Душитель из Пентекост-элли, стр. 47

Шарлотта была в саду, где проверяла новые посадки хризантем и любовалась цветущими астрами и пурпурными фуксиями.

– Какая прелесть! – совершенно искренне воскликнула ее гостья.

Хозяйка скептически посмотрела на нее:

– И ради этого ты ко мне пожаловала, не так ли?

– Конечно же, нет. – Эмили подумала, что ссора с сестрой отвлечет ее от того, что она собирается ей сказать, и решила сдержать себя. Важнее было придумать, как может Шарлотта убедить Томаса снова произвести обыск, но так, чтобы она ни в коем случае не догадалась, что действует по чужой подсказке, и не задумалась, зачем это ей нужно.

– Я только что с выставки собак, – осторожно начала гостья. – Встретилась там с Таллулой Фитцджеймс. Она ужасно волнуется. Я просто не знала, как ее успокоить. Неужели Томас действительно верит, что ее брат виновен? Ты не говорила ему… – Эмили умолкла.

– Что мы были на Бофорд-стрит? – Шарлотта сделала круглые глаза. – Нет, конечно, не говорила. Что я, по-твоему, должна была ему сказать? Что сестра Финли видела его на вечеринке, но не помнит, кто еще там был, и что все, кто там присутствовал, тоже ничего не помнят, кроме, кажется, места, где это было, и времени?

– Да, пожалуй, это едва ли чем-либо поможет, – печально согласилась миссис Рэдли.

Сестры медленно шли по лужайке, направляясь к яблоне, минуя кусты все еще цветущей жимолости. День клонился к вечеру, и воздух был напоен ароматом цветов.

– Но все это говорит о том, – опять начала Эмили, воспользовавшись возможностью, – что Таллула – преданная сестра.

Шарлотта понимающе кивнула:

– Она ему предана, но не может ничего сделать из-за значка, да? В нем главная опасность для Финли. Как он оказался на месте преступления?

Они дошли до края лужайки и остановились в тени.

– Если Финли невиновен, – продолжала думать вслух миссис Рэдли, – то это или ужасное невезение, или же козни коварных врагов. Из того, что мне рассказала Таллула, последнее вполне вероятно. По крайней мере, – поспешила она помешать Шарлотте задать неизбежный вопрос, – такие враги есть у его отца.

– Ты полагаешь, что кто-то украл значок Финли и, совершив убийство, умышленно оставил его на месте преступления, как улику? – удивленно спросила миссис Питт. – В таком случае этот недоброжелатель сознательно рискует оказаться на виселице!

Ее сестра сделала глубокий вдох и так же медленно и шумно выдохнула.

– Это сделал тот, кто был уверен, что никогда не будет пойман, – заявила она. – Я подумала, что эмблему у Финли могли украсть. Но проще всего было бы изготовить его копию. Как ты считаешь? Это ведь совсем не трудно. Ее-то, скорее всего, и оставили на месте преступления.

– А что, если полиция найдет подлинный значок? Или найдет, но решит, что все подстроил сам Финли? – разумно заметила Шарлотта.

– Клуб давным-давно перестал существовать. Финли даже не помнит, когда видел свою эмблему в последний раз и где.

– Полиция занимается этим… Во всяком случае, Томас.

– Он сам этим занимается? – настаивала Эмили. – Или просто поручил это подчиненному, потому что считает, что Финли знает, где значок, и сам предъявит его полиции?

– Возможно, Томас поручил это кому-то. Я просто не знаю, – задумчиво ответила миссис Питт.

Ласточки то взмывали в воздух, то низко кружили над землей, ловя на лету насекомых. Закат стал золотым, а тени под яблоней удлинились.

– Тогда спроси у Томаса, – подсказала Эмили сестре, стараясь казаться равнодушной. – Во всяком случае, если он найдет еще одну эмблему, это намного все упростит, тебе не кажется? Я имею в виду положение твоего мужа. В этом случае доказательства против Финли перестанут казаться неопровержимыми, и Томасу будет трудно выдвинуть против него обвинение. Власти и Министерство внутренних дел больше не станут оказывать давление на Томаса, а у прессы не будет оснований считать, что обвинение снято из-за положения Финли в обществе. А то ведь представляешь, что они могут об этом написать!

– Пожалуй, ты права, – еще сильнее задумавшись, промолвила Шарлотта. – Я поговорю об этом с Томасом.

