгнуло в ее груди и начало биться так учащенно, что в глазах запрыгали прозрачные червячки. Однако через минуту, несмотря на опасность, которой с трудом удалось избежать, на страх и на Роберта Гордона, орущего по радио «Красное сердце», она снова стала засыпать.
Безумная, параноидальная мысль пришла ей в голову.
— Конечно, бред, — пробормотала она под рок-н-ролл. Она попробовала засмеяться — но не смогла. Мысль вернулась, и в глазах окружающей ночи она словно читала подтверждение этой догадки. Она чувствовала себя картонной фигуркой, попавшей в резинку огромной рогатки. Бедняга снова и снова рвется вперед, пока потенциальная энергия резинки не сведет на нет актуальную энергию бегуна... что-что?.. элементарная физика... что-то не пускает ее... держись подальше, слышишь, ты... тело остается в состоянии покоя... тело Гэджа, например...