Парусам нужен ветер, стр. 10
— Ну, воробей!.. — засмеялся мотогонщик. — Звать-то тебя как?
— Вовка.
— Вовка? Ты один здесь?
— Нет. Я с папой.
— Батька-то небось тебя ищет.
— Мы с ним договорились: если потеряемся, то найдёмся, где на флаге написано: «СТАРТ».
— Раз так, — мотогонщик опустил меня на землю, взял за руку, — пошли. Поздравим Севастьянова.
— А чего его поздравлять?! Ему вон сколько цветов надавали.
— Значит, по-твоему, не стоит?
— Ну да!
— А вот Севастьянов, когда побеждал я, всегда приходил меня поздравить…
— Правда?! А я и не знал! Тогда конечно! Чего тут думать!
Болельщики расступились. Потому что Севастьянов увидел нас. Потому что он замахал руками и радостно закричал:
— Гаврилкин! Паша!..
Мы подошли. Старый мотогонщик протянул руку Севастьянову, что-то стал говорить ему, а потом нагнулся и сказал мне шёпотом:
— Пожми руку чемпиону. Он победил в честной борьбе.
Рука у Севастьянова оказалась большой и твёрдой. Такой же большой и твёрдой, как у старого мотогонщика.
Исследования
Однажды я решил наблюдать за мухой. Раньше я как-то совсем не обращал на них внимания. А ведь они летают и ходят по потолку вверх ногами. Я бы на их месте просто упал с потолка на пол, а они там остаются и даже быстро бегают. Почему?
И вот я выбрал себе муху, чтобы за ней наблюдать. Такая серенькая с прозрачными крылышками. Она сидела на столе, и я стал к ней присматриваться, что она делает. Лапки у неё оказались загнутые, как кочерёжки. И вот моя муха стала тереть одной передней лапкой другую, будто она поплевала на ладошки и собирается колоть дрова. После этого она стала одной лапкой тереть лицо. Тут я догадался, что это никакие не дрова, а это она так умывается. Ей, наверно, хотелось как следует почистить уши, но ушей у неё не было, поэтому она мыла шею.
Я заметил у мухи вместо ушей очень большие коричневые глаза. С такими большущими глазами она конечно меня видела. Она, наверно, просто меня не боялась. И правильно! Если бы она испугалась, я бы не смог за ней наблюдать.
Но тут мухе захотелось полететь, и она полетела. Я за ней.
Она села на окно и стала ползать по стеклу вверх-вниз. Она так быстро ползала, что я совсем не успевал её разглядывать. Мне пришлось носом водить по стеклу, и конечно тут муха испугалась меня и опять полетела. Хорошо, что я заметил: она села на настольную лампу.
Теперь я к ней подошёл очень осторожно. И только я подошёл, она залезла под абажур. Заглядываю под абажур, а она там — в патроне. Я бы выключил свет, но лампы-то нет. И вот эта муха сидит в тёмном патроне, и мне её совсем не видно. Тогда я засунул палец в патрон, чтобы её оттуда выгнать. Тут меня так стукнуло, так двинуло, что я полетел на стул и мы вместе с этим стулом грохнулись о стенку.
Прибежали мама и папа. Они подумали, что я уронил шкаф, что этот шкаф разломался на щепки и что теперь они будут жить без шкафа.
— Ты что тут опять?! — крикнул папа.
— Не кричи на него, — сказала мама, — ты видишь, как он побледнел?
— В чём дело? — опять спросил меня папа чуть потише.
— То-то-током тю-тю-тюкнуло, — отвечаю.
Папа посмотрел на настольную лампу и всё понял.
— Сунул палец в патрон?
— Я за мухой…
— Тебе что, больше некуда девать свои пальцы?!
— Я за мухой наблюдал, а она в патрон залетела. И не хотела вылетать…
— Опять исследование, — вздохнул папа, — и когда это только кончится?..
— Папа, а почему меня током тюкнуло, а муху нет? Ведь она там, в патроне, сидела, а я только дотронулся…
— Садись, мучитель, объясню… — ответил папа и подтолкнул меня к стулу.