Эмили подхватила сестру под руку, и они направились через лужайку к дому. Миссис Рэдли, боясь выдать свое волнение, больше не открывала рта.

Глава 6

Пока Эмили помогала Таллуле в ее бедах, суперинтендант Питт продолжал изучать характер и связи членов семьи Фитцджеймсов. Телману он поручил добыть все возможные сведения у других членов «Клуба Адского Пламени», у которых, случайно или намеренно, мог оказаться значок Финли. Несмотря на их нынешний образ жизни, как бы исключающий посещение борделей Уайтчепела, произойти могло всякое. Женатые мужчины, вроде Хеллиуэлла, не раз захаживали туда, да и в отношении Тирлстоуна не следовало исключать такую возможность.

Как бы Питту ни хотелось верить в то, что Яго Джонс – именно такой человек, каким кажется, у того тоже могли быть свои слабости, и, поддавшись им, он скорее предпочел бы услуги проститутки, что выглядело бы вполне естественным и не вызвало бы пересудов. Да и кому его судить в его бедном приходе? Священник сам объяснится со своей совестью. Не он первый из людей в сутанах, кто станет искать успокоения в обществе красивой и неглупой прихожанки и внезапно обнаружит, что границы перейдены и физическое желание восторжествовало. Он сам будет давать себе отчет в этом. При теперешнем воздержании, одиночестве, самодисциплине и тяготах избранного им пути его нетрудно понять. В те дни, когда Яго был членом «Клуба Адского Пламени», он жил полнокровной жизнью и ни в чем себе не отказывал. Что же так разительно изменило его? Что такое ужасное могло произойти, что заставило бы его убить Аду Маккинли? Возможно, она сказала или сделала что-то непростительное? Посмеялась над ним… зло высмеяла его за слабость? Не стала ли она для Джонса орудием предательства самого себя, змием-искусителем и Евой одновременно? Или Ада просто пригрозила священнику тем, что все о нем расскажет? Требовала ли она с него деньги, грозила ли шантажом? Роза Берк и Нэн Салливан говорили о ее алчности и желании сорвать большой куш.

Все это казалось вполне возможным, и чем больше Томас думал, тем больнее ему становилось. Яго Джонс нравился ему, но исключать такую возможность полицейский не мог. Он уже не раз ошибался, когда ему нравился тот, кто впоследствии оказывался виновен.

При этом Питт не мог испытывать симпатию к Огастесу Фитцджеймсу. Чем больше он возвращался к версии о происках врагов Фитцджеймса-старшего, которые могли пойти на крайние меры, лишь бы рассчитаться с ним, тем меньше ему это нравилось.

Чтобы проверить эту версию, суперинтендант вернулся к прошлому Огастеса и понял, что узнать что-то конкретное о нем не так просто. Ясно было одно – в свое время отец не оставил ему никаких денег. Это был нерадивый землевладелец где-то в Линкольншире, который заложил все, что мог. Некоторое время Огастес прослужил в торговом флоте, главным образом на судах дальневосточных линий. Он вернулся в Англию в 1860 году, сразу же по окончании Второй опиумной войны, с суммой, достаточной, чтобы вложить ее в дело. В этом искусстве он преуспел, и порой его считали чуть ли не финансовым гением.

Теперь Фитцджеймс был главой финансовой империи огромных размеров, с щупальцами, протянувшимися во все уголки земного шара, где имелись британские владения. Его деньги были вложены в дело в таких странах, как Индия и Египет, он финансировал экспедиции Сесиля Родса в Африке и освоение Австралии. Часто интересы Огастеса сталкивались с интересами других финансистов и предпринимателей, и обычно все споры заканчиваются его победой.

Питт услышал немало рассказов как о щедрости, так и о жестокости этого человека. Друзей, как и врагов, Фитцджеймс никогда не забывал. Рассказывали истории о том, как он мог десятилетиями таить обиду и выжидать подходящего момента для реванша.

Ему не хватало светского лоска и манер, но он и без этого неизменно нравился женщинам. Элозия вышла за него замуж по любви, и он был не единственным, кто добивался ее руки. У многих из остальных ее поклонников было гораздо больше чувства юмора и привлекательности, чем у Огастеса. Но Элоизии не нужны были деньги. В это время ее состояние было больше, чем у ее будущего мужа. Возможно, ее привлекали его энергия, тщеславие и внутренняя сила.