Операция “Зомби”, стр. 35

– Как придется... Мне самому так неудобно. Я однажды спросил имя-отчество. Он сказал, что его зовут Решетов. И все.

Мочилов накрыл микрофон ладонью и сказал:

– Человек без имени... Все именно так и обстояло во время разговора Решетова с генералом Легкоступовым. В это я могу поверить.

– Но, с другой стороны, это напоминает отработанную версию, которую обязательно следует знать посторонним, – добавил Владилен Афанасьевич. – Умышленно так заостряется момент. Психологический ход. И тогда собеседник отвлекается от чего-то другого, чего ему знать не положено. Такой ход в криминальной психологии встречается в последнее время все чаще.

– Надо как-то осторожно потрогать эту тему. Чтобы не спугнуть... Потом проверим под препаратом... И еще поручите своим людям проверить всех возможных Решетовых в Москве. Я понимаю, это долго, но я не могу задействовать в этом деле наших оперативников. Пусть уж ваши люди, поскольку они и так в курсе событий. Искать следует Решетова с необычным именем или отчеством.

Профессор кивнул со вздохом и задал очередной вопрос:

– Назовите основные адреса, по которым вы ездили с Решетовым.

– Сначала место, где вы забирали его утром, – вставил полковник.

– Около станции метро «Смоленская» забирал... – просто ответил Рамон Павлович.

– Он что, из метро выходил?

– Нет, из-за здания станции. Из проходных дворов. Всегда с одной стороны.

– А отвозили его обратно куда?

– Туда же.

– Ваши впечатления: далеко от станции живет Решетов?

– Мне кажется, рядом. В прошлом году я возил его зимой. Он подходил, даже пальто не застегивал. И так не один раз.

– А теперь другие адреса. Все, что помните.

– А что тут помнить? Основной адрес – Дума, поскольку он там работает. В день по несколько раз. Часто ездили в ФСБ.

– Зачем?

– Откуда мне знать?

– Дальше.

– Министерство обороны. Тоже часто. Министерство внутренних дел. Несколько раз – Министерство иностранных дел. Часто в Жуковский на военный аэродром. Кого-то встречать или провожать.

– С кем Решетов общался?

– С разными людьми. Меня сразу предупредили, когда в машину приглашается посторонний человек, я должен неподалеку прогуливаться.

– Это всегда были разные люди?

– Нет. С некоторыми он встречался часто.

– Вы можете по фотографиям опознать людей, с которыми Решетов беседовал?

– Едва ли. У меня плохая память на лица.

«Упрямый. И будет дальше упираться», – поняли профессор с полковником. Говорит только общие фразы, никого не сдает. Он еще не знает всего, что ему предстоит сказать. После этого, когда много чего порасскажет, вернувшись в нормальное состояние и прослушав запись, он и людей по фотографиям начнет опознавать. И многое другое начнет делать.

Мочилов выключил микрофон и кивнул профессору. Тот выключил свой.

– Теперь можно и препарат ввести...

– Пожалуйста. – Профессор снял трубку прямого телефона. – Александр Дмитриевич, мы закончили. Ваша очередь. Приступайте!

2

– Ты счастлив безмерно, я полагаю? – спросил я Пулата, когда все шаги в коридоре стихли, никто не потребовал у меня ключ от двери нашей каморки, хотя никто не предложил нам еще и ключ от коридорной двери, если таковой вообще имеется.

Он заулыбался, как невинное ясно солнышко. Наивно и почти по-детски. Именно так дети-школьники улыбаются, когда контрольную у соседа по парте спишут и останутся не пойманными за руку.

– На сто двадцать целых и одну десятую процента. Мне пообещали, что я почти свободен. Как от этого, старик, не быть счастливым?

Хотя и с ехидством произнесенная фраза, но все же она предназначается, как я понял, для ушей «прослушки». Авось да не поймут...

И он, демонстрируя свое счастье наглядно, свалился на кровать. Опять почему-то на мою. И пользоваться свободой во всю широту своей неординарной натуры, мне показалось, сию же минуту не собирался.

– Почему ты пытаешься оккупировать мою лежанку? – поинтересовался я, желая каким-то образом и свое инвалидское тело пристроить с возможными удобствами.

– Ошибаешься жестоко, дорогой друг. Это ты оккупировал мою, когда тебя принесли сюда. Вернее, я, как старый заботливый товарищ, уступил тебе в тот момент жилплощадь. На время. Твое место у противоположной стены. Взгляни внимательно на свой билет.

Вот как, оказывается.

– Меня привезли сюда «зайцем»... Однако это не помешает мне при первом же позыве уставшего организма воспользоваться твоим советом и освоить новую для меня территорию. Тем не менее предлагаю тебе немедленно вместе со мной прогуляться. Потому что атмосфера четырех стен без окон сильно напоминает мне суровую тюремную, почти туберкулезную. И чтобы я стал не менее счастливым, чем ты, мне просто необходим глоток пусть жаркого, но свежего воздуха. А то задохнусь...

Пустая болтовня тоже полностью предназначалась для «прослушки». Пусть верят в нашу безмятежность и вживаются в наши бытовые неудобства. Мы же во время этой болтовни свободно, даже предполагая и визуальное наблюдение с помощью скрытых камер, обменялись условными знаками, которыми привыкли обмениваться в разведывательных рейдах, когда соблюдать безмолвие бывает крайне необходимо. Система давно отработана и действует не хуже азбуки глухонемых. Таким образом, я дал понять Пулату, что имею новости, он ответил, что понял и горит нетерпением их услышать. Только рекомендует не слишком торопиться, чтобы не вызвать подозрений.

Когда же момент, по его мнению, наступил подходящий, Пулат сначала поднял обе ноги кверху – для создания инерции, потом перевернулся, как знаменитая игрушка «ванька-встанька», почему-то замененная в нынешних магазинах, на мой взгляд, на менее интересных с точки зрения познания законов Вселенной кукол Барби и прочих подобных.

– Я готов.

На подъем Пулат так же легок, как я.

– Мне хочется проконтролировать, насколько серьезно обещание местного шефа, – объяснил я свою торопливость. – Разрешат ли нам в самом деле почувствовать себя птицами? Или подрежут крылья на первых метрах полета?

– Вперед! – как истый офицер, поднимающий роту в атаку, скомандовал Виталий. – Проверять следует сразу, чтобы потом не испытывать разочарования от несостоявшихся ожиданий.

Нам было даже весело, но мы намеренно веселость гасили, чтобы не вызвать подозрения у наблюдателей. На их естественный взгляд, веселиться нам совершенно не от чего. В самом деле, кто, попав в рабство, хотя и без обязательного ношения ошейника с клеймом хозяина, будет веселиться? Не скажешь же каждому встречному-поперечному, что сам себя продал в рабство ради какой-то, пусть и высшей, но совсем не корыстной цели. Нас просто не поймут. А в данной ситуации таких непонятных вроде нас спокойнее расстрелять, чем откармливать и даже использовать. Только радостью от «неожиданной» встречи двух старых боевых коней веселость объяснить трудно.

Но с Пулатом всегда весело. Он по натуре такой, что непроизвольно меня смешит, даже когда действует вполне серьезно. И мы пошли веселиться...

Даже будучи уверенным, что у местного завхоза обязательно есть второй экземпляр ключа от нашей двери, я не поленился сделать все три возможных его поворота, закрывая дверь.

Коридор нам удалось рассмотреть только сейчас. Длинный, в ширину – только чтобы двум широкоплечим людям лбами не столкнуться при встречном движении. Нормальные и узкоплечие, пожалуй, могут пройти здесь в одну сторону рядом. Потолки, как и в нашей комнате, не слишком высоки, чтобы не производить впечатление подвальных. Они такое и производили. А открыв незапертую дверь на лестницу, мы убедились, что в самом деле находились в подвале. Правда, тяжелая бронированная дверь со сложным идентификационным замком, как на объектах повышенной секретности, скрывала вход на другую лестницу, очевидно, ведущую еще ниже. А второй пролет лестницы просто маняще звал по нему подняться, чтобы ощутить приток свежего воздуха.