Обладать, стр. 115

Мне достаточно ясно, о чём этот сон. Однако воображение так устроено, что сон подменяет явь. Теперь, когда я спрашиваю себя, что же сталось с ребёнком, я ясно вижу чёрный, словно обсидиановый водоём и живую белую сорочку, тонущую.

Мая 10-го

Нынче отцу пришло письмо от его знакомого, г-на Мишле, в большом конверте, а внутри имелся ещё один, меньший конверт, адресованный Кристабель. Она взяла его довольно спокойно, словно это было самое обычное послание, но, приглядевшись к почерку на конверте, вздохнула как-то судорожно и отложила письмо в сторону, не распечатывая. Батюшка говорит: г-н Мишле пишет, что письмо это от друга и писано скорее в надежде, чем в уверенности, что мисс Ла Мотт гостит у нас. Если же она не здесь, то г-н Мишле просит вернуть письмо ему, дабы отослать обратно. За весь день она так и не распечатала конверта. Не знаю, хочет ли она вскрывать его вообще.

Записка от Арианы Ле Минье к Мод Бейли.

Уважаемая профессор Бейли.

На этом месте дневник заканчивается, почти одновременно с тетрадью, в которой он вёлся. Возможно, Сабина де Керкоз возобновила дневник в другой тетради; но если это и так, другая тетрадь не найдена.

Я не стала рассказывать Вам заранее о содержании, так как хотела – немного ребяческое желание! – чтобы Вы испытали то же читательское потрясение и наслаждение, что и первооткрывательница дневника, то есть я. Когда я вернусь из Севенн, мы непременно усядемся все втроём – Вы, я и профессор Стерн – и сравним наши заметки.

Насколько я понимаю, исследователи творчества Ла Мотт всегда полагали, что Кристабель жила жизнью затворницы, в счастливом лесбийском союзе с Бланш Перстчетт. Известно ли Вам о любовнике, реальном или гипотетическом, который мог бы быть отцом ребёнка? И ещё один вопрос неизбежен: не связано ли самоубийство Бланш с историей, поведанной Сабиной? Может быть, Вы сумеете удовлетворить моё любопытство?

Хочу также сообщить Вам, что я попыталась выяснить, выжил ли ребёнок. Первая мысль, которая приходит, – справиться в обители Св. Анны; я съездила туда и лично убедилась, что в их на редкость скудном архиве нет ни малейших подтверждений пребывания Ла Мотт. (Скудность же архива оттого, что в 20-е гг. здесь служила особо усердная в вере мать-настоятельница, которая полагала – пыльные бумаги только зря занимают место и не имеют ничего общего с назначением сестринской обители, вневременным и внесуетным.)

У меня есть некоторые подозрения по поводу кюре, поскольку больше подозревать некого. И мне не слишком верится, что ребёнок был благополучно рождён, но затем погублен где-то в амбаре. Впрочем, благополучное выживание младенца – факт настолько же недоказанный.

Я прилагаю копии нескольких стихотворений и стихотворных отрывков, найденных мною среди бумаг Сабины. Образцами почерка Кристабель Ла Мотт я не располагаю, но вполне допускаю, что это её рука; и стихи вроде бы намекают на грустный исход?..

Жизнь Сабины после описанных событий складывалась частью счастливо, частью печально. Она опубликовала три романа, о которых я писала профессору Стерн и из которых наибольший интерес представляет, пожалуй, «Вторая Дауда». Героиня этого романа наделена сильной волей и страстями, обладает гипнотическими способностями и бросает вызов приличиям и женским добродетелям. Разрушив спокойную жизнь двух семейств, она гибнет во время морской прогулки на лодке, будучи беременной ребёнком, чей отец – либо её слабовольный муж, либо её байронический любовник, который тонет вместе с ней. Сила романа – в использовании бретонской мифологии, способствующей углублённому раскрытию тем и созданию оригинального образного строя произведения.

Сабина вышла замуж в 1863 г., после длительной борьбы со своим отцом за право встречаться какое-то время с возможными партиями. Г-н Кергаруэт, с которым она в конце концов соединила свою судьбу, был человек угрюмый и меланхолический, значительно её старше; он привязался к ней почти до помешательства, и рассказывали, что он скончался от горя через год после её смерти (она умерла при третьих родах; у неё было двое дочерей, ни одна из которых не дожила даже до отрочества).

Надеюсь, что всё это оказалось для Вас интересным и что когда-нибудь потом, в удобное время, мы сравним впечатления и поделимся результатами разысканий.

В заключение ещё раз хочу сказать – я пыталась выразить это и во время нашей краткой встречи, – что я восхищена Вашей работой о лиминальной поэзии. Думаю, в свете идей лиминальности, пороговости, дневник бедной Сабины, представляет особый интерес. Как подметила Сабина, у нас в Бретани всё пронизано мифологией порогов и переходов.

Mes amities

Ариана Ле Минье.

Страницы с черновиками стихов. Копии сделаны Арианой Ле Минье для Мод Бейли.

Богоматерь носит муку

Снесть которой и крест не сможет

Эта мука и разлука

Спящий камень растревожит

Словно слёзы, звёзды хлынут

Искр когда резцом суровым

Из гранита будет вынут

Этот образ древний новый

Мука в камень впечатленна

Сын страдал и вовек прославлен

Но в прекрасной плоти бренной

Он не будет больше явлен

Тихо было и мало

И со мною не осталось

Появилось и ушло

Вопрошения испугалось

Был одышлив и тяжек час

Раз два три где же беспечность

Сник огонь, огонь погас

Распахнулася мне Вечность

Плоти розова лазурь

Что звала меня с собою

И светилом среди бурь —

Камня сердце голубое

Песнь пою о Млеке белом —

Чистоте что исказилась

Проливается несмело

Блага вечного лишилось

Пусть другие наполняют

Свой фиал вином душистым

Млеко ж скоро истекает

Хоть сосуд был крепким чистым

Вот тоскливая загадка:

Белизной своей пятная

Убегает без остатка

Что же это? Я не знаю

Оно пахнет сеном вольным

И коровьим Божьим летом

И любовью – той спокойней

Что душой была пропета

По столу оно сбегает

Тихо капает на землю

Прах собою насыщает

Звуку тающему внемлю

Млеком мы полны и кровью

Что бесцельно проливаем

Рты голодные любовью

Мы наполнить как не знаем

Всех утрат невосполнимей

Сей поток неискупимый

Белизна неудалимей

Грязи подлинной и мнимой

Сколько я ни тру по векам

Пред глазами повисает

Призрак пролитого млека

От него мой воздух прокисает

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Прижму ладонь

К кресту окна.

Не твоя ли тень

В ночи видна?

Вид их – какой он?

Саван? Халат?

Иль нагота —

Мраморный хлад?

Тянутся сами —

Привычки власть! —

Губы к родному

Запястью припасть.

Сколько достоинств

В себе имело —

Где нынче плавится

Это тело?

Не уходи!

Я к тебе – помочь —

Спешу, нагая,

В студёную ночь.

Пальцам твоим

Себя предаю:

Пусть заживо плоть

Сдирают мою.

Теплу моему —

Твой хлад утолять,

Мне – зябким дыханьем

Твоим дышать…

К. Ла Мотт