Кладбище домашних животных (другой перевод), стр. 50

Джордж тогда просто плюхнулся на крыльцо Билла и перевернул его кувшин с пивом, и он был белый, как твоя рубашка.

А Билл поднял его на ноги и сказал сыну: «Тимми, перестань! Перестань!» Но Тимми не перестал. Он сказал ещe кое-что плохое про Ганнибала, а потом про меня, и при этом он... кричал. Да, кричал, как в бреду. И мы начали отступать, а потом побежали, таща за собой Джорджа потому, что его нога заплеталась и цеплялась за траву.

И когда я видел Тимми Батермэна в последний раз, он стоял во дворе с красным от заходящего солнца лицом, с этими отметинами на лице, с растрепанными волосами... и кричал еще и еще: «Старая деревяшка! Старая деревяшка! И рогоносец! И потаскун! Счастливо, джентльмены! Гуд бай!» — и он смеялся, но выходил только крик и скрежет... откуда-то изнутри... и он стоял и скрежетал.

Джуд остановился. Грудь его вздымалась от волнения.

— Джуд, — спросил его Луис. — То, о чем Тимми говорил тебе... было правдой?

— Да, правдой, — пробормотал Джуд. — О Боже, это была правда! Я захаживал в публичный дом в Бангоре. Иногда хотелось чего-то нового. Или заплатить какой-нибудь женщине, чтобы сделать с ней то, чего я не мог сделать со своей женой. Мужчине это бывает необходимо, Луис. В этом нет ничего ужасного, и это ничего не изменило в моей жизни, и Норма не ушла бы от меня, если бы узнала. Но что-то в наших отношениях умерло бы навсегда. Что-то очень дорогое.

Глаза Джуда были мокрыми и красными. «Слезы стариков особенно неприятны,» — подумал Луис. Но когда Джуд потянулся через стол, ища руку Луиса, он не отнял ее.

— Он говорил нам только плохое, — сказал он через какое-то время. — Только плохое. Бог видит, что этого было достаточно любому на целую жизнь. Через два или три дня Лорин Пуринтон покинула Ладлоу со всем своим добром, и те, кто видел ее на станции, говорили, что под обеими глазами у нее были здоровенные синяки. Алан никогда больше не вспоминал о ней. Джордж умер в 1950-м и ничего не оставил своим внукам, по крайней мере, я об этом не слышал. Ганнибала вышибли со службы из-за того, о чем ему сказал Тимми Батермэн. Я не хочу говорить, что это — тебе вряд ли интересно, — но недостача в городском бюджете образовалась отчасти из-за него. Его пытались даже отдать под суд, но не стали. Потеря должности была для него достаточным наказанием; работа очень много значила в его жизни.

Но ведь в этих ребятах было и хорошее. Я это помню, хотя многие вспоминают прежде всего плохое. Ганнибал основал фонд пожертвований в пользу госпиталя, сразу после войны. Алан Пуринтон был одним из самых щедрых людей, которых я знал. А старый Джордж Андерсон хотел только работать на своей почте.

Но он, Тимми, говорил только плохое про них. Как будто хотел, чтобы мы помнили одно зло потому, что он сам был злом... и знал, что мы опасны для него. Тот Тимми Батермэи, который ушел воевать, был обычным, добрым парнем, может, только чуть хулиганистым. Но то, что мы видели тем вечером, при свете заходящего солнца... это был монстр. Может, это был зомби, или диббук, или как там их еще называют. Может, у таких, как он, вовсе нет имени, но микмаки знали, кто это, не важно — было у него имя или нет.

— Что? — в оцепенении спросил Луис.

— Они говорили, что это Вендиго, — сказал Джуд. Ои глубоко вздохнул, медленно выдохнул воздух и поглядел на часы. — Ладно. Уже поздно, Луис. Я не успею рассказать всего.

— Договаривай уж. Ты был так красноречив. Чем это все кончилось?

— Через две ночи в доме Батермэнов случился пожар. — сказал Джуд. — Дом сгорел дотла. Алан Пуринтон говорил, что, без сомнения, это был поджог. Бензин разлили по всему дому, и его запах можно было учуять и через три дня после пожара.

— И они оба сгорели?

— Ага, сгорели. Но умерли они еще до этого. Тимми получил две пули в грудь из пистолета Билла, это был старый кольт. Его нашли у Билла в руке. Вот что он, похоже, сделал: застрелил сына, потом облил дом бензином, сел на стул, чиркнул спичкой и пустил себе пулю в лоб.

