Опередивший время. Очерк жизни и деятельности Томаса Мора, стр. 1
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Итак, все было позади. Оставалась лишь маленькая формальность: сказать обо всем случившемся жене.
Обычно, когда он выходил из дворца и шел домой, его супруге об этом спешил сообщить слуга. Так полагалось, и кем-то издавна заведенный порядок не должен был нарушаться.
День только начинался, жена была в церкви и — так тоже полагалось — восседала на почетной скамье.
Мор спокойно дождался конца службы.
Потом, подойдя к жене, поклонился ей и сказал:
— Господин канцлер ушел.
Слова эти каждый день говорил слуга.
— Я это и так вижу, — ответила жена, еще не понимая толком, в чем дело. — Но почему вы решили мне сообщить это сами?
— Потому, — ответил Мор, — что я ушел совсем. В Англии будет новый канцлер. А вам, увы, больше не придется восседать на почетной скамье. Теперь я частное лицо, всего-навсего частное лицо.
Частное лицо? Уж чем-чем, а кротостью супруга Мора не отличалась. Для нее случившееся — крушение, крушение надежд, конец воздаваемых ей, как жене лорд-канцлера, почестям. И дома на все доводы мужа она отвечает одно: «Эго несерьезно. Чем вы собираетесь заниматься теперь? Сидеть у камина и рисовать узоры на золе?»
Где-то в глубине души она человек добрый. Но поступать так, как сделал ее муж? Непостижимо. Не лишенная того, что во все времена именовалось так называемым здравым смыслом, она бросает ему в лицо: «Добровольно оставить руль управления? Разве вы не знаете, что лучше управлять, чем быть управляемым! Ах если бы я была мужчиной!»
Мор улыбается. Ну конечно, сейчас она начнет говорить, что из-за своей лени, из-за своих удовольствий он готов и семью по миру пустить. Это будет, конечно преувеличением. Но то, что он теперь вынужден будет жить на доход всего в сто фунтов стерлингов в год, верно. Как верно и то, что придется уменьшить и без того небольшое число слуг. И вообще призадуматься над расходами.
Впрочем, какое в конце концов все это имеет значение? Голодная смерть уж, во всяком случае, ни ему ни его обширной семье не угрожает. Это — нет.
И чтобы переменить тему разговора, он внезапно говорит:
— Жена, вы сегодня как-то странно выглядите.
— Правда? — несколько испуганно спрашивает она. — Почему мне ничего не сказали дочери?
Мор смеется. Обращаясь к детям, он говорит:
— Да нет, ничего особенного. Просто не кажется ли вам, дети, что сегодня у нашей мамы чуть-чуть задран нос?
Шутка немного грубовата. Но, как ни странно, леди Мор несколько успокаивается.
Поворчав еще немного, она удаляется в свою комнату.
— Я буду удить рыбу в Темзе! — кричит ей вдогонку Мор. — Готовьте большую сковородку!
1532 год. Англия. Двадцать третий год правления короля Генриха VIII Тюдора.
Томасу Мору было двадцать лет, когда он впервые встретился с Генрихом — в ту пору девятилетним мальчиком.
А дело было так. В Англию по приглашению лорда Монтжоя, одного из своих почитателей, приехал Эразм Роттердамский. Еще впереди те времена, когда чуть ли не все государи Европы будут наперебой звать его к своим дворам, когда пять университетов сразу предложат ему преподавать в их стенах, когда его книги будет читать вся грамотная Европа. Но все же глашатай гуманизма уже достаточно известен. И вот он на званом обеде у лорда — мэра Лондона. Среди пышно разодетых гостей внимание Эразма привлекает молодой человек в черной, безо всяких украшений, скромной одежде.
Завязывается беседа. Она ведется столь оживленно, юноша так начитан, находчив и умен, так блестяще говорит по-латыни, что в какой-то момент Эразма осеняет (ему уже рассказывали об очень способном студенте, сыне местного судьи). Прервав очередную тираду чуть ли не на полуслове, Эразм восклицает: «Вы можете быть только Мором!» В тон ему юноша шутливо отвечает: «Конечно. Но и вы, разумеется, или Эразм, или сам дьявол».
