Человек-луч (илл. Г. Шевякова), стр. 6
— Вот как! — вскричал Андрюхин. — Ну хорошо! Тогда я тоже введу новые правила.
И, побежав по полю, он принялся подчеркнуто и плотно касаться ладонью плеча каждого из своих улыбавшихся атлетов. Тотчас с ними происходила перемена. Если раньше они двигались в быстром, но привычном для хоккея темпе, то сейчас Петрушки заметались по полю со скоростью не менее ста километров в час. Зрители, застыв от изумления, не успевали следить за движениями андрюхинских атлетов.
— Что? — прищурился Андрюхин, проезжая мимо Юры. — Скисли?
— Теперь вы окончательно проиграли, Иван Дмитриевич! — Юра сочувственно посмотрел на ученого.
— Поглядим! Поглядим-с! — не поверил тот. — Начали!
При невероятной скорости игроки Андрюхина все же не налетали ни на противника, ни друг на друга. В этом команда Юры убедилась, едва вышла на лед. И она перестала обращать на гигантов какое бы то ни было внимание. Задача заключалась только в том, чтобы ни в коем случае не терять шайбу. Пока гиганты с молниеносной быстротой, но совершенно бессмысленно метались по полю, команда Юры не торопясь проходила к воротам и, пользуясь приемом, изобретенным напарником Юры, забивала один гол за другим… Со счетом семь-три победили долголетние…
По-детски надув губы, огорченный академик Андрюхин не торопился уходить с поля. Что-то шепча, словно выговаривая за нерадивость, он поправлял свитера на своих гигантах, окруживших его неподвижным кольцом…
Неожиданно сквозь это кольцо прорвался профессор Паверман. Длинный, тощий, он размахивал радиограммой.
— Слушайте! — кричал он. — Слушайте все! Это черт знает что происходит!…
— Если вы опять выдумали, что Детка умирает… — угрожающе начал было Андрюхин.
Но Паверман, пренебрежительно махнув рукой, прервал его:
— Детка спит! Да, Детка спит. И похоже, что мы спим вместе с ней! Вот сообщения от наших друзей из Средней Азии! Они запланировали на текущий год передачу обезьян на дальние расстояния…
Андрюхин с мгновенно просиявшим лицом вырвал у него из рук радиограмму. Около них собрались все, кто был на матче, и с жадным любопытством старались рассмотреть если не радиограмму, то хотя бы лица стоявших впереди… Только Юра, ничего не понимая, стоял в стороне, и после жаркой игры и оваций чувствовал себя неожиданно одиноким.
— Друзья! — воскликнул Андрюхин, высоко поднимая над головой белый листок. — Великолепные новости! Необходимо максимально форсировать опыт с Деткой! Прошу всех руководителей лабораторий собраться завтра в конференц-зале в девять часов утра…
Глава третья
ЧЕРНЫЙ ПЕС
К девяти часам следующего дня большой, почти квадратный зал, примыкавший к жилым комнатам Андрюхина, был полон. Лифт забрасывал сюда, под крышу, работников городка. Благодаря тому что и крыша, и потолок, и стены были сделаны из необыкновенно прочного, но легкого, прозрачного материала, зал казался огромным. После оттепели наступил мороз, выглянуло солнце. И сейчас почти у каждого, входившего в этот прозрачный зал, появлялось светлое и подмывающее чувство счастливого полета. Отсюда весело было смотреть на темную щетину лесов до горизонта, на застывшие белые извивы любимой Ирги, на бледно-голубое небо, при взгляде на которое сегодня особенно отчетливо представлялось, что ведь Земля — это, собственно, корабль, межзвездный скиталец, на котором мы, поколение за поколением, свершаем свой путь сквозь Вселенную…
В центре небольшой группы стоял костистый, желтолицый человек с пушистой родинкой на левой щеке и ласково улыбался, принимая поздравления по поводу исключительно удачного эксперимента с его машинами, игравшими вчера в хоккей.
Это был профессор Ван Лан-ши, создатель вчерашних хоккеистов-атлетов, руководитель Института кибернетики и один из ближайших помощников Андрюхина.
Усталые, полуприкрытые веками глаза его прятались в сети мелких, улыбчатых морщинок.