Коржик и Пчёлка
Машины мчатся, люди идут, размахивают сумками, портфелями, и вдруг… лошадь едет. По нашей улице — живая настоящая лошадь! Вся коричневая и с гривой! Хвостом машет, гривой кивает, и дорога под ногами у неё цокает. Такой приятный звук. Сразу слышно — живая лошадь едет. А на ней дядька. Она его везёт, а он сидит и управляет. Они медленно едут. Я подбежал к ним. Иду рядом и на лошадь смотрю. Как она головой кивает и фыркает. Я шёл, шёл и нечаянно сказал:
— Дядя, это лошадь?
А дядька сердито так по сторонам смотрит, меня не замечает. Может, я ему управлять мешаю?
— Лошадь, да? — опять спрашиваю.
— Лошадь… Конь это — понятно тебе?!
— Понятно, — говорю, — а он хлеб ест?
— А ты?! — разозлился дядька.
— Ем. Только я больше с маслом люблю.
— Ну, и он ест. Ступай своей дорогой.
— Эх, жаль!.. — говорю. — Я бы ему хлеба из дома принёс, если бы знал. Может, подождёте? Я быстро сбегаю. И конь пока отдохнёт…
— Ты чего к нам привязался, а?! Вот репей… Чего тебе надо?!
— Мне на коня бы посмотреть. Ведь он живой и настоящий. Я теперь когда ещё такого увижу — может, и не увижу.
— Сказал бы сразу: прокатиться охота…
— Не-ет, ему и так тяжело, раз вы на нём сидите. Мне бы потрогать…
— Вон оно что… — сказал дядька совсем другим голосом. — А ну-ка, иди сюда.
Я подошёл. Дядька нагнулся и схватил меня за рубашку на спине. Я и опомниться не успел: сижу на коне, впереди дядьки.
— Мне тут некогда с тобой разговоры разводить. Поедем потихоньку, дорогой Коржика и потрогаешь, — сказал он.
— Коржик?! — удивился я. — Это его такое имя?!
— Угу.
— А вас как зовут?
— Ну, меня не так вкусно — меня Николаем.
— Дядя Николай, а Коржику не тяжело от нас двоих?
— А что ему? Это не телегу с грузом тащить!
Я потрогал Коржикину гриву. Она вся была из толстых и очень длинных чёрных волос. Если бы Коржик захотел и помчался быстро, то грива бы развевалась.
А шея у Коржика мягкая и тёплая. Ему, наверно, приятно, когда его гладят.
— Ну, натрогался? — сказал дядя Николай.
— Нет ещё, — говорю.
— Ладно, хватит. Слезай, а нам дальше надо.
Дядя Николай спустил меня на землю и сказал:
— Ну, бывай!
— Я вас тут подожду, — говорю, — когда обратно поедете.
— О, брат! Мы не скоро.
— А куда вы?
— Да вот Коржика подковать надо. Через час только назад будем.
— А я успею домой за хлебом сбегать?
— Успеешь. Только ты уж лучше захвати сахара кускового.
Я помчался домой. Набрал сахара и хлеба. Выбегаю на улицу, а мне навстречу — Вадик и Толька.
— Ты что, на Северный полюс собрался?! — кричит Вадик.
— Нет, — говорю.
— Не ври! Я вижу: вон как хлебом запасся!
— Это для Коржика.
— Для какого ещё Коржика? — удивился Толька.
Тут я им всё рассказал.
— Вовка! — говорит Вадик. — Ведь мы тоже можем взять для Коржика хлеб и сахар!
— Ведь это же лошадь! Ведь ей же надо много! — обрадовался Толька.
— Правильно! — говорю. — Давайте! Только Коржик — это не лошадь, а конь.
И вот мы стоим с хлебом и с сахаром. Мы стоим на нашей улице, смотрим, как мчатся машины и автобусы. И нам совсем не интересно, куда это они все едут. Ведь мы ждём Коржика и дядю Николая.
— Я его вперёд вас увижу — у меня зрение хорошее, — говорит Толька. — А ещё я длиннее всех. — Он и правда растёт только в вышину. Папа говорит, что он потому, наверно, и тощий, как спичка.
— Сказал тоже… может, я вперёд. Я его узнаю за сто километров, — говорю я.
Вадик толкнул меня: