История Лизи (др. перевод), стр. 64

– Я…

– Молчать. – Он нацелил на нее палец, улыбка исчезла. – Если я уеду, а потом вернусь, здесь меня будет ждать дюжина полицейских. Они увезут меня с собой, и, миссас, уверяю вас, я получу еще десять лет за то, что поверил вам.

– Но…

– А кроме того, мы договаривались совсем о другом. Мы договаривались о том, что вы позвоните профессору, старине Вуддолби, миссас, как мне это нравится, и он пошлет мне электронное письмо с оговоренными нами словами, а потом заберет бумаги. Так?

Какая-то часть его сознания действительно в это верила. Должна была верить, или чего ради он это утверждал даже сейчас, когда они были вдвоем?

– Мэм? – спросил ее Дули. Вроде бы успокоившись. – Миссас?

Если какая-то часть его сознания продолжала лгать, даже когда они были вдвоем, причину, возможно, следовало искать в том, что ложь эта требовалась другой части его сознания. А если такая часть сознания Дули существовала, ее задача заключалась в том, чтобы установить с ней контакт. Эта часть сознания Дули могла оставаться здравой.

– Мистер Дули, послушайте меня. – Она понизила голос и говорила медленно. Так она говорила со Скоттом, когда тот был на подходе к тому, чтобы взорваться, независимо по какой причине, начиная от плохой рецензии и заканчивая прорванной трубой. – Профессор Вудбоди никак не может связаться с вами, и где-то глубоко внутри себя вы это знаете. Но я могу с ним связаться. Уже связывалась. Позвонила ему вчера вечером.

– Вы лжете. – Но на этот раз она не лгала, и он знал, что она не лжет, отчего по какой-то причине расстроился. Она-то хотела добиться прямо противоположной реакции (окончательно его успокоить), но подумала, что должна продолжить, в надежде достучаться до здравой части сознания Дули.

– Я не лгу. Вы оставили мне телефонный номер, и я по нему позвонила. – Она не отрывала взгляда от глаз Дули. Вкладывала в каждое слово максимум искренности, пусть уже и отправилась в Страну лжи. – Я пообещала отдать ему все рукописи и попросила сообщить вам об этом, но он сказал, что не может, поскольку лишен возможности связаться с вами. Он сказал, что первых два электронных письма дошли до указанного вами почтового ящика, а потом они начали возвращаться, потому что…

– Один лжет, а вторая повторяет, – сказал Дули, а потом все завертелось с быстротой и жестокостью, в какие Лизи просто не могла поверить, хотя каждый момент избиения и нанесения увечья остались у нее в памяти до конца жизни, как и звук его сухого, быстрого дыхания, вид рубашки цвета хаки, расходившейся между пуговичками, чтобы открыть и тут же закрыть белую майку, когда он бил ее по лицу тыльной стороной ладони и потом передней, тыльной и потом передней, тыльной и потом передней, тыльной и потом снова передней. Восемь ударов, один за другим, в быстрой последовательности, звук соприкосновения его кожи с ее напоминал хлопки по колену, и хотя на руке, которой он ее бил, перстней не было (спасибо и на том), после четвертого и пятого ударов на губах выступила кровь, после шестого и седьмого уже брызнула и потекла, а последний пришелся по носу, так что кровь хлынула и из него. К тому времени она уже кричала от боли и страха. Голова ударялась о нижнюю часть раковины, вызывая звон в ушах. Она слышала свои крики, просила его это прекратить, он может брать все, что хочет, кричала она, но должен это прекратить. После восьмого удара он прекратил, и она услышала собственные слова:

– Я могу дать вам рукопись его нового романа, его последнего романа, готового, он закончил его за месяц перед смертью и не успел внести правку, это настоящее сокровище, Вуддолби будет счастлив.

Она успела подумать: «Все это выдумки, и что ты будешь делать, если он клюнет?» – но Джим Дули ни на что клевать не собирался. Он стоял перед ней на коленях, тяжело дыша (наверху уже было жарко, и если бы она знала, что ее будут избивать в кабинете Скотта, то первым делом включила бы кондиционер), и вновь рылся в коричневом пакете. Под рукавами рубашки расплывались широкие круги пота.

