Два пистолета и хромой осел, стр. 13

У меня потемнело в глазах. Я влепил хлеб прямо в физиономию Гугуча. И пока он, выронив камень, пытался протереть глаза от лютого перца, я стал колотить его кулаками. Не успел он опомниться, как я сделал ему подсечку, повалил на землю и стал безжалостно пинать. Я схватил камень, выроненный Гугучем, и, не запроси он пощады, наверняка разбил бы ему голову.

С тех пор мы с Гугучем стали друзьями. Он приходил теперь играть только в наш квартал, и мы стали самой сильной командой. В боях с другими бандами он дрался, как лев. Только мы запретили ему пускать в ход ножи, ломаные ножницы и тому подобное, потому что это нечестно.

И теперь я обрадовался, что мы помирились с Мишелем. Он оказался сговорчивым парнем. Вся его важность быстро испарилась.

Мы по очереди смотрели в бинокль и выдумали такую игру: кто насчитает больше людей на далеком английском корабле. Выиграл Мишель, но тут Минчо снова раскричался: «Вижу землю!» Но все видели, что то, что он принял за сушу, всего лишь останки разбитого корабля.

— Минчо Грач — трепач! — стал дразнить я его.

Он дал мне оплеуху, я дал сдачи, но всё это было в шутку, и до драки не дошло.

Вечером нас пригласили в капитанскую каюту и угостили очень вкусным печеньем. Мы с Минчо от жадности опорожнили целую вазу. И только тогда сообразили, что Мишель и Роза даже не прикоснулись к печенью. Но Минчо сказал, что жалеть нечего, он знает, что у них полный шкаф печенья и даже есть опасность, что заплесневеет. Меня не надо было успокаивать, потому что я думал так же. Только жалко, осталось печенье в буфете и заплесневеет…

Потом мы играли в домино, и Минчо попытался смухлевать; я собрался его стукнуть, но заметил, что и Мишель жульничает. Я ничего не сказал и стал сам хитрить. Я всех побил. Роза сказала, что я играл «фантасти?к». Мне стало стыдно, что я выиграл обманом, ну, я и предложил сыграть еще. На этот раз всё было честно. Выиграла Роза.

Нам было хорошо с новыми друзьями, но скоро пришлось расстаться с ними.

На следующее утро мы наконец-то сошли на африканский берег.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

АФРИКАНСКИЙ БЕРЕГ

Нам не удалось сбежать. Как только корабль бросил якорь, капитан вызвал одного моряка и приказал ему отвести нас в болгарское консульство. Когда мы вышли из порта, у меня закружилась голова. Дома были такие огромные, что, казалось, подпирали облака, а машины запрудили улицы, словно телеги птичий рынок в пятницу. Вот это город! В Александрии, наверное, был миллион автомобилей! По тротуарам шагали высокие люди со смуглыми лицами, одетые в длинные рясы, только не черные, как у наших попов, а белые. На углу моряк велел нам подождать и зашел в кафе с большими витринами. Сквозь стекла нам было видно все заведение. Матрос уселся у стойки на высокий стул без спинки. Человек за стойкой поставил перед ним пузатый бокал с желтой жидкостью. Матрос выпил ее одним духом, и человек поставил перед ним еще один бокал. Наш сопровождающий явно не торопился, и мы отошли к соседней витрине, где были выставлены самые разные часы: настенные часы, серебряные будильники, совсем маленькие часики на золотых цепочках и с драгоценными камнями, круглые и продолговатые Я подумал, что любые из этих часов стоят, наверное, не меньше десяти хромых ослов. Дальше, в другом магазине, продавались замечательные резиновые лодки. Мы решили, что, как только найдем какое-нибудь сокровище, непременно купим такую лодку, обойдем на ней Африку и через Индийский океан, Красное море, Суэцкий канал, Дарданеллы и Босфор вернемся в Болгарию. Минчо заявил, что нам понадобятся еще спасательные пояса и черный флаг, без этих вещей нам больше нельзя пускаться в открытое море.