— О Боже, — проговорил Луис.

— Они порядком обгорели, но медицинские эксперты круга сказали, что, по всем данным Тимми был мертв уже две или три недели.

Молчание. Потом Джуд встал:

— Я не преувеличивал, когда говорил, что это я убил твоего сына, Луис, или приложил к этому руку. Микмаки знали это место, но совсем не обязательно, что именно они сделали его таким. Они не всегда жили здесь. Они пришли то ли из Канады, то ли из Азии, то ли еще откуда-то. И они прожили в Мэне тысячу лет, а может, две тысячи — трудно сказать, они не оставляли на земле следов. И вот они ушли... как и мы когда-нибудь уйдем, хотя я надеюсь, что от нас останутся следы, хорошие или плохие. Но это место сохранится, независимо от того, кто будет здесь жить. Оно переживет всех, кто владеет им, или всех, кем оно владеет. Это проклятое место, и я не должен был вести тебя туда хоронить этого кота. Я знаю, не должен. Оно обладает чудовищной способностью внушать тебе, что хорошо для тебя и для твоей семьи. Я не сумел одолеть эту власть. Ты спас жизнь Норме, а я хотел помочь тебе, и это место обратило мои добрые намерения во зло. Оно имеет власть... и я думаю, что эта власть уменьшается и увеличивается, как фазы луны. Когда-то его власть была полной, и я думаю, что когда-нибудь она опять станет такой. Сейчас оно решило повлиять на тебя через меня и через твоего сына. Ты понимаешь, о чем я, Луис? — его взгляд устремился на Луиса почти с мольбой.

— Ты говоришь, это место знало о том, что Гэдж умрет? — спросил Луис.

— Нет, я говорю, что оно сделало так, что Гэдж умер, из-за того, что я показал тебе его власть. Я говорю, что убил твоего сына своими добрыми намерениями.

— Я не могу в это поверить, — сказал Луис дрожащим голосом. — Нет. Невероятно.

Он крепко пожал руку Джуда.

— Завтра мы похороним Гэджа. В Бангоре. И в Бангоре он останется. Я не понесу его оттуда ни на Кладбище домашних животных, ни куда-то еще.

— Пообещай мне! — сказал твердо Джуд. — Пообещай.

— Обещаю.

Однако в глубине его сознания засела мысль, червячок сомнения, который не исчез совсем.

Но ничего этого не было.

Все это — и ревущий грузовик «Оринко», и пальцы, которыми он схватился за краешек джемпера Гэджа и которые потом соскользнули, и Элли, держащая фото Гэджа и ставящая его стул у изголовья своей кровати, и слезы Стива Мастертона, и драка с Ирвином Голдмэном, и ужасная история Джуда про Тимми Батермэна — все это только возникло в сознании Луиса Крида за те несколько мгновений, что он догонял своего смеющегося сына у дороги. Сзади кричала Рэчел: «Гэдж, вернись, не беги!» — но Луис не опоздал. Он был уже совсем близко, когда реально произошло одно (только одно) из этих событий: на дороге он услышал гудение подъезжающего грузовика, и где-то внутри его открылись тайники памяти, и он вспомнил, как в первый день Джуд Крэндалл говорил им с Рэчел: «Держите их подальше от дороги, миссис Крид. Это плохая дорога для детей и зверей».

Теперь Гэдж сбегал вниз по скату лужайки, за которой проходила дорога номер 15, его коротенькие ножки мелькали в траве, по всем законам он должен был упасть, но продолжал бежать, и гудение было уже совсем рядом, низкий хриплый звук, который Луис слышал иногда, лежа в кровати, если ложился рано. Тогда он казался уютным, но теперь пугал.

«О Господи Иисусе, дай мне поймать его, не пускай его на дорогу!»

Луис прибавил скорости и прыгнул вперед параллельно земле; тень его распласталась под ним на траве, как тень стервятника на поле миссис Винтон, и в тот самый миг, когда инерция вынесла Гэджа на дорогу, пальцы Луиса схватились за его джемпер... и не соскользнули, нет.

Он рванул Гэджа назад и упал на землю вместе с ним, разбив лицо о гравий, расквасив нос. Но больнее всего был удар между ног — ооох, если бы я знал, когда шел играть и футбол, я бы поостерегся, — но и боль в носу, и спазм внизу живота отступили, когда прямо в ухо ему ударил рев Гэджа, шлепнувшегося на задницу среди лужайки. Еще через какой-то момент грузовик промчался мимо, обдав его сизыми выхлопами.