Мент поганый (сборник), стр. 40

— Вы можете мне верить, Константин Васильевич, — тихо произнес Волин. — Мне кажется, я доказал свою безукоризненную честность.

— Ты знаешь, зачем человек всю жизнь прикидывается порядочным? — спросил Роговой. Не ожидая ответа, продолжал: — Чтобы единожды, в главный момент, обмануть и взойти на трон. Я тебе не советую. Ты знаешь, где сейчас Эфенди?

— В Ростове болтается.

— Эфенди здесь, — и Роговой похлопал по своему карману. — И в том, что я тебе доверяю, есть и его доля. Русланчик, ты все понял правильно?

— Не угрожай, Патрон. — Волин, поняв, что без него обойтись нельзя, почувствовал свою силу. — Я не боюсь ни тебя, ни Эфенди. Я не обману, не подведу, у меня есть свои принципы.

— Принципы — это хорошо, — миролюбиво согласился Патрон. — Значит, обмен наркотика на валюту проведешь, тебе позвонят.

— Сколько выделить кредиторам?

— Что? — Патрон посмотрел на своего Референта с таким изумлением, что тот застеснялся, словно громко пукнул в присутствии женщины. — Этой своре твой любимец Гуров выделит, на всех хватит.

— Вы с Гуровым связаны? — опешил Волин.

— Ну совсем больной, — поставил диагноз Патрон. — Да зачем же кота учить мышей ловить, когда он только это и умеет?

— Значит, вы его только для этого?… — Волин сжал кулак и притянул к груди.

— А на кой черт он еще может понадобиться?

— А машина, транспортировка порошка через Брест? Вы же меня сами убеждали…

— Система Станиславского, — самодовольно ухмыльнулся Патрон. — Может, его система и в чем другом заключается, но лично я знаю, что человек должен свято верить. Ты мучился с милиционером и верил, что это главное. Такому чистоплюю, как ты, я не мог сказать, мол, хочу собрать в кулак максимальную наличность и сдать всех юнцов властям. Признайся, ты на такое дело не пошел бы?

— Никогда.

— А так как ты ничего не знал, ментов ни на кого не навел. Я тебе сказал, что мне требуется лучший сыщик, объяснил задачу, ты все выполнил. А что сыщик свои цели преследовал и кое-кого захватил, так ты в стороне.

— Кое-кого, — пробормотал Волин. — Гвардия наших партнеров. Я могу успеть…

Он замолчал, так как понял: если Патрон прав и Гуров ведет на посланцев охоту, то ничего уже изменить нельзя. Разве что сгореть вместе, а братские могилы хороши лишь для неизвестных солдат.

— Значит, я все это время, как последний…

— Значит. — Патрон взглянул на часы. — Я просил лучшего сыщика, ты мне его достал. И успокойся. Каждый считает себя самым умным. Сейчас твой подполковник ломает голову и совершенно убежден, что самостоятельно принимает решения. Ну, бог ему судья. Слушай, где и как ты обменяешь наркотик на валюту.

Волин слушал и запоминал, одновременно соображая, каким образом ему в решающие часы нейтрализовать Гурова. «Если я буду возиться с наркотиком, а сыщик в этот момент не будет сидеть в полной изоляции, я тихо сойду с ума».

Он не ожидал подобного поворота событий. Патрон беспредельно циничен, мудр и предусмотрителен. Но Руслан Алексеевич знал твердо: недооценивать Гурова, полагать, что он пляшет под чью-то дудку, крайне опасно. Возможно, Патрон и обманул подполковника, как обманул и всех остальных, а возможно, сыщик совсем не пляшет, а сам музыку заказывает. И такой вариант полностью исключать нельзя, необходимо перестраховаться.

Полковник Орлов доложил, что ему необходимо тридцать машин, девяносто оперативников как минимум, три машины «Скорой помощи», а к девяти утра желательно пригласить в управление пятерых следователей прокуратуры. Слушавший доклад Турилин сломал карандаш.

Орлов получил людей и технику, конечно, не все, что ему требовалось, — в полном объеме выдают чиновникам рангом повыше и для целей более важных, чем захват вооруженных бандитов. Примеров приводить не будем, о них ежедневно нам сообщают по телевидению и пишут в газетах, а результат мы наблюдаем лично.

В Москве в марте в четыре утра обязательно темно, а вот сухо или сыро — зависит от везения.

В это утро было сухо и даже нехолодно, но полковника Орлова знобило. Он стоял у подъезда управления и молча провожал коллег, некоторых он знал хорошо, других лишь по фамилии. Если бы существовал господь бог, полковник бы взмолился: «Дай мне право сесть в любую из машин и уехать». Но просить было некого, и Петр Николаевич вернулся в контору, поднялся в кабинет генерала.

Константин Константинович кивнул на самовар и тарелку с бутербродами и продолжал писать. У нас такой порядок: чем чиновник главнее, тем больше он пишет, ну за исключением самых-самых главных, за которых пишут другие, а главное, написанное зачитывают с трибуны.

Генералу Турилину приходилось писать самому, и он отлично понимал, что будет этим заниматься до пенсии, и поклялся, что последней бумагой, которую он напишет, станет рапорт об отставке, и никаких мемуаров. Константин Константинович был нормальным человеком, следовательно, знал себя поверхностно, и в шестьдесят, словно семнадцатилетний мальчишка, давал необдуманные клятвы.

Сейчас его оперативники, возможно, стреляли, дрались, обливались кровью. Генерал писал, а полковник, развалившись в кресле, жевал резиновый бутерброд, пил безвкусный чай.

Наконец раздался первый звонок. За секунду генерал и полковник обменялись взглядами, синхронно, будто один человек в зеркальном отражении, провели ладонью по глазам. Полковник встал, генерал щелкнул тумблером и сказал:

— Контора слушает.

Глава 12

До того как назначить день и час захвата находящихся в столице боевиков, пришлось проделать огромную работу и найти ответ на массу вопросов. В популярной передаче «Что? Где? Когда?» за правильный ответ команде начисляется очко. А какие страсти бурлят в студии…

За неправильный ответ при проведении подобной операции можно заплатить человеческими жизнями или карьерой. Это слово у нас почему-то звучит с оттенком непристойности, а в действительности оно означает итог, сумму достижений человека на данном этапе жизни. Никто не спорит, что карьера некоторых в обществе, несмотря на гласность, не является никакой суммой достижений, а лишь свидетельствует об удачном выборе родителей, тестя, на худой конец — тещи.

Генерал Турилин и полковник Орлов свое место в жизни заработали, начав строительство с нулевого цикла. И им было страшно ставить на карту все, что выстрадано за сорок лет.

Если вчера, случалось, задерживали и водворяли в камеру просто так, по причине плохого настроения задержателя — может, он с женой утром поругался, — то теперь, в условиях перестройки, достаточными основаниями для задержания (не путайте с арестом) может считаться наличие чуть ли не дюжины свидетелей, которые лично видели и подписали…

Короче… Розыск выявил и держал под наблюдением сорок два человека, которые прибыли в Москву, встречались с Лебедевым и что-то ему передали. Это «что-то» обнаружить не удалось, оно исчезло, словно испарилось. По уточненным данным, шестеро из сорока двух находились во всесоюзном розыске, с ними было сравнительно просто. У двоих видели оружие, но сообщения эти носили неофициальный характер. На восемнадцать человек получили серьезный материал из отделов милиции по месту проживания героев. А на каком основании брать еще восемнадцать?

Полковник Орлов убеждал прокуратуру несколько часов. Почему ночью? Почему нельзя задержать на улице? Читает ли полковник газеты? Как он относится к созданию правового государства? Вопросов было множество, всех не перечесть.

Петр Николаевич вытягивал губы, рассматривал кончик носа и уныло повторял, что есть серьезные основания полагать, что все подозреваемые вооружены. По улице бродят люди… Выход бандитов из помещений не может произойти одновременно. Оперативники, хоть и получают маленькую зарплату, и обременены семьями, и далеко не все молоды, предполагают жить дальше.

В этом месте Орлова обычно перебивали, укоряли, мол, не следует говорить об опасности оперативной работы, о героизме горе-сыщиков уже пропели все песни, даже гимны в застойный период. Полковник говорил, что милиционеров убивают независимо от того, как назван тот или иной период.