Знакомство быстро перерастает в дружбу. Совместные прогулки, беседы: им есть о чем потолковать, людям, влюбленным в древние языки и древнюю литературу. Как и другие гуманисты, они верят в добродетель и достоинство человека.
Однажды утром Томас Мор предлагает Эразму (они оба гостили в загородном замке лорда Монтжоя) пойти в соседнюю деревушку. Там находился старинный королевский дворец, знаменитый дворец Элтхем.
…Каменный мост, перекинутый через ров. Прямо напротив моста — тяжелый каменный проем входного портика. Стены, заросшие диким виноградом, высокие стрельчатые окна.
Друзья в зале. «В зале, — напишет Эразм, — в котором не раз в прошлом делалась истории Англии».
К своему удивлению, Эразм видит, что здесь его ждали. Посредине стоял принц Генрих, рядом с ним улыбающийся Монтжой. В зале были и сестры Генриха.
Впрочем, Эразму уже все ясно: Монтжой хочет в непринужденной обстановке познакомить его и Мора с детьми короля.
Мор преподносит Генриху (наследник престола принц Артур вместе с отцом в Лондоне) небольшое стихотворение. Генрих просит и Эразма написать ему несколько строк.
За три дня Эразм сочиняет поэму в честь короля Генриха VII, его детей и его страны. И пересылает ее юному принцу.
Относительно страны он не кривит душой. Ему и в самом деле нравится Англия. «Ты спрашиваешь, — напишет он в это время одному приятелю, — люблю ли я Англию? Так вот, если ты привык верить моим словам, то поверь мне, пожалуйста, и в нижеследующем: мне еще нигде не было столь хорошо. Я нашел здесь приятный и здоровый климат. Я увидел бездну учености и культуры, и не внешней, не поверхностной, а глубокой и основательной… Когда я слышу моего друга Колета, мне кажется, что передо мной сам Платон. Могут ли быть более острыми, глубокими и деликатными суждения, чем мысли, высказываемые Линакром? Создавала ли природа когда-либо что-либо более светлое, доступ-нос любви, более счастливое, чем гений Томаса Мора? Это просто диво, как распространена и пышно цветет древняя ученость в этой стране».
Каждый судит по-своему. Эразм — так.
Знания, культура, книги, тесный кружок единомышленников — это вполне отвечает его духовным интересам. И потом: что для него Англия? Так же, как в Испании, Франции, Германии, — десяток-другой людей, с которыми он может вести отточенный разговор; несколько необходимых для работы библиотек…
Гуманистов горстка. И далеко не все они смотрят вперед. Впрочем, начало нового века для них все же снизано со многими надеждами. И Мора, и Линакра, и Эразма радует уже одно то обстоятельство, что в Англии нет войны.
Нет, во всяком случае, открытой войны. Вот уже без малого пятнадцать лет на английском троне король новой династии — Генрих VII Тюдор. Корону он завоевал на поле битвы в Босворте, одержав победу над Ричардом III. Более четверти века длилась ожесточенная борьба за власть между двумя враждующими феодальными группировками Йорков и Ланкастеров, Алой и Белой розой. Опустошительные набеги, бесконечная смена правителей… В окрашенных кровью снегах Тоутона в свое время насчитали 28 тысяч убитых. Но подобных сражений было не менее пяти-шести, не говоря уже о более мелких, а всего-то в стране в те годы насчитывалось около трех миллионов жителей.
Подобно Людовику XI французскому, Максимилиану Габсбургу — императору «Священной римской империи германской нации», подобно итальянцу Козимо Медичи и другим удачливым основателям новых европейских династий и собирателям земель, Генрих VII принадлежит к новому типу монархов — достаточно ловких, чтобы не всегда идти напрямик, достаточно умных, чтобы никогда не лезть на рожон, и в то же время железно расчетливых в достижении цели.
Именно Генрих VII догадался жениться на наследнице Йорков Елизавете и добавить в свой герб и Белую розу. И тем самым сделал решительный шаг к упрочению своей власти.