Мир Трех Лун, стр. 52
— Рундельштотт велел? — спросил я.
— Он, — ответил Илака с неохотой. — Чем-то ты угодил.
— Я от самой королевы, — сообщил я свысока.
Он наморщился:
— Ему никто не указ.
Дверь отворилась с надсадным скрипом. Я переступил порог, огляделся. Комната намного меньше людской, пол из строганых дубовых досок, покрыт лаком, а сверху еще и широкая ковровая дорожка, при желании можно назвать даже ковром. В дальней стене два узких окна, вылезти не удастся, разве что просунуть руку и помахать платочком.
У стены слева просторный шкаф, но пуст, судя по распахнутым дверцам, справа низкое ложе на массивных ножках, посредине добротный стол и широкая лавка, на которой можно даже спать.
— С каждым днем, — пробормотал я, — все радостнее жить… А баб сюда водить можно?
Он поморщился:
— Что вы все об одном и том же?.. Конечно, можно. Сколько угодно. Но тайком. Это значит, чтоб никто не знал и не видел.
— Прекрасно, — сказал я радостно. — Вон она, романтика! Чтоб никто не знал, даже ее родители… А песни петь?
— Сколько угодно, — повторил он.
— Но чтоб соседи не слышали?
— Догадливый, — сказал он недобро, — и чтоб соседи, и даже в коридоре. Петь можешь как угодно громко, даже горланить, но про себя. Хоть эта комната твоя, но если мастер Рундельштотт услышит…
— Понял, — ответил я. — Буду как мышь под полом. Тут мыши есть?
— А где их нет? — спросил он резонно. — Устраивайся и возвращайся к работе.
Мое обустройство выразилось в том, что перенес из людской гнездышко с ящерицей, положил для нее на стол горсть ягод и круто сваренное яйцо, пожелал приятного аппетита и вышел, сунув в петли дужку навесного замка и повернув ключ дважды.
Глава 8
К полудню пришлось еще с двумя спуститься во двор, где приняли у крестьян корешки, траву и редкие камешки, а также три ступки, умело выдолбленные в твердых породах дерева, то ли дуб, то ли бук, я дуб отличаю только по листьям, а еще по ним же знаю сосну и елку. Ах да, еще кленовый лист видел на чьем-то флаге.
Промелькнул вдали Фицрой, почему-то в одежде королевского посыльного, вот же гад, умеет маскироваться, и все на виду, никто не заподозрит такой наглости.
Илака и еще двое собирались нести ступки и травы с корешками отдельно, действительно туповатый народ, а я сложил все свое в третью ступку и лихо подхватил ее под мышку.
Илака вытаращил глаза.
— Улучшение!..
Я едва не сплюнул, если даже это у них улучшение, то как они вообще живут, совершенно мозгами не пользуются, такое добро пропадает, хоть на корм свиньям отдавай такое лакомство!
Фицрой появился между конюшней и оружейной, почти там, где мы и встречались тайком, огляделся воровато. Через пару мгновений там же оказался, к моему изумлению, Виллис Форнсайн, начальник охраны главного здания, все тот же статный красавец в кирасе из черной в позолоте бронзы, вообще весь в тускло поблескивающей бронзе, даже на сапогах по паре бронзовых накладок.
Переговорили они быстро и коротко, разошлись моментально. У меня осталось нехорошее послевкусие, хотя вроде бы Фицрой и не должен передо мной отчитываться в своих делах…
В большой комнате, где трудятся все работники Рундельштотта, посматривают на меня с недоброжелательством на кислых мордах, что за гад, только явился, и вот ему уже пустующая комнатка…
Один из них, Шмунт, сказал настороженно:
— Ты, говорят, Улучшатель?..
— Мало ли что говорят, — ответил я. — Хочешь, я на тебя что-нибудь говорну?
Он посмотрел исподлобья.
— А хочешь, в морду?
— Вот видишь, — сказал я. — Хотя кое-что улучшить можно уже сейчас…
— Ну?
— Вот ты трешь слева направо, — сказал я благожелательно, — а попробуй справа налево! Порошок получится тоньше.
Он попробовал, не получилось, еще раз, чуть не опрокинул ступку, затем движения стали точнее, он смотрел все еще сосредоточенно, даже губу прикусил, наконец криво улыбнулся.
