Провал операции «Z», стр. 43

Все-таки больше всего я люблю оригинальность.

Поэтому, когда хозяйка дома, а заодно и любовница Сан-Антонио, объявила о том, что в начале вечера состоится шутливая игра, и рассказала о правилах игры, я обрадовался…

Она хлопает в ладоши, и слуга, вносит корзину с розами, сделанными из тонкого серебристого металла.

— Я раздам каждому гостю по розе, и вы приколете их себе на грудь, — объясняет Экзема. — Одна из роз, лишь одна, фосфоресцирует. Мы погасим свет, и тот, у кого окажется светящийся цветок, в полной темноте на ощупь найдет себе партнера. Или партнершу, если роза окажется у мужчины.

Монаршие персоны, которые обычно бьют баклуши в своих дворцах, от радости начинают аплодировать. Они находят такую игру забавной. Их забавляет перспектива облапать в темноте своего случайно обнаруженного партнера. Темнота, надо сказать, подхлестывает низменные инстинкты.

Если бы не существовало ночей, люди бы давно взяли привычку ходить нагими. Ночь — источник лицемерия, паскудная мамаша всякого коварства.

Весьма грациозно Экзема начинает раздавать серебристые цветки.

Когда распределение закончено, она поднимает руку и освещение гаснет.

Мы оказываемся в полной темноте. Такая чернота, если, например, взять какой-нибудь парижский кинотеатр, привела бы к шуршанию юбок и отрыванию пуговиц.

Постепенно глаза привыкают, и мы различаем в середине зала маленькую светящуюся точку размером не больше светлячка. Точка имеет тусклый зеленоватый оттенок. Мы угадываем, что избранный судьбой человек осторожно передвигается, стараясь не наткнуться на мебель.

Точка проходит метр, потом два, наконец три метра (иной писатель, не имеющий ни совести, ни чувства меры, только чтоб придать лишний объем своему произведению, начал бы отсчитывать по шагу километров десять).

Затем останавливается. Наткнулся ли он (или она) на своего счастливого избранника? Вовсе нет!

Я, несмотря на полную темноту, угадываю пол этого человека.

Поскольку он вскрикивает. И вскрикивает мужским голосом. И этот крик говорит о мучительной боли. Маленькая светящаяся точка медленно опускается, а затем слышится звук грохнувшегося на пол тела. И точка замирает. Скажите, правда, я захватывающе вам все это описываю? Как бы мне хотелось самого себя прочитать! О чем я, значит, говорил? Так вот, фосфоресцирующая точка становится неподвижна. Мы слышим тихий стон.

В полной темноте всех присутствующих охватывают черные мысли, начинается тихая паника. Как умирающий Гете, кто-то просит света, и освещение включают.

Из десятка грудных клеток вырывается удивленное «о-о!». Избранник судьбы, Гомер Окакис, лежит распластавшись на персидском ковре, бледный, как эскимос после полугода жизни на севере без центрального отопления.

Центрально-вьетнамский принц Нгуен Совьет Шимин, сам не зная того, совершенно случайно спас жизнь окакисовскому отпрыску, пришпилив Чайный орден тому на грудь. Я поясню, ибо, как сказал один страшно знаменитый поэт (имя не расслышал), тяжело понять того, кто ничего не говорит. Словом, поскольку Нгуен нацепил здоровый орден Гомеру на уровне сердца, то розу Окакису-сыну пришлось приколоть значительно выше. А так как роза в полной темноте служила для коварного убийцы мишенью, тот ткнул в светящуюся точку свой страшный кинжал. Удар тонким, прекрасно заточенным ножом длиной не меньше двадцати сантиметров пришелся точно в розочку из тонкого металла. Лезвие кинжала проткнуло Окакиса-сына насквозь, но угодило в мягкие ткани плеча и вышло над лопаткой. То есть парень чудесным образом отделался лишь легким проколом.

Монархи сбились в кучу, они испуганы и пришиблены. Но тут, как всегда вовремя, на сцену выступает Толстяк.

— Скажите лекарю, чтоб мчался сюда со своим чемоданом! — зычно призывает он. — Без паники, короли и королевы, парень отделался комариным укусом. Ничего страшного! Помазать зеленкой — и завтра он может бежать на свой Марафон!

Пока Его Величество Берю успокаивает раненого и удерживает присутствующих от излишних эмоций, я с легкостью и осторожностью бабочки делаю осмотр гостиной. Окна открыты, но шторы плотно задернуты, что дало возможность агрессору быстро выскочить из помещения после своего вероломного акта. Честное слово, будто Агату Кристи читаешь! Убийство в темноте, это, клянусь, из очень классических романов и, пардон, очень старых. Найдутся тут же такие, кто мне скажет, что я ретроград, петроград, сталинград и плагиатор.

Однако же факты говорят сами за себя!

Подобные штуки, знаете ли, не высасывают из пальца. Поэтому я вынужден рассказать все по порядку, в деталях, раз уж поклялся вам обо всем рассказывать!

Ирландский доктор, которого вытащили из кровати, когда он вознамерился увидеть первый сон, является в пижаме из светло-лилового шелка. В одной руке у него чемоданчик первой помощи, другой он поддерживает штаны.

— Не трогайте нож за рукоятку! Там отпечатки пальцев! — вскрикивает мой мудрый помощник.

— А как же я его выну? Смотрите, он воткнут по самую рукоятку! возражает личный лекарь Окакиса.

— Стойте!

Толстяк вынимает из кармана носовой платок, от которого упала бы в обморок самая помойная крыса, и накидывает его на орудие преступления.

— Теперь давайте! Только постарайтесь взяться как можно ниже, ладно? Если вы мне сотрете отпечатки, я вас лишу всякого гражданства!

Но у доктора верная рука. Деликатно, двумя пальцами, ухватив за самый низ ручки, он выдергивает нож резким движением. При виде окровавленного лезвия дамы лишаются чувств. Но одна из жен Омона Бам-Тама I, наоборот, испытывает сильный приступ аппетита. Она уже давно не ела человеческого мяса, с тех самых пор, как к ним в деревню заявился заблудившийся миссионер и начал всех поучать. Для нее это была последняя настоящая трапеза! Миссионер был толстячком, да к тому же диабетиком! Они его съели на десерт.

Пустившую было слюну людоедку срочно эвакуируют на кухню, чтобы накормить бифштексом с кровью.

Все это время над Гомером хлопочет врач. Правильно говорили, кажется, древние римляне: пока бинтую, надеюсь. (Можете записать и использовать как собственное изречение без ссылок на меня — я вам его дарю!) Окакисы, папа и мачеха, тоже склоняются над несчастным Гомером.