— «Ум человеческий, — негромко сказал он, — открыл много диковинного в природе и откроет еще больше, увеличивая тем свою власть над ней…» — Он поднял длинный желтый палец, спросил: — Знаете, кто сказал? — И тотчас гордо ответил сам: — Ленин! Ленин сказал…
Наконец, появился и самый популярный после Андрюхина ученый академического городка, руководитель Института научной фантастики Борис Миронович Паверман.
Ровно в девять часов к столу председателя вышел Андрюхин, как всегда молодой, но с лицом несколько озабоченным и строгим.
— Товарищи! — начал он. — В силу ряда обстоятельств сегодня придется вспомнить, для чего правительство сочло необходимым развернуть здесь, в лесах над Иргой, три наших института с их многочисленными филиалами, лабораториями и всем прочим, что образует комплекс академического городка. Мы обошлись государству почти в тридцать миллиардов рублей. На эти деньги можно было бы выстроить крупный город, такой, как Харьков… Советская страна сделала все, чтобы наука внесла и свой огромный вклад в достижение святой цели, можно сказать — народной мечты. Мы созданы, как вы знаете, для того, чтобы научно-техническими средствами помочь социалистическим странам выполнить их историческую миссию — навсегда покончить с войнами! Чтобы сделать войну невозможной! Слишком долго ученые придумывали, как лучше убивать людей. Нам сказали: подумайте над тем, чтобы людей нельзя было убивать.
Вы, конечно, отлично понимаете, что никакие, даже самые гениальные технические открытия сами по себе не могут решать судьбу человеческого общества, не могут заменить собой объективных законов исторического развития. Борьба народов за новый прогрессивный социалистический строй и честное соревнование двух общественных систем, — вот что решит. И победит тот, на чьей стороне железные законы истории. Это ясно. Но в современном мире наука является огромной, могучей силой. Она может быть использована и во зло человечеству, и в помощь исторической правде. Все дело в том, в чьих руках находятся наука и техника. Война, отвратительная, дикарская угроза войны, является порождением уже обреченного, людоедского общественного строя. И он использует технический гений человека для того, чтобы держать мир под страхом новой всеобщей бойни… Перед нами, учеными нового социалистического мира, поставлена грандиозная задача: вырвать ядовитые зубы у змеи! Можно решить великий исторический спор, не подвергая человечество неслыханному избиению.
Андрюхин вышел из-за стола, подошел вплотную к первому ряду слушателей и проговорил негромко, с трудом сдерживая волнение:
— Ответственность ученых в решении этой важнейшей проблемы современности- велика. Нужно ли говорить, какое счастье испытали бы миллиарды людей, если бы мы могли им сказать: с войной покончено, не думайте о ней — она невозможна… Сегодня мы еще не можем сказать: войне конец! Но уже сейчас, после ряда наших немаловажных успехов, ясно: такой день недалек!…
Он перелистал несколько лежавших перед ним листочков, и, уже спокойно, продолжал:
— Наши институты работают над многими важнейшими проблемами. Сейчас их усилия необходимо объединить для главного. Итак, Институт долголетия. Высказанная некогда румынским академиком Пархоном безумно смелая идея о возможной обратимости процесса старения живых организмов стала путеводной звездой коллектива, возглавляемого Анной Михеевной Шумило. Институт разработал надежные и многократно проверенные на практике методы серьезного омоложения живых организмов, в том числе и человека, и сейчас завершает работы, в результате которых человек сможет сам регулировать свой возраст. Иначе говоря, старость будет излечиваться так же надежно, как, скажем, малярия. Старость исчезнет, как исчезли тиф и чума. Человеческую жизнь можно будет продлить в три — четыре раза. Эпидемия старости, тысячелетиями свирепствовавшая на земном шаре, будет так же невозможна, как эпидемия оспы или холеры!
Зал ответил взрывом рукоплесканий.
— Да! Это то, что некогда называлось чудом… — Андрюхин кашлянул, провел рукой по лицу, незаметно смахивая ненужную слезу. — Но, как ни дико, — не это сейчас самое важное… Война!… Необходимо прежде всего покончить с этим проклятием, с угрозой войны.