Сказки о цветах, стр. 4

Несчастный паренек кинулся в окнище, над которым только виднелось белое поросячье ухо. Янит ухватился за него, но жуткое окнище засосало и пастушка. Лишь свиное ухо да заскорузлый кулачок паренька торчали на поверхности.

— Вот и оставайся там, Белокрыльник, — прошипела мачеха.

На другой день высохло и окнище, а на его месте вырос цветок, похожий на белое крыло.

— Белокрыльник, смотри, Белокрыльник! — воскликнула проходившая мимо девочка. И по сей день этот цветок называют Белокрыльником.

НАРЦИСС

Даже богам не всегда удается воспитать своих детей так, как это им хотелось бы.

Когда у речного бога Кефиса и нимфы Лаврионы родился сын Нарцисс, они не могли нарадоваться на прелестного, здорового младенца.

— Белолицый ты мой, ясноокий, кудрявенький, — ласково говорила Лавриона мальчику.

Когда сын подрос, Кефису, хоть он по-прежнему оставался богом и повелителем реки, дома приходилось довольствоваться более скромной ролью — богом и повелителем тут стал Нарцисс.

— Ах, какой красавец! Какое прелестное дитя! Вот будет сердцеед! — восхищались собиравшиеся у Лаврионы нимфы.

— А какой он добрый и умный! — добавляла к похвалам подруг счастливая мать.

Но у богов, как и у людей, тоже есть свои недоброжелатели и завистники, которые не выносят удач и успехов ближних. Рыбы, плывшие с востока на запад, разнесли слух о красоте и уме сына Кефиса и Лаврионы. Узнала об этом и Медуза Горгона. Горгона, сын которой был уродлив, зол и глуп, прослышав о достоинствах Нарцисса, так разъярилась, что змеи, покрывавшие вместо волос ее голову, поднялись дыбом и зашипели. И Горгона прохрипела, перекосив рот:

— Пусть твоя красота погубит тебя, ты влюбишься в собственное отражение, ты будешь добрым только ради тщеславия, а мудрым ради высокомерия. Пусть тот миг, в который ты увидишь себя в зеркале, станет началом твоей гибели.

Рыбы, плывшие с запада на восток, принесли весть о проклятии Медузы и в реку, где царствовал Кефис. И бог приказал разбить в своем дворце все зеркала, а осколки выкинуть на берег. Нарцисс, который с самого детства только и слышал о своей красоте и своем добром сердце, считал, что ему и на самом деле надо быть добрым и умным, хотя давалось ему это порою совсем нелегко. Когда дети других нимф оставляли часть своего завтрака или обеда, чтобы покормить рыбок, то и Нарцисс, не желая прослыть скупым, кидал кое-что от своей еды. При этом он был уверен, что, урывая от себя хоть кусочек, делает добра гораздо больше, чем другие, ибо жертвует не простую пищу, а божественную. Но потом он умудрился не отрывать от себя ни крошки, а брать еду из кладовой матери, восхищая остальных нимфят своей щедростью и самоотверженностью.

Быстро бегут годы даже у сыновей богов. Еще недавно Нарцисс играл с рыбками, собирал ракушки, украшал себя водорослями, но вскоре незаметно вырос в статного юношу. Выросли и нимфята, вместе с которыми он кормил когда-то рыбок, и стали развлекаться по-другому. Каждый из них старался блеснуть умом и ловкостью. Они читали друг другу стихи собственного сочинения, пели сложенные самими песни или же состязались в том, кто проворнее прыгнет на спину дельфину и дальше уплывет, сидя на нем верхом. Нарцисс тоже сочинял стихи, но вскоре понял, что кое-кто из сыновей нимф превосходит его в этом искусстве, и, отказавшись от поэтических соревнований, принялся поносить каждого, кто декламировал свои сочинения. И всем казалось, что Нарцисс и в самом деле лучше других разбирается в законах поэзии — а то разве мог бы он так умно судить о том, как следует сочинять стихи? Он упрекал и певцов, доказывая, что песни их звучат не так, как надо.

— Какой умный, какой одаренный юноша! Счастлива будет та нимфа, которую Нарцисс возьмет себе жены! — поговаривали старые нимфы, уже наперед завидуя будущей суженой Нарцисса.