— А в самом деле…
Остальные продолжили толочь и растирать в прежнем темпе, но постоянно поглядывают в нашу сторону.
— Вот-вот, — сказал я убеждающе, — смотри, как у тебя получается.
И ушел в свой угол, там тоже такое же растирание, толчение и перемешивание, так увлекся этим колдовским делом, что не заметил, как за спиной появился Рундельштотт.
Понаблюдав, он спросил негромко:
— А зачем посоветовал вон тому дурню тереть в ступке справа налево?
— Да так, — побормотал я с неловкостью, тоже понизив голос, — хотел проверить…
— Что?
— Так ли туп, — ответил я нехотя, — что не понимает…
Он кивнул:
— А заодно убедился, что и остальные не умнее, раз никто не остановил, не усомнился. Некоторые даже начали подражать.
Его взгляд был пронизывающ, я сказал виновато:
— Это была только шутка. Я же прикололся! Ущерба нет. Вам же все равно, в какую сторону тер, все успевает вовремя.
— Не совсем, — сообщил он. — По солнцу он бы сделал чуть быстрее, так для него привычнее, а вот в другую сторону медленнее.
Я покосился в сторону слуг, именуемых здесь помощниками, все старательно скрипят пестиками, нас, к счастью, не слышно.
— Простите…
Он отмахнулся.
— Да ладно, неважно, спешки в самом деле никакой. Готовят порошки про запас.
— Значит, — сказал я, — не навредил, что и хорошо.
Он нахмурился.
— Навредить ты не навредил… но можешь.
— Чем? И зачем мне вредить?
— Да так, — сказал он, — посмотреть, как, например, взорвется…
Я спросил живо:
— О, вы работаете и со взрывчаткой?
Он вздохнул:
— Судя по слову, такому не обиходному, ты со взрывчаткой не просто знаком.
— Ничуть, — сказал я клятвенно, — просто знаю, что она существует. И что ею пользуются. Другие! Всякие нехорошие люди. А также хорошие. И всякие там нейтральные, что значит ни рыба, ни мясо, и в раки не годится.
Он покачал головой:
— Да, ты непрост.
— Я сложная штука, — согласился я с готовностью. — Живая легенда, так сказать, скромно. Я вообще скромняга, каких свет не видывал! Смотрю на себя и дивлюсь, какой же скромный, красивый, умный, замечательный, а когда подумаю, какой у меня бицепс — сразу настроение улучшается…
Он, похоже, не слушал, выражение глаз стало задумчивым.
— Ты в самом деле вот так взял и отправился к торе через Зачарованный Лес?
— Нет, — ответил я солидно, — сперва поужинал! Без ужина даже не знаю… На голодный желудок ложиться можно только на чужой, если женщина толстая… А так нет, сперва хорошо с мясцом и лучком, потом каши с подливой, а уж потом и двинулся… Не в том смысле, что сам двинулся, а пошел, пошел, пошел…
— Кто послал?
— Да все говорят, — сообщил я, не моргнув глазом. — Мол, вам надо, а я такой, для вас, такого великого чародея, что угодно! Вы же умный, а я хоть и дурак, но умных обожаю до поросячьего визга! Хотите, сейчас завизжу? У меня голос хоть и противный, зато громкий! И смотрю на них, в смысле на вас, как муравей на лося. То есть, говоря по-нашему, по-народному, снизу и с уважительным восторгом.
Он пробормотал:
— И как ты уцелел? И вообще…
— Я же дурак, — сообщил я хвастливо. — А нам, дуракам, все по барабану. Даже не понимаем, чем нас пугают. И что пугают вообще. У нас шкуры толстые, воображения никакого.
Он нащупал, не глядя, рядом спинку стула, сел, поморщившись, явно что-то побаливает, и продолжал смотреть на меня так, словно я при нем выбрался из могилы.
— Зачарованный Лес, — повторил он, — я бы никогда тебя туда не послал! Даже дурака гнать на смерть не совсем хорошо, хотя иногда и надо бы.
— Ой, — сказал я испуганно, — как же нам жить, когда вся земля обезлюдеет?
— Ну да, — сказал он саркастически, — все дураки сгинут, а ты останешься.
— И вы, — заверил я подобострастно. — Нет, дураков изводить нельзя. Если бы умный тут же рождался, тогда да, а так что один дурак, что другой… Нас, дураков, много! Мы непобедимы.