Вдоль всей улицы, похоже, главной в городе, тянулись витрины, в которых была масса интересных вещей. Прошло порядочно времени, пока мы вспомнили, что надо вернуться на тот угол, где нам велел ждать матрос. Мы повернули обратного попали на другую улицу: витрины были другие и людей в белых рясах вдруг стало больше. В воздухе витал приятный аромат жареного мяса и рыбы. Еще дальше улица стала невероятно грязной. Наши босые ноги шуршали по засаленной бумаге и рваным газетам, топтали пустые сигаретные коробки (здесь на них никто не обращал внимания), мандариновую и банановую кожуру, обглоданные кукурузные початки. Вдоль тротуаров стояли лотки, увешанные бананами, лимонами, апельсинами, хурмой и еще какими-то желтыми, зелеными и красными плодами. Продавцы орали во весь голос, колотили себя в грудь, расхваливая свой товар, издавая гортанные звуки. Мы поторопились выбраться из этой толчеи и оказались на маленькой площади. Посреди площади необыкновенно тощий человек показывал фокусы. Сначала он заглотал целую шпагу — до рукоятки, потом выпил бутылку красной жидкости, а выплюнул синюю. Ничего особенного — и у нас на ярмарках такое показывали. Мы пересекли площадь и поняли, что окончательно заблудились. Но совсем не испугались. Теперь мы были свободными людьми. Наша мечта сбылась — нас ждал миллион интересных приключений… Только пока что не было ни весело, ни интересно. Время приближалось к полудню, солнце жгло немилосердно, и наши рубашки вымокли от пота. Нам хотелось есть, да и губы пересохли от жажды. Вот бы бутылочку лимонада! Да где там — даже будь у нас деньги, мы ничего не могли бы купить. Ведь в этой стране левы не годятся. Монеты, которые мы видели в мисках нищих (тут они встречались на каждом шагу), были не круглые, а зубчатые, как пила. При таком количестве нищих нечего было и думать найти монету на улице. Мы бесцельно брели по раскаленному, пыльному незнакомому городу, мучились от жажды и не знали, что делать. Где тут думать о приключениях, если даже воды нельзя выпить. Ах, как беззаботно играли мы каждый вечер на полянке за нашим домом! Вот помру в этой чужой стране, и никто об этом не узнает, и никто ни слезинки не прольет. Только мама заболеет от тоски по бесследно пропавшему сыну. Мне захотелось плакать, но я сдержался.

Перед каким-то магазином разгружали грузовик, доверху набитый бананами. Взрослым помогали двое-трое оборванных детей. Никого не спрашивая, мы тоже стали носить огромные банановые грозди от грузовика до магазина. Я незаметно очистил банан и целиком сунул в рот — чуть не подавился. Чудесный банан! Я мог бы съесть целый грузовик таких бананов. Готов был даже спорить, что съем, да не с кем было.

Мы разгрузили машину, и продавец вместо денег дал нам по три банана. Мы их тут же съели. (Я дал Минчо половинку банана. Он, удивившись, сначала отказывался, но потом, когда я рассказал ему, в чем дело, проглотил ее, не моргнув глазом). Мы еще повертелись у магазина, но продавец прогнал нас. Все-таки мы заморили червячка, и нам стало веселее.

Под тенистым деревом мы увидели большой глиняный сосуд с водой. Люди зачерпывали кружкой, пили, оставляли кружку и уходили. Вода была теплая и пресная, воняла болотом. Но делать было нечего — не умирать же от жажды. Напились и мы.

Пошли дальше по узкой булыжной мостовой и оказались на берегу. Пляж был черен от людей.

— Самое время искупаться в Средиземном море, — сказал я. — Мы будем первыми ребятами из нашего города, кому это удалось.

Разделись прямо на песке и бросились в море. Но вода была слишком теплая, прямо как в бассейне новой бани у карандашной фабрики. Я нырнул и сразу же выскочил: в море как будто налили йод, глаза ужасно щипало от соли. Как люди купаются в таком соленом море? А рыба как терпит, разве ей соль не ест глаза?

А плавать здесь было легче. Прошлым летом мы с Минчо начали учиться кролю. Сейчас я заметил, что плыву быстрее, чем дома. Я человек догадливый, сразу сообразил, что чем больше соли, тем вода плотнее, и поэтому плыть в ней легче. Только я хотел спросить у Минчо, догадался ли он, почему в Средиземном море плавать легче, как страшный крик разнесся над водой:

— О-о-о! Ма-ма-а-а!

В десяти метрах от меня тонул какой-то мальчишка. Я рванул к нему своим молниеносным кролем. И Минчо зашлепал вслед, воображая, что плывет идеальным стилем.