И если старые нимфы восторгались красивым, добрым и умным юношей, то и не удивительно, что молодые пытались соблазнить его своими прелестями и так вились вокруг Нарцисса, что только длинные зеленые кудри развевались.

Долго Нарцисс присматривался, на какой из красавиц остановить свой выбор, пока не убедился, что прекраснее всех Эхо, и обручился с нею.

Накануне свадьбы Эхо попросила Нарцисса выйти на берег и нарвать ей черемухи, которую хотела вплести в свои зеленые косы.

Нарцисс нарвал целую охапку цветов и уже было наклонился, чтобы прыгнуть в реку, как вдруг увидел на темной водной глади свое отражение.

— Какая красота! Такого великолепия никто не видел со дня сотворения мира! — воскликнул он и застыл, словно очарованный. Уставившись на свое отражение, он забыл об Эхо, с которой завтра должен был вступить в брак. Цветы он бросил на траву и, поднявшись, залюбовался в водном зеркале своим станом.

— Да, я не только самый добрый и самый умный, но и самый красивый юноша, — восхищался собою Нарцисс.

Когда Эхо, не дождавшись возвращения любимого, высунула голову из воды, Нарцисс грубо выбранил ее за то, что она взволновала водное зеркало.

Эхо не поверила, что Нарцисс рассердился всерьез, и, заигрывая с ним, опять всколыхнула водную гладь.

— Я вижу, ты завидуешь моей красоте и потому мешаешь мне. Перестань шалить, плыви немедленно прочь, — приказал Нарцисс.

— Любимый, почему мне, прекраснейшей из нимф, завидовать твоей красоте? — сказала Эхо, все еще думая, что любимый ее Нарцисс шутит.

— Я считал тебя красивой, пока не увидел себя. Посмотри на это лицо, на этот стан, и ты поймешь, что сама Афродита недостойна быть моей женой, не то что ты, — ответил Нарцисс и опять погрузился в созерцание своей красоты.

Но и для нимфы, как и для земной женщины, нет ничего обиднее, чем непризнание любимым ее красоты, а если она и в самом некрасива — нежелание польстить ей.

Эхо так рассердили слова Нарцисса, что она обозвала его самовлюбленным глупцом и рассказала Кефису и Лаврионе, что сын их лишился рассудка.

Напрасно Кефис уговаривал сына вернуться в водяной дворец, напрасно умоляла и лила слезы мать.

Нарцисс оставался на берегу, смотрелся в воду, только и твердя о своей красоте, и наконец зачах и слился с землей.

Почему-то к мертвым относятся куда снисходительнее, чем к живым.

Когда Нарцисса не стало, Эхо часто приплывала к темному омуту, в который смотрелся ее любимый.

«Как прекрасна была наша любовь…» — вздыхала Эхо и, чтобы навеки сохранить память о Нарциссе, посадила на месте его гибели цветок, который был таким же белым, как лицо Нарцисса.

ГИАЦИНТ

Казалось, нет на свете такой силы, которая могла бы посеять раздор между богом Аполлоном и сыном царя Спарты Гиацинтом. Аполлон любил Гиацинта как брата, и все считали их неразлучными. Сын Зевса был поклонником прекрасного и каждое утро восходил на вершину горы, чтобы приветствовать солнце, которое, отдохнув после долгого пути вокруг земли, вставало со своего морского ложа. Аполлона в его прогулках неизменно сопровождал Гиацинт.

Проводив солнце в странствие, юноши ходили осматривать стада, пасшиеся на росистых лугах, и счастлив был скотовод, чьи стада благословлял Аполлон.

Они шли мимо зреющих пажитей, и нивы, по которым скользил взгляд Аполлона, дарили щедрый урожай.

После полудня Аполлон и Гиацинт отдыхали в дубраве, слушая арфу Эола, а вечерами Аполлон собирал поэтов, которые читали ему оды, воспевавшие красоту, дружбу, любовь.

— Мой божественный друг, я благодарен тебе за то, что я самый счастливый человек на земле, — уверял каждый день Гиацинт Аполлона, и в словах этих не было ни тени лести или неискренности.

Однажды оба красавца — бог и человек — долго оставались на берегу реки. Они купались, в камышах ловили голубых стрекоз, соревновались в метании диска. Их дружба была чудесна, и им было так хорошо друг с другом.