– Миссас, я чертовски сожалею, что приходится это делать, но по крайней мере это не ваша киска. – Услышав эти слова, она успела отметить два момента, прежде чем одним движением левой руки он распахнул ее блузку и сломал расположенную спереди застежку бюстгальтера, отчего ее маленькие груди вывалились наружу. Во-первых, он нисколько не сожалел. Во-вторых, в правой руке он держал штуковину, которая раньше определенно лежала в ее «Ящике для вещей». Скотт называл эту штуковину «церковный ключ для яппи». Консервный нож с ручками, обтянутыми резиной.

Глава 10

Лизи и доводы против безумия

(Хороший брат)

Доводы против безумия проваливаются с мягким, шуршащим звуком.

Эта фраза вертелась в голове Лизи, когда она медленно ползла по длинному кабинету ее мужа, оставляя за собой отвратительный след: пятна крови изо рта, носа, изувеченной груди.

«С этого ковра кровь не отойдет», – подумала она, и тут же, словно в ответ, в голове появилась эта фраза: Доводы про-тив безумия проваливаются с мягким, шуршащим звуком.

В этой истории было безумие, все так, да только единственный звук, который она смогла потом вспомнить, был не шуршанием, не жужжанием, не урчанием, а ее криками, которые раздались в тот момент, когда Джим Дули установил консервный нож на ее левой груди, словно механическую пиявку. Она закричала, отключилась, потом Дули пощечинами привел ее в чувство, чтобы кое-что сказать. Потом снова позволил отключиться, но пришпилил записку к ее блузке (сначала снял порванный бюстгальтер, а потом застегнул блузку на пуговицы), чтобы она не забыла. Записка ей не требовалась. Она и так все запомнила.

– Профессор должен связаться со мной сегодня до восьми вечера, потому что в следующий раз боль будет куда сильнее. И лечитесь сами, миссас, слышите меня? Скажете кому-нибудь, что я был здесь, и я вас убью, – вот что сказал Дули. А в записке, пришпиленной к блузке, добавил: «Давайте закончим с этим делом, и мы оба будем счастливы». Подписано: «Ваш добрый друг Зак!»

Лизи понятия не имела, как долго она пролежала в обмороке во второй раз. Когда пришла в себя, увидела, что ее разорванный бюстгальтер швырнули в корзинку для мусора, а записку пришпилили с правой стороны блузки. Левая сторона пропиталась кровью. Она расстегнула пуговицы, бросила на рану короткий взгляд, застонала и отвела глаза. Выглядело все хуже, чем то, что Аманда когда-либо делала с собой, включая тот случай с пупком. Что же касалось боли… она помнила что-то огромное и лишающее сознания.

Наручники Дули с нее снял и забрал с собой, зато оставил стакан воды. Лизи с жадностью ее выпила. Однако когда попыталась подняться, ноги так дрожали, что не могли ее держать. Так что она выползла из ниши на руках и коленях, пятная ковер Скотта кровью и кровавым потом (ладно, ей никогда не нравился этот белый ковер, выставляющий напоказ каждую пылинку), с прилипшими ко лбу волосами, слезами, высыхающими на щеках, кровью, образующей корочку на носу, губах, подбородке.

Поначалу она думала, что ползет к телефону, возможно, чтобы позвонить помощнику шерифа Баттерклаку, несмотря на предупреждение Дули и неспособность управления шерифа округа Касл предупредить первую попытку покушения.

Потом эта строка из стихотворения

(доводы против безумия)

начала вновь и вновь звучать в голове, и она увидела, что кедровая шкатулка доброго мамика перевернута и лежит на ковре между лестницей вниз и столом, который Скотт называл Большой Джумбо Думбо. А содержимое кедровой шкатулки мусором валяется на том же ковре. И она поняла, что ее целью была шкатулка и все, что из нее вывалилось. А особенно ей требовалась та желтая вещица, что лежала на согнутом пурпурном меню отеля «Оленьи рога».

Доводы против безумия проваливаются с мягким, шуршащим звуком.

Из одного из стихотворений Скотта. Он написал их немного, а те, что написал, практически никогда не публиковались: он говорил, что они нехороши и пишет он их для себя. Но она полагала, что как раз это было дивно как хорошо, пусть даже и не до конца понимала его смысл, да и просто о чем оно. Особенно ей нравилась первая строка, потому что иногда ты слышишь, как уходят вещи, не так ли? Они проваливаются, уровень за уровнем, оставляя дыру, в которую ты можешь заглянуть. Или упасть, если утратишь